Абхазская повесть - Соколов Борис Вадимович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/63
• Следующая

– Представляешь, как в цирке, а чай стынет, – ворчливо перебила его та и двумя руками взяла большую фарфоровую чашку.

– Наш чай не остынет, – пошутил Жирухин.

– Простите, ваше имя, отчество? Год рождения и социальное положение не надо! – засмеялся Майсурадзе.

Елена Николаевна назвала себя.

– Соловья баснями не кормят, Датико, – вмешался Жирухин. – Кто-то когда-то сказал: вино налито – его надо пить. Последуем этому мудрому совету.

– Смотрите! Он учит тамаду, как надо вести стол! – обиделся толстяк. – Но раз сказал верно – прощаю! Выпьем за дружбу, за хороших людей!

– Пьют и забыли позвать земляка, изнывающего от жажды в этот морозный день! – заглянув в дверь, промолвил высокий человек с умными5 смеющимися глазами.

– О, Одиссей! Заходи, заходи! – Майсурадзе протянул гостю свой стакан и представил:

– Наш историк и композитор Одиссей Константиниди. Садись, садись, дорогой, гостем будешь. Слушаться будешь – пьяным будешь, – шаржированно акцентируя, пообещал он.

Не успели выпить по стакану, как Майсурадзе уже налил еще. Елена Николаевна отказалась, но все запротестовали. Она пригубила и поставила стакан на столик.

Беседа, до этого принужденная и натянутая, оживилась. Раскрасневшийся Майсурадзе, обратясь к старухе, рассказывал о своей поездке. Говорил он громко, и Елена Николаевна чувствовала, что все это – для нее. Перемежая впечатления о Москве, Майсурадзе сказал, что работает в Сухуме старшим инспектором Абхазского табаководческого союза. В Москве был с группой работников Тифлиса в служебной командировке. Товарищи по окончании совещания уехали, а он задержался по личным делам, встретил вот Александра Семеновича и теперь едет домой.

– Трубокуров разводишь? – заметила старуха, отрываясь от своей кружки.

– Это для бога, мамаша, бог фимиам любит, – примирительмо сказал Жирухин.

Продолжая рассказ, Майсурадзе посматривал на Русанову маслеными глазами. Она извинилась и вышла из купе. У соседнего окна шушукалась какая-то парочка. Толстяк в пижаме читал газету. Еще дальше стоял высокий молодой человек, куривший ночью, когда она ходила в вагон-ресторан. По-прежнему перед глазами тянулись холодные поля с утопавшими в снегах крышами. Темнели протоптанные дорожки, уходившие к журавлям колодцев. На редких, открытых ветрам холмах темнели плешины озябшей земли. Черным пятном шевелилась на снегу большая галочья стая. Мелькнула у шлагбаума одинокая машина.

– Скорей бы приехать, – думала Русанова, – узнать, что с ним, увидеть, взглянуть в глаза, сказать: все, что случилось – ошибка, и нужен ей только он. А вдруг Федор умер? Нет, нет! Он жив! А если калека? – она прильнула к стеклу. – Пусть калека! Пусть!..

– Вы в Сочи? – услышала она сзади вкрадчивый голос. Он сразу вернул Елену Николаевну к действительности. Она обернулась и увидела Майсурадзе.

– Нет, в Сухум! – холодно ответила она и отодвинулась. Но он не заметил или не хотел заметить ее сдержанности.

– Отдыхать?

– Нет, по делу! – сказала она уже резче. Неужели он не понимал ее состояния!

– По делу? – удивленно переспросил он. – Вы раньше бывали на юге?

– Нет, в первый раз. – Она повернулась к нему спиной.

– Тогда надо выпить. При переходе экватора новичков купают в океане, у нас – в вине.

Она почувствовала на затылке его горячее дыхание. Его руки обняли ее. Она обернулась. Хотела ударить по багрово-красному потному лицу, но удержалась.

– Оставьте меня! Вы пьяны, как вам не стыдно!

– Вы меня не поняли, – пятясь к двери, пробормотал Майсурадзе, оглянулся по сторонам и юркнул в купе.

Брезгливое чувство охватило ее, сердце сжалось от обиды. Хотелось, как в детстве, забиться в темный угол и плакать.

– Едете на юг, а хандрите! – сказал кто-то. Теперь она решила: если пристанут – ударит. Обернулась.

Закуривая папиросу, в дверях стоял Сергей Яковлевич. Из-за его спины высовывался Константиниди.

Взволнованная и оскорбленная, она молчала.

– Запомните этот снег, завтра Вы его не увидите. Будет солнце, зелень, цветы и будет море, – сказал Константиниди и подошел к окну: – Вы никогда не видели моря?

– Нет, только на картинах, – ответила она, успокаиваясь.

– Ну, это не то! – вмешался Обловацкий. – Когда я впервые увидел море, мне хотелось кричать от восторга. Да и теперь, каждый раз встречаясь с ним, я волнуюсь.

– У меня нет этого чувства. Я помню море, должно быть, с того момента, когда мать впервые вынесла меня из дому. Оно вошло в меня раз и навсегда, как воздух и солнце, – медленно, точно обдумывая, говорил Константиниди. – Подождите, увидите сами и загоритесь, – пообещал он уверенно.

– А Вы сухумец? – поинтересовалась Елена Николаевна.

Константиниди кивнул головой.

– И историк и музыкант?

– …и мореплаватель и плотник, – проскандировал Обловацкий.

Константиниди застенчиво пожал плечами:

– Я музыкант по профессии, а историк по влечению сердца. И то – интересуюсь историей только своей маленькой республики.

Он производил приятное впечатление скромной манерой держаться.

– Раскажите о Сухуме, – попросила Елена Николаевна.

– С удовольствием, но что Вас интересует?

– Все о городе, природе, – она поправила сползшую на лоб прядь волос. – Ну, словом, все, что может интересовать такого дилетанта, как я.

– Хорошо! Но говоря о городе с точки зрения удобств местных гостиниц, пляжа и базарных цен, я вряд ли удовлетворю Вас. Хотите, я расскажу Вам историю Абхазии. Поверьте, это куда интересней.

– Согласна!

– Пойдемте в купе, там удобнее, – предложил Обловацкий.

– Нет, нет, только не туда, – вспомнив о Майсурадзе и Жирухине, запротестовала Елена Николаевна.

– Поэты древней Эллады за тысячи лет до нашей эры воспели аргонавтов Язона, – начал Константиниди. – В поисках «золотого руна» на корабле «Арго» они достигли берегов легендарной Колхиды. Классики древних сделали эту страну и дочь ее – Абхазию жилищем мифической богини Эос. Здесь жили и лучезарный Гелиос, златокудрая Цирцея и злая волшебница Медея, жестоко отомстившая Язону за неверность.

Красивая сказка? Легенда, пришедшая к нам из далекого прошлого? Но за легендой потянулись люди.

На побережье цвели богатые греческие колонии. Расторопные купцы из Милета везли сюда ткани и медь. В обмен на это на запад уходили лес, пушнина, вино, мед и фрукты. Тяжелой пятой победителя прошли по этой узкой прибрежной полосе легионы Великого Рима, тесня хозяев – горцев в их орлиные гнезда. На разукрашенных судах сюда спешили патриции в свои поместья. Но шло время, и на смену ослабевшему Риму пришел другой хищник – Византия. В одном ряду с вооруженными когортами колонизаторов шли христианские проповедники, мечом и крестом подчинявшие непокорных.

– Вы рассказываете, как хорошая книга, – заметил Обловацлий.

Константиниди не улыбнулся. Он, видимо, сел на своего конька. Елена Николаевна не шелохнулась.

– Много лилось крови в этом благословенном краю. Персы, потом опять римляне, потом арабы. И каждый завоеватель строил крепости, замки и храмы, много храмов. – Он усмехнулся. – А лес и пушнина, все, что в изобилии давала эта земля, шло за море. Восстания не утихали и, наконец, дали свои плоды: абхазцы объединились с западногрузинскими племенами. Но не долго существовало Абхазско-Имеретинское государство, Вражда и жадность феодалов привели его к распаду. И снова Абхазия, раздробленная на мелкие владения, осталась в одиночестве. Ее владетельный князь Чачба не смог объединить враждующих князей – тавадов. И снова на побережье появились иноземцы – разведчики богатой Генуи. Меняются названия селений и городов. Растут города и крепости… и храмы.

– А лес, пушнина и вино шли за море? Ведь верно? – засмеялся Обловацкий. – Смотрите, Харьков! – вдруг воскликнул он.

Константиниди прервал свой рассказ. Коридор наполнился людьми. Открылось купе, вышел Жирухин и быстро направился к выходу.

– Гулять? – окликнул его Обловацкий. Но тот уже хлопнул вагонной дверью.

• Предыдущая
• 7/63
• Следующая