Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Синдаловский Наум Александрович - Страница 110

• Предыдущая
• 110/126
• Следующая

Напомним, что образ «Авроры», как всеобщего и общепризнанного символа революции, окончательно сложился только в 1948 году. 17 ноября того года она встала на «вечный якорь» у причальной стенки Большой Невки. Но, как выяснилось позже, статус общего символа не смог удовлетворить всех истинных патриотов. Рассказывали, что, когда распространился слух, что на заводе во время ремонта крейсера начали срезать старую броню, готовя ее на переплавку, многие правдами и неправдами проникали на секретную заводскую территорию, отыскивали кусочки революционного металла и уносили в качестве сувениров.

Через некоторое время раздался знаменитый «второй залп» «Авроры». Непредсказуемой и насмешливой судьбе было угодно, чтобы он прогремел в дни празднования 75-летия «верного ленинца» Л. И. Брежнева. В 12-м номере журнала «Аврора» за 1981 год был напечатан монолог-юмореска ленинградского писателя Виктора Голявкина «Юбилейная речь». К Брежневу он не имел никакого отношения. И тем не менее… Монолог начинался традиционной, довольно монотонной речью лирического героя: «Трудно представить себе, что этот чудесный писатель жив. Не верится, что он ходит по улицам вместе с нами. Кажется, будто он умер. Ведь он написал столько книг!» Ничто не сулило неожиданностей. Если бы в почти уже готовый номер не пришлось поместить портрет Л. И. Брежнева, присланный «тассовкой» по случаю его 75-летия. Портрет вождя, как и положено, занял первую страницу номера, ставшего по этому случаю юбилейным, а «Юбилейная речь» Голявкина, по злому умыслу фортуны, оказалась на 75-й странице.

Разразился скандал: «На 75-й странице к 75-летию Брежнева „Юбилейная речь“ против него!» «Голос Америки» заявил, что «это акция КГБ против Брежнева, на место которого метит Романов». Журнал изымали из киосков Союзпечати. Вольнодумцы собирались на кухнях и поздравляли друг друга. Редакционно-редакторский курьез превратился в героическую легенду. Но главного редактора «Авроры» не трогали. Будто бы так решил Романов. Мотивы тех или иных решений Григория Васильевича никогда не обсуждались. «Так решил – и баста. Можно предположить, что Романов… Но лучше не надо».

В скандальной мифологии эпохи застоя особое место занимают нашумевшие легенды о роскошной свадьбе дочери Григория Васильевича, устроенной им будто бы в Таврическом дворце, среди великолепных интерьеров блестящего екатерининского фаворита. Мало того, для свадебного стола хозяин Ленинграда будто бы приказал взять из Эрмитажа царский парадный сервиз на сто сорок четыре персоны.

Среди сотрудников Эрмитажа до сих пор бытует забавное предание о том, как происходила эта экспроприация. На неожиданный звонок из Смольного директор Эрмитажа Борис Борисович Пиотровский будто бы решительно заявил: «Только через мой труп». Но когда услышал в ответ, что это не является серьезным препятствием, сказался больным и отправился домой. Через короткое время подъехала машина, из которой вышли решительные мальчики в одинаковых костюмах и в сопровождении испуганного заместителя Пиотровского направились за сервизом. Восстал против такого партийного хамства только один человек. Им оказался научный сотрудник Эрмитажа Тарасюк. Он надел на себя металлические средневековые доспехи и, размахивая всамделишным музейным мечом, «грохоча стальными сапогами и позванивая звездчатыми шпорами», двинулся на широкоплечих сотрудников обкома КПСС. Похолодевшие от ужаса экспроприаторы бросились было бежать, но тут случилось непредвиденное.

К полуночи в эрмитажные залы выпускают сторожевых собак. С лаем и воем они бросились на железного рыцаря и вцепились в неприкрытый спасительными доспехами зад несчастного Тарасюка. Оказывается, доспехи, взятые второпях Тарасюком, предназначались для верховой езды, и зад, соответственно, должен был оставаться свободным от металла. Этого научный сотрудник Эрмитажа, один из авторитетнейших ленинградских специалистов по оружию, в спешке не учел. К счастью, успели подбежать собаководы и Тарасюк был спасен. Однако из Эрмитажа его уволили, и над его бедной головой «засиял нимб мученика-диссидента». Драгоценный сервиз со всеми предосторожностями, приличествующими случаю, был якобы доставлен в Таврический дворец.

Однако его драматическая роль в судьбе Григория Васильевича не закончилась. Одна московская легенда утверждает, что с этим злосчастным эрмитажным сервизом связана неожиданная отставка и последующая опала первого секретаря Ленинградского обкома КПСС. Романов оказался будто бы одной из первых жертв возглавлявшего в то время КГБ Ю. В. Андропова, который методично и последовательно расчищал для себя ступени к вершине власти. Пострадал Романов, утверждает эта кремлевская легенда, из-за того, что на свадьбе его дочери подвыпившие гости, среди которых было немало сотрудников КГБ, разбили тот знаменитый эрмитажный сервиз. Остается только гадать – правда ли это, использованная многоопытным Андроповым, или искусная легенда, выношенная в утробе КГБ и рожденная для устранения одного из главных конкурентов на высший партийный пост.

Жил Григорий Васильевич Романов в доме на Петроградской стороне, построенном в 1964 году между Петровской набережной и улицей Куйбышева, бывшей Большой Дворянской, вблизи Домика Петра I. В Ленинграде этот дом, заселенный в основном известными общественными деятелями и партийной номенклатурой, был окрещен «Дворянским гнездом». Популярный ленинградский режиссер Александр Белинский сохранил в памяти театральную байку об актере Николае Симонове, который, стоя на Петровской набережной, будто бы говорил ему: «Шура, вы посмотрите, в этом маленьком домике жил Романов высокого роста, которого история назвала Петром Великим. – Потом он повернулся направо, где жил тогда однофамилец основателя Санкт-Петербурга. – А в этом доме живет Романов маленького роста. Интересно, как его потом будут называть?»

Сохранилась легенда и о загородной даче Романова, которая находилась в живописном ближнем пригороде Ленинграда – Осиновой Роще. Рядом с великолепным домом первого секретаря в свое время стояли три деревянных домика местных жителей. Случилось так, что в одном из них, без согласования с «высоким соседом» однажды справляли свадьбу. По традиции, свадебное застолье сопровождалось веселой громкой музыкой и нестройным шумным пением. В разгар праздника в доме неожиданно появился милиционер и достаточно вежливо попросил прекратить шум. Просьба вызвала недоумение и, конечно, осталась без ответа. Через какое-то время в дом ворвались уже три человека в форме и категорически потребовали тишины. Когда и это не помогло, во всем поселке отключили электричество. Свадьба осталась без света. Но продолжалась… при свечах и с песнями. Больше представителей власти никто не видел. Но через три дня конфликт, о котором начали было забывать, приобрел непредвиденное продолжение. Жителям всех близлежащих домов предложили новое жилье в Ленинграде, а их дома в Осиновой Роще снесли. Как говорится, нет домов – нет проблем.

Характерно, что эпоха экономического застоя и социальной дремоты обострила общественный интерес ко всему мистическому, ирреальному, метафизическому. Вновь, как во времена Достоевского, а затем Блока, заговорили о жизненной среде, «критической для существования человека». Оказывается, Ленинград, расположенный на 60-й параллели, является «единственным из крупных городов, который лежит в зоне явлений, способствующих возникновению и развитию психического, „шаманского“ комплекса и разного рода неврозов». Специалисты отмечают в этой среде крайнее напряжение психики, возникновение миражей и призраков, обилие легенд и «страшных историй», раздвоение личности и появление двойников в зеркальных стеклах витрин и мутных зеркалах каналов, «искушение разума и искушение разумом». Всплыли из таинственных глубин памяти и распространились по городу старинные поверья и рассказы о необыкновенных явлениях.

Вспомнили о проклятии Древнего Египта, связанном с тем, что если простой смертный потревожит покой каменного сфинкса, то ему грозит неминуемая гибель. Особенно опасно, если сфинкс оторван от родной земли и находится в руках иноземцев. Тем более в Петербурге – городе призраков и теней, городе ядовитых болотных миазмов, городе, как утверждали еще в XVIII веке, Антихриста. В артистических и богемных кругах Ленинграда заговорили, что египетские сфинксы на набережной Васильевского острова окружены некой мистической тайной, которая будоражит воспаленное воображение восприимчивых и нервных поэтических натур. Прогулки к сфинксам, как утверждали многие, не раз приводили людей к душевным расстройствам, смятению и даже к «повреждению психики».

• Предыдущая
• 110/126
• Следующая