Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович - Страница 56
- Предыдущая
- 56/86
- Следующая
— Негодяй, — согласился Якушев. — А все-таки здесь вы каким образом?
— Как все.
— Ну, не совсем «как все». Вероятно, по-разному.
— Из Одессы, слава богу, один механик с парохода «Дюмон д'Юрвиль» устроил в трюме, и вот я в Константинополе, служу у месье Томаса, в «Максиме», он ведь и в Москве держал «Максим». Потом один знакомый, пан Мархоцкий, вывез в Варшаву, а оттуда в Париж вместе с Пашей Троицким и Шурой Вертинским… Здесь у нас мило, не правда ли? Да, я и забыла спросить, вы-то откуда?
— Проездом… В общем, из Берлина.
Шуршащими мелкими шажками приближается метрдотель. Наклоняется над Милочкой и, зверски улыбаясь, говорит сквозь зубы:
— Мистер Блум обижается.
Милочка посмотрела в зеркальце и попудрилась.
— Скучный он, мистер Блум… — И помахала ручкой Якушеву: — Un de ces jours![25]
— Вы изволили прибыть из Берлина? — осведомился метрдотель. — Как там, в Берлине? Ничего?
— Средне, — ответил Якушев и встал.
Во втором часу ночи пришёл в гостиницу. Никто ему не звонил. Спал плохо. В девять утра решился идти к Захарченко. Вдруг зазвонил телефон. Голос Марии: «Можно к вам? Я не одна». Он идёт к двери, влетает Мария, за ней смуглый брюнет с отличной воинской выправкой. Протягивает руку:
— Кутепов, Александр Павлович. Прошу любить и жаловать. Дайте я на вас погляжу, дорогой мой… — ведёт Якушева к окну.
— Так вот вы какой… — Якушев усаживает Кутепова и Марию. Она самодовольно смеётся.
— Вы оказали мне честь, просили быть вашим представителем в Париже, — говорит Кутепов, — а я счастлив быть рядовым членом вашей организации. Кстати, почему «Трест», эдакое сугубо коммерческое, торгашеское название?
— Для конспирации, за границей мы маскируемся под сугубо коммерческое, невинное предприятие… Нэп.
— Ну, вам видней. Я все знаю от Марии Владиславовны. Знаю и восхищаюсь!
— Раз вам все рассказала Мария Владиславовна, мне нечего добавить. Хочу вас послушать, вы наша опора, наша надежда, Александр Павлович!
— Прежде всего верю в ваш «Трест»! Никаких сепаратных выступлений не допущу. Мы с вами заодно. Наша цель — добывать здесь для вас средства, посылать вам самых надёжнейших из наших людей. Здесь все прогнило, протухло, кроме моих людей. Надо переломить эмиграцию, расположить влиятельных лиц в пользу «Треста». И разумеется, потрусить денежные мешки. Марков — выжившее из ума дерьмо! Притом наглое, самонадеянное, как они все там, в Монархическом совете. Вокруг великого князя собралось дрянцо: Оболенский держит руку Маркова; Сталь фон Гольстейн — старая шляпа; Трубецкой — сибарит и лентяй. Сами убедитесь, мы съездим к его высочеству в Сантен-Сервон.
Мария Захарченко сияла и смотрела влюблёнными глазами на Кутепова.
— Теперь о финансистах, о Торгпроме[26]. Будете разговаривать, мой совет — не очень напирайте на монархию. Эти скоты спят и видят себя во главе государства.
— Браво! — кричит Захарченко.
Кутепов грозит ей пальцем:
— И я с вами всей душой. Но знаете, ради денег можно чуть-чуть подипломатничать с этими иродами.
— Предпочитаю иметь дело с американцами. Они нам — займы, мы им — концессии. А какой строй — это не их дело.
— Может быть, вы и правы. Но вот что, дорогой мой, сколько, вы полагаете, вам нужно денег? Без денег переворота не сделаешь.
— На подготовку и завершение переворота? Да, пожалуй, миллионов шестьдесят — сто. Золотых рублей.
Кутепов даже свистнул:
— А что, если прикинуть, вы правы. А цель, цель-то какая! Россия с её недрами. Ведь стоит американцам рискнуть такой суммой?
— Ну, об этом мы ещё потолкуем. А что у вас в Париже, Александр Павлович? Мы ведь все-таки оторваны. Слава богу, наша благодетельница, Мария Владиславовна, с вами в переписке.
— У нас? Кое-что мы намечаем у кубанцев, у терцев. Это дело в руках Улагая. Вы про него не всё знаете. Их пять братьев, за границей двое, остальные там… Пока это только планы. Завтра поедем к великому князю. Ждёт нас обоих… А теперь позвольте вас обнять!
Кутепов толкнул ногой дверь, слышно было, как застучали каблуки по коридору.
— Ну, Мария! Вы — герой!
— Весь день его искала, весь Париж объездила, черт его знает, где он пропадал. Утром ворвалась к нему, вытащила из постели, ругалась последними словами: «Где вы шляетесь? Вам надо учиться у „Треста“ — вот где настоящие герои. Мы едем в Париж, рискуем головой, пять вёрст ползём на брюхе, рискуем получить пулю в лоб от пограничников. А вы здесь по кабакам, по бабам!» Словом, наговорила черт знает что! Привезла к вам!
И она победоносным взглядом окинула Якушева.
«…в Сантен-Сервон прибыли с Кутеповым в десятом часу утра. Встретил нас барон Сталь фон Гольстейн и проводил прямо в гостиную. Николай Николаевич пополнел и опять смотрит бодрячком. Вспоминал наши прошлогодние беседы и тут же сообщил:
— Доверяю только Александру Павловичу. Он — и никто другой!
Я рассказал о Маркове, о его плане уступки Бессарабии румынам и заявил, что мы на это идти не можем. Встречено с полным одобрением.
Доложил, чего достиг «Трест», о затруднениях, мол, в связи с увольнением из-за военной реформы некоторых бывших офицеров мы потеряли связь со многими воинскими частями. Заговорили о Туркестане, о басмачестве, — мол, «свет с Востока». Ответил: «Боюсь сепаратизма». Он убеждён в своей популярности на Востоке: «Ну, магометане мне поверят». Рассказал о предстоящем приезде представителя американских деловых кругов и переговорах с ним о займе.
Показал ему новый червонец и предложил сыграть на понижение курса советских денег.
— А сколько надо для этого?
— Миллион золотом.
Промолчал. Разговор о положении в России. Говорю:
— Нарастает недовольство. Народ стосковался по самодержавной власти.
— Как мыслится переворот?
— Объявляется военная диктатура. Но не скоро. Позовём ваше высочество от нашего имени, от имени Монархической организации центральной России.
Он задыхается от волнения:
— А как же народ?
— А народ не спросим. Ни Земского собора, ни Учредительного собрания. Позовём мы. Мы и есть народ.
Радостный хохот. Заходит разговор о декларации, которую «Верховный» опубликовал в американской печати. Критикую: неосторожно обещана амнистия всем служившим у большевиков, необдуманное решение земельного вопроса. «Верховный» вертится, гримасничает, признает, что допустил неосторожность, не согласовав с «Трестом»: поступил так, чтобы парализовать выступление Кирилла Владимировича. О поляках: он должен сделать вид, что не знает о нашем договоре с поляками. О евреях: «народный гнев», то есть погромы, организует Марков. Затем последует высочайшее повеление о прекращении насилий.
Беседа прервана для завтрака. Появилась супруга Николая Николаевича — Стана, Анастасия. Очень бодрая, южный тип лица, глаза — маслины, в волосах — седина. Чмокнула меня в лысину:
— Вы не знаете, как вы мне дороги. Я постоянно волнуюсь за вас.
После завтрака прощаемся. Отбываем с Кутеповым в Париж».
25
Как-нибудь на днях (франц.).
26
Торгпром — так называемый «Торгово-промышленный комитет», контрреволюционная организация, созданная в 1920 году, объединяла крупных русских капиталистов, находившихся за границей.
- Предыдущая
- 56/86
- Следующая