Выбери любимый жанр

Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Синдаловский Наум Александрович - Страница 94

Изменить размер шрифта:

Правда, у этого легендарного «генеалогического» древа есть и вполне реальная ветвь. Один из братьев Ольги Николаевны принимал участие в подготовке нелегальной поездки Владимира Ильича за границу. Будто бы он и предложил изготовить конспиративный паспорт для выезда из России на имя своего отца, Николая Егоровича Ленина, в то время неизлечимо больного и бывшего чуть ли не при смерти. В пользу этой версии говорит тот факт, что первоначально Владимир Ильич так и подписывался – Николай Ленин. Эту подпись знает не только официальная историография, но и фольклор. В частушках, которые распевали в Петрограде на мотив песни «Из-за острова на стрежень», поется, как «Из-за острова Кронштадта/На простор реки Невы/Выплывает много лодок,/В них сидят большевики./На передней Колька Ленин/С Коллонтайкою своей…» и т. д.

Из-за границы Ленин вернулся в апреле 1917 года. Почти сразу родились слухи о том, что он с группой большевиков приехал в Россию на деньги германского правительства в запломбированном вагоне. Германия якобы была заинтересована в большевиках, способных расшатать внутреннюю ситуацию в стране, что на фоне продолжавшейся войны работало явно на пользу германской армии. Широким распространением этих слухов большевики были настолько обеспокоены, что, если верить фольклору, сами позаботились, чтобы в иностранных газетах появилось сообщение о том, что «легенда о сношениях большевистских вождей с Германской империей окончательно опровергается». Кто был инициатором и автором этой информации, неизвестно, но, как об этом пишет Дмитрий Волкогонов, в 1919 году Чичерин именно об этом срочной телеграммой уведомил Троцкого. И в каждой строчке этой телеграммы так и чувствуется полное удовлетворение достигнутым результатом.

Знало бы большевистское руководство, что за границей в это же время рождаются еще более невероятные мифы о вожде мирового пролетариата. Например, в Югославии вышла книга откровенно антисемитского содержания, в которой утверждалось, что на самом деле было два Лениных. Один из них, сын каторжника, был усыновлен Ильей Николаевичем Ульяновым. Он вырос и стал агентом сразу двух охранок – русской и прусской. И когда он неожиданно умер в Берлине в 1912 году, то был заменен другим агентом, необыкновенно на него похожим.

Мы попытались рассмотреть только те легенды, которые рождались вокруг имени Ленина в период подготовки и осуществления октябрьского переворота. Они нелицеприятны. Легенды о камере, в которой Владимир Ильич «ел чернильницу из хлеба и запивал ее чернилами из молока», о человеке с ружьем, которому вождь мирового пролетариата помог раздобыть кипяточку, о детях, с которыми дедушка Ленин, позабыв о государственных делах, украшал елку, появились позже. Все они претендовали на абсолютную правду и потому к фольклору не имеют никакого отношения.

Однако вернемся в послереволюционный Петроград. В 1918 году столицу России перенесли в Москву. Разжалованный Петроград стал центром так называемой Северной коммуны во главе с Г. Е. Зиновьевым. Однако амбиции петроградских революционеров были столь велики, что центральные законы на территории коммуны действовали номинально и только с разрешения петроградского начальства. Рассказывают, что зиновьевские чиновники любили говаривать: «Нам Москва не указ».

Но несмотря ни на что Петроград в глазах всей страны оставался «самым святым городом во всей России». Эти вещие слова молва приписывает оптинскому старцу Нектарию, он будто бы сказал их в последние дни Оптиной пустыни.

Между тем надвигался красный террор.

В начале XIX века в Петербурге жила дочь действительного статского советника И. Ф. Фитингофа, правнучка фельдмаршала Б. К. Миниха, известная писательница баронесса Юлия де Крюденер. После смерти своего мужа она неожиданно для всех впала в мистицизм. Обладая незаурядной силой внушения, она решила попробовать себя в качестве пророчицы и даже преуспела на этом поприще. К ней обращались самые известные люди столицы. Затем она уехала во Францию и долгое время жила в Париже. В 1818 году Юлия де Крюденер вернулась в Петербург. Однажды, проходя мимо дома своего мужа на Гороховой, 2, она увидела через окна кровь, стекавшую по стенам комнат. Потоки крови заливали подвалы, заполняя их доверху. Очнувшись от видения, побледневшая Юлия де Крюденер будто бы проговорила, обращаясь к своим спутникам: «Через сто лет в России будет так же, как во Франции, только страшнее. И начнется все с моего дома».

Прошло сто лет. Один из ближайших сподвижников Ленина Феликс Дзержинский был назначен председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Говорят, он был осведомлен о давнем пророчестве баронессы Крюденер. И то ли собирался опровергнуть его своей деятельностью, то ли хотел доказать миру, что речь в пророчестве шла о «кровавом царском режиме», но именно вспомнив о ее зловещем предсказании, будто бы решительно заявил: «Здесь, в этом доме, и будет работать наша революционная Чрезвычайная комиссия». Впрочем, если верить городскому фольклору, в подвалах дома на Гороховой только допрашивали и пытали. Затем арестованных привозили в Чесменскую церковь и здесь расстреливали. Тут же, на Чесменском военном кладбище, трупы предавали земле.

Остается только напомнить читателям, что в доме на Гороховой, 2 и до революции размещались учреждения подобного рода. В начале XX века здесь находилось Охранное отделение, ведавшее политическим сыском в России.

Едва ли не сразу после октябрьского переворота начались массовые реквизиции движимого и недвижимого имущества, сопровождавшиеся революционными погромами, в вихре которых исчезали не только драгоценности, принадлежавшие отдельным людям, но и ценности непреходящего общероссийского значения. Рассказывали, что разгрому подвергся даже музей Пушкина в Александровском лицее на Каменноостровском проспекте. После проведенной там «реквизиции» бесследно «исчезли пушкинские реликвии: пуля, найденная, по преданию, в жилете раненого поэта, золотые ножницы и перстень – невиданная редкость, вывезенная с востока и воспетая Пушкиным в одном из стихотворений».

Грабили всё подряд и не попасть под это «красное колесо» было практически невозможно. В объятом паникой Петрограде рассказывали легенду о «хитрой графине Клейнмихель», фешенебельный особняк которой удалось спасти только благодаря сообразительности графини. Она будто бы закрыла все окна ставнями, заперла двери, и вывесила перед входом в дом плакат: «Не трогать. Дом является собственностью петроградского совета. Графиня Клейнмихель отправлена в Петропавловскую крепость». Сама хитроумная графиня в это время находилась в доме и обдумывала план побега.

Но все же оставалось немало тех, кто искренне хотел верить в светлые идеалы революции. Среди них были и так называемые бывшие. Есть легенда о том, что один из молодых владельцев Шереметевского дворца на Фонтанке, после того, как его родственники уехали за границу, пришел в Смольный и положил ключи от дворца на стол некоему высокому чиновнику: «Они ваши». И услышал в ответ: «Нам подачки не нужны. Мы и так все возьмем».

Правда, как свидетельствует городской фольклор, не все сходило с рук. На танцевальном вечере, устроенном революционными матросами Кронштадта в одной из церквей, пьяный матрос решился пригласить на танец девушку. Та, видя его состояние, отказалась. «Хорошо, – вызывающе проговорил матрос, – тогда я найду себе другую пару». И, сорвав со стены икону Богородицы, «пустился с нею в непристойный пляс». Но через несколько минут он внезапно свалился тут же замертво. Смерть его, как рассказывают, была страшна и «произвела впечатление» на окружающих.

Те, кто ясно понимал, что происходит в России, стремились уехать из Петрограда. В первую очередь город покидали иностранцы. Есть легенда о некоем американце, случайно оказавшемся в Петрограде в те трагические «окаянные дни». Перед тем как отбыть, он запальчиво обратился к провожавшим: «Зачем вам, большевикам, такой прекрасный город? Что вы с ним будете делать?»

В 1919 году был арестован шестидесятилетний великий князь Николай Михайлович, известный историк, председатель Русского географического общества. Он был в оппозиции к Николаю II и называл его не иначе, как «наш дурачок Ники». Николай Михайлович был расстрелян 28 января того же года. По преданию, перед расстрелом пожилой князь снял сапоги и бросил их солдатам: «Носите, ребята, все-таки царские…»

Перейти на страницу: