Пираты Гора - Норман Джон - Страница 22

• Предыдущая
• 22/83
• Следующая

— И как соблаговолит мой убар распорядиться своими пленниками? — спросила она.

— Я всех вас продам в Порт-Каре, — ответил я. Она улыбнулась.

— Конечно, — ответила она. — Ведь ты можешь поступить с нами так, как пожелаешь.

Во мне снова вспыхнула ярость.

Я вскочил на ноги и приставил меч ей к горлу.

Она не опустила голову и не отшатнулась назад.

— Я вызываю столько неудовольствия у моего убара? — поинтересовалась она.

Я с шумом вогнал лезвие меча в ножны, рывком поставил девчонку на ноги, лицом к себе, и взглянул ей в глаза.

— Мне не составит никакого труда убить тебя, — едва сдерживаясь, сказал я. — Ты даже не можешь себе представить, как я тебя ненавижу!

Я замолчал. У меня не было слов. Как я мог объяснить ей, что она явилась тем орудием, что разрушило, уничтожило меня? Именно она превратила меня в нечеловека, в ничтожество, показала мне всю мою трусость и отсутствие элементарного благородства, разрушила, втоптала в грязь образ, который я по глупости столько лет считал своей истинной натурой. Теперь я был полностью опустошенным и чувствовал, как эту душевную пустоту начинают заполнять лишь обида и негодование за те издевательства и унижения, через которые меня заставили пройти, горечь и злоба на эти выпавшие на мою долю испытания.

И повинна во всем этом была она, девчонка, стоящая сейчас передо мной на коленях.

— Ты уничтожила меня! Уничтожила! — едва сдерживаясь, процедил я сквозь зубы и, пнув ногой, сбросил ее по ступеням лестницы, ведущей на кормовую палубу.

Женщина и ребенок, стоящие рядом, испуганно вскрикнули.

Телима, скатившись по лестнице, с большим трудом снова поднялась на колени,

Когда она посмотрела на меня, в глазах ее стояли слезы.

— Нет, мой убар, — покачала она головой, — ты не уничтожен.

Я раздраженно уселся в кресло.

— Если кто-то и уничтожен, — продолжала она, — то это только я сама.

— Хватит болтать глупости! — резко оборвал я ее. — Замолчи!

Она послушно опустила голову.

— Как будет угодно моему убару, — пробормотала она.

Мне было стыдно, что я проявил к ней подобную жестокость, но я не хотел этого показывать. В глубине души я знал, что это я, я сам предал себя, нарушил все моральные устои воинской чести, осквернил свой собственный Домашний Камень и меч, который я так долго носил. Я сам виновен в том, что произошло. Я, а не она. Но все во мне сопротивлялось подобному признанию, искало» на кого можно было переложить хотя бы часть моей вины, того, кто обрек меня на это предательство. И таким человеком безусловно была Телима; она виновата в этом больше, чем кто-либо другой. Она подвергла меня самым жестоким унижениям, заставила пресмыкаться перед ней, это она искусала мои губы, наложив на них хозяйский след своих зубов.

Я постарался отделаться от переполнявших меня мыслей и выбросить их из головы.

Вскоре передо мной появились Турнок, освобожденный мной крестьянин, и Клинтус, рыбак, тащившие связанного по рукам и ногам Хо-Хака в неизменно болтающемся на нем ошейнике со свисающим с него обрывком цепи.

Они поставили его на колени внизу, у ступеней, ведущих на рулевую палубу и к моему креслу.

Я снял свой шлем.

— Я знал, что это ты, — сказал Хо-Хак. Я не ответил.

— На галерах было больше сотни воинов, — продолжал он.

— Ты, Хо-Хак, неплохо дрался там, на острове, — заметил я.

— Видимо, недостаточно хорошо, — сказал он и поднял на меня глаза. — Ты действовал в одиночку? — спросил он.

— Нет, — ответил я и кивнул на Телиму, стоящую на коленях с низко опущенной головой.

— Ты достойно вела себя, женщина, — обратился к ней Хо-Хак.

Она подняла к нему заплаканные глаза и улыбнулась сквозь слезы.

— А почему та, что тебе помогала, стоит на коленях связанная у твоих ног? — спросил Хо-Хак.

— Потому что я ей не доверяю, — ответил я. — Как не доверяю ни одному из вас.

— И что ты собираешься с нами сделать? — поинтересовался Хо-Хак.

— Тебя, например, брошу тарлариону, — ответил я. — Не боишься?

— Нет, — покачал он головой.

— Ты смелый человек, Хо-Хак.

Я не мог не признать, что он, связанный, находящийся полностью в моей власти, держится спокойно и уверенно.

Он посмотрел мне в лицо.

— Дело не в том, что я смелый, — ответил он. — Скорее я просто знаю, что ты не бросишь меня тарлариону.

— Откуда, интересно, ты можешь это знать?

— Человек, способный с помощью одной лишь женщины драться против целой сотни воинов, не может так поступить, — ответил он.

— Я продам вас всех в Порт-Kape! — зарычал я. — Всех до единого!

— Может быть, — сказал Хо-Хак. — Хотя я так не думаю.

— Я одержал эту победу не ради тебя или твоих людей, — сказал я. — Наоборот, именно вам я хочу отомстить за то, что вы сделали меня рабом! Хочу, чтобы вы побыли в моей шкуре, а я еще получу кучу денег, доставив такой груз в Порт-Кар.

— Надеюсь, все это не так, — возразил Хо-Хак.

— Он сделал все это ради Зекиуса, — сказала Телима.

— Но ведь Зекиус был убит на острове, — удивился Хо-Хак.

— Зекиус принес ему ренсовую лепешку, когда он стоял у позорного столба.

Хо-Хак взглянул на меня: в глазах у него сверкнули слезы.

— Я благодарен тебе, воин, — сказал он. Я не мог понять этой его реакции.

— Уберите его отсюда! — приказал я Турноку и Клинтусу, и те, подхватив Хо-Хака под руки, уволокли его с глаз долой, оставив где-то на второй галере среди остальных связанных пленников.

Я был зол.

Хо-Хак не попросил у меня пощады. Не стал унижаться. Показал себя в десять раз более достойным человеком, чем я.

Я ненавидел ренсоводов, ненавидел этих прикованных к скамьям рабов, ненавидел всех людей, за исключением, пожалуй, этих двоих, что я освободил.

Хо-Хак, рожденный и выросший в рабстве, уродливый экзотик, выращенный на потеху окружающим, десятки лет просидевший прикованным к веслу в темном, зловонном гребном трюме какого-нибудь грузового судна из Порт-Кара, показал себя сейчас передо мной в десять раз более достойным мужчиной, чем я.

Я ненавидел его и всех ренсоводов, вместе взятых.

Я посмотрел на сидящих лицом ко мне рабов. Любой из них, в тяжелых кандалах, избитый и едва ли не умирающий от голода, казался мне менее ничтожным, чем я сам.

Я больше недостоин двух женщин, что я знал и любил: Талены, некогда по глупости снизошедшей до того, чтобы стать свободной спутницей человека, оказавшегося в минуту испытания подлым трусом, и Беллы, Элизабет Кардуэл, урожденной жительницы Земли, по ошибке и собственному заблуждению подарившей свою любовь тому, кто недостоин даже ее презрения. Не могу я больше рассчитывать и на уважение своего отца, Мэтью Кэбота, главы городской администрации Ко-ро-ба, и моего учителя и наставника Тэрла Старшего, и моего маленького верного друга Торма из касты писцов. Я никогда больше не смогу посмотреть в лицо ни Крону из Тарны, ни Андреасу с Тора, ни Камчаку из племени тачаков, ни Ремиусу с Хо-Сорлом из Ара, — никому из тех, кого я знал. Все они теперь должны испытывать ко мне только презрение.

Я с ненавистью посмотрел на Телиму.

— Что ты собираешься с нами сделать, мой убар? — спросила девушка.

Она что, решила насмехаться надо мной?

— Ты преподнесла мне хороший урок, показав, что я ничем не отличаюсь от тех, из Порт-Кара, — сказал я.

— Тогда ты, мой убар, наверное, сделал неправильные выводы из этого урока, — заметила она.

— Замолчи! — прикрикнул я на нее. Она уронила голову.

— Если кто-то здесь и есть из Порт-Кара, — пробормотала она, — то это я, Телима.

Доведенный до бешенства ее насмешками, я подскочил к ней и ударил по лицу тыльной стороной ладони.

Голова девушки дернулась в сторону.

Я сгорал от стыда, но не подал вида и как можно спокойнее снова устроился в кресле.

У нее на губах показались капли крови.

— Только Телима, — едва слышно повторила она.

— Молчать! — закричал я. Она подняла на меня глаза.

• Предыдущая
• 22/83
• Следующая