Детство Александра Пушкина - Егорова Елена Николаевна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/35
• Следующая

Домой вернулись к ужину. Саша принёс к себе в комнату подарки. Выбрав из них книгу «Басни Фенелона», мальчик раскрыл её, обмакнул гусиное перо в чернильницу и аккуратно подписал: «Александръ Пушкинъ». Прочитав нравоучительную басню о вреде излишеств «Путешествие на остров наслаждений», Саша отвлёкся. Он снова и снова воскрешал в своём воображении картины счастливого дня рождения и праздника Вознесения Господня: весёлые народные гулянья на московских площадях, яркие и пёстрые, как цветы, женские и девичьи наряды, благоухающие бульвары и сады. С ароматным вечерним воздухом и соловьиными трелями лились ему в душу любовь и благодать и охватывали её вешним теплом.

В 1810 году Пушкины в последний раз провели лето в Захарове. Бабушка и мать владели ещё вотчинами в Псковской губернии, и содержать несколько малодоходных имений им стало накладно. Полученное в наследство сельцо Михайловское было обременено долгами почившего дедушки, хоть и невеликими, но для небогатой семьи Пушкиных существенными. Да ещё на чиновников Комиссариатского ведомства, где продолжал служить Сергей Львович, император наложил большое денежное взыскание после военных поражений лета 1807 года, отчего отцу более двух лет жалования вообще не платили, хотя никакой личной вины за ним не имелось. Жизнь в Москве была недешева, и отец, несмотря на всю свою экономность, был вынужден занимать деньги, а отдавать оказалось, увы, нечем. Поэтому Марье Алексеевне ещё осенью 1808 года пришлось заложить Захарово в Московском опекунском совете, а теперь и покупателя подыскивать. Однако с наступлением тёплых дней бабушка решила отложить продажу до осени.

По приезде в сельцо дядька Никита и навещавший детей Сергей Львович возобновили начатые год назад занятия верховой ездой. Учиться снова стали на двух спокойных невысоких кобылах: Оля на гнедой Смуглянке, а Саша на серой в «яблоках» Забаве. Вспомнив прошлогодние навыки, брат с сестрой быстро освоили новый аллюр – лёгкую рысь. Им очень полюбились конные прогулки по окрестностям, когда кроме большака можно прокатиться по тропинкам в поле и лесу. Отец обычно ехал на высоком вороном жеребце Орлике. Иногда он сажал перед собой в седло Лёвушку.

Всаднику совсем иначе видятся окружающие пейзажи. Деревья кажутся ниже, а пригорки выше обычного. Сколько же вокруг Захарова поэтических видов! Не налюбуешься, пока во время короткого отдыха кони щиплют душистую травку.

В середине июня Саша и Оля с дядькой Никитой приехали верхом в Вязёмы. Там радостной новостью их встретила Анночка: у неё появилась младшая сестрёнка – тоже Соня! Смуглой темноволосой малышке не исполнилось ещё и годика. Она смешно ползала по детской на четвереньках. Анночка агукала с ней, гремела погремушками, показывала кукол, которых сестрёнка всё норовила ухватить за волосы. Позабавившись с девчушкой, юные Пушкины откланялись. Прежде чем ехать домой, они с Никитой навестили могилу Николеньки и зашли в церковь.

Надежда Осиповна на верховые прогулки не ездила, отдав своё дамское седло и жокейскую шляпку дочери. Мать снова готовилась к родам и неважно себя чувствовала. В конце июня она с малюткой Сонечкой, её няней Ульяной и кормилицей уехала в Москву, в Печатники, где в Рыбниковом переулке Сергей Львович нанял временную квартиру. Там 16 июля родился Павлик. Роды случились трудные, новорождённый появился на свет слабеньким, и уже на четвёртый день его окрестили в приходской Успенской церкви.

Старшие дети оставались в Захарове. Саша особенно долго бродил по окрестностям – когда один, когда с Олей и Лёвушкой. Устав, он иногда заходил в деревню к Марье «на яишенку»: нянина дочь готовила её очень вкусно.

Лето пролетело быстро. Раньше обычного, в последних числах августа, отец приехал за детьми, чтобы увезти их в первопрестольную. Он снял скромный деревянный дом на углу Большой Молчановки и Борисоглебского переулка, принадлежавший Василию Иванову, священнику приходской церкви Николы Чудотворца, «что на Курьих Ножках».

Наступил день расставания с Гришкой и Варюшкой, а Стёпка тоже собирался в Москву с Ариной Родионовной и старшим братом Егором. Коляска уже стояла у ворот, когда прибежали запыхавшиеся друзья. Варюшка подарила всем на память вышитые ею носовые платочки и получила ответный подарок – нарядную куклу. Гришка преподнёс Оле красивую кованую розу:

– Вот, барышня, от нас с батькой на память, – смущаясь, пробормотал он. – Сами выковали для Вас.

– Какая прелесть! Спасибо, Гришка! – растрогалась Оля, любуясь подарком.

Саша протянул приятелю азбуку:

– Это тебе. Учись читать! Твой отец грамотный, поможет.

– Благодарствую, барич! Не поминайте лихом! Прощайте!

Никита тронул лошадей. Дети махали друг другу, пока коляска не выехала на большак. Хотя сельцо скрылось за густыми елями, Саша всё смотрел и смотрел назад, прощаясь с милыми сердцу местами.

Поэтическое воображение ещё много раз вернёт поэта в маленькое подмосковное имение, проданное бабушкой в январе 1811 года своей родственнице Харитинии Ивановне Козловой. Захарово безраздельно принадлежало памяти его детства:

Лишь через двадцать лет, в 1830 году, Александру Пушкину доведётся снова побывать здесь, побродить по парку и заветной берёзовой роще, проведать нянину дочь Марью Фёдоровну и, как в детстве, откушать у неё вкусной яичницы.

10 февраля 1811 года, в пятницу масленичной недели, заехала в гости к Марье Алексеевне её добрая приятельница и дальняя родственница Елизавета Петровна Янькова, невысокая миловидная дама лет сорока. Саша и Оля вместе с её дочками Анночкой и Клеопатрой учились бальным танцам у Иогеля и бывали иногда на уроках в доме Яньковых на Пречистенке.

Возвращаясь со старшей дочерью Грушенькой и супругом Дмитрием Александровичем с масленичного катания, Елизавета Петровна велела кучеру остановиться на Большой Молчановке у дома священника, где квартировали Пушкины. Она сошла с возка, опираясь на услужливо поданную руку возницы, приказала ему вернуться за нею через час и направилась к калитке, увидев, что сметливый Вася уже отпирает ей дверь.

Марья Алексеевна приняла приятельницу в библиотеке, где занималась расстановкой французских книг. Несколько дней назад Надежда Осиповна поменяла местами библиотеку и гостиную, книги были поставлены в шкафы наспех, и бабушка наводила порядок. Обе московские барыни, хоть и хорошо знали французский язык, беседовать предпочитали на русском.

– Что, матушка Лизавета Петровна, Ваши детки, супруг Ваш? Здоровы ли?

– Слава Богу, матушка Марья Алексевна, никто у нас не болеет. А Ваши внуки как? Что Надежда Осиповна? Всё безутешна?

– Внучата, благодаря Господу, в добром здравии, зять тоже. Поехали на катальные горки с утра, скоро вернуться должны. Наде моей легче стало, вот перестановку в доме затеяла, но печалится пока ещё. Дурно ей что – то сегодня, дома осталась. Да и то сказать, матушка, легко ли пережить такое горе: ведь двух малюток потеряли мы одного за другим, крестников моих. Перед Воздвиженьем Бог Сонечку прибрал, а сразу после Рождества Христова – Павлика. Малец – то слабеньким уродился, сразу боялись, что не жилец, а девочка уж большенькой была – годок и восемь месяцев. Зубки у неё трудно резались. И не чаяли мы, что от этого за три дня в лихорадке сгорит. Пришла беда, отворяй ворота! Дочь долго убивалась и теперь ещё больше к младшему внуку Лёвушке привязалась. А няня Ульяша, дворовая моя, уж как Сонечку любила и Павлушеньку! Всё плачет о них. После сороковин по мальцу, как вернулась с Надей и зятем из Донского монастыря, в коем крошечки наши схоронены, так слегла, пятый день не подымается. Жаль бабу. Овдовела рано, и детушек всех Господь прибрал.

• Предыдущая
• 24/35
• Следующая