Песнь Огня - Николсон Уильям - Страница 44

• Предыдущая
• 44/49
• Следующая

– Я бы отдал тебе всего себя.

Так и будет.

– Что мне теперь делать?

Возвращайся к нашему народу. Ты им нужен.

Бомен хотел спросить зачем, но слова застряли в горле. Тогда Попрыгунчик сказал неторопливо и ласково:

– Ты – место встречи.

Место встречи? Странное выражение, хотя вроде бы и знакомое. Бомен никогда его не слышал и все-таки понял. Понимание пришло мгновенно, будто вдруг перед ним открылась дверь, а за ней – нежданная дорога, новое будущее.

Конечно! Людям нужно место встречи. Разве он не потомок пророка, обученный Певцами? И разве его не тронула Морах? Бомен – место встречи страстей человечества, надежд и страхов, доброты и жестокости. Его судьба – быть не спасителем, а спасенным.

Понимание яркой вспышкой осветило простую истину: вот зачем он в детстве попал в Чертоги Морах! Краткое упоение властью и постыдная слабость, воспоминание, которое навсегда осталось с ним, добровольный и постыдный союз с миллионом глаз Морах – вот что оказалось единственной и самой важной целью его путешествия. Не спасение Араманта, города, который так и не удалось спасти. Не возвращение голоса Поющей башне, которую все равно сожгли. Все, что осталось от этого опасного путешествия, – серебряный голос у Кестрель на шее и отметина Морах в душе Бомена.

Бомен чуть не рассмеялся вслух.

«Сирин будет следить за тобой». Так было написано на древней карте. О, они мудры, эти Певцы! Их не беспокоила судьба старой деревянной башни. Они закинули невод на более крупную рыбу: воспитали новое поколение, которое отстроит мир после огненного ветра.

«Сначала ты будешь разрушать, потом править».

– Я – место встречи!

Попрыгунчик увидел, что обучение подошло к концу.

– Мы дали тебе все, что могли. Не подведи нас.

Кестрель слышала мысли брата и поняла все вместе с ним.

Она достала из-за пазухи серебряный голос. Кулон еще жегся, но не больно. «Вот для чего мы нашли голос, – подумала Кестрель. – Не для Поющей башни. Для того, что происходит сейчас. Для того, чтобы привести меня к огненному ветру».

Кесс посмотрела на брата. Его щеки блестели от слез. Сверху доносилась песня Певцов.

– Они ждут меня.

Попрыгунчик, похожий сейчас на доброго дедушку, наклонил голову и, ничего не говоря, взлетел, чтобы брат и сестра могли перед расставанием побыть наедине.

Бомен не знал, что сказать.

– Я не могу жить без тебя, Кесс!

Он не просил ее остаться, потому что все понял. Он просто говорил, что думал.

– Кесс, если ты умрешь, умру и я.

– Но если ты останешься в живых, я буду жить.

Сестра подошла к брату близко-близко. Бомен склонил голову, и близнецы долго стояли молча, соприкасаясь лбами. Так они с самого детства делились друг с другом своими страхами и снами.

– Я никогда тебя не брошу, – сказала Кестрель. – Загляни в меня!

Бомен погрузился в душу сестры так глубоко, как никогда. Сестра открылась ему навстречу, растворяясь. Бомен потерялся в Кестрель, не найдя ее, – да и где искать? Она исчезла. Перед ним стояло тело сестры, он мог ее обнять, но саму Кестрель, все, что он о ней знал, Бомен больше не видел.

– Кесс! Где ты?

– Тут, Бо. Тут.

Бомен обернулся и сам себя отругал за глупость: разве она могла быть сзади?

– Где?

– С тобой!

И Бомен нашел сестру – так близко, что не увидеть и не дотронуться. Она смотрела на мир вместе с братом.

– Теперь нашел?

Говорил его собственный голос и одновременно вроде бы Кестрель. Бомен видел перед собой улыбающееся лицо любимой сестры и в то же время видел себя ее глазами.

– Да. Нашел.

– Мы вместе, – произнес голос Кестрель, который принадлежал и ее брату.

Ему ответил голос Бомена, часть его сестры:

– Всегда вместе.

Держась за руки, близнецы взлетели к луне и опустились на остров Сирин. Все склоны холма заполнили тысячи Певцов, так что казалось, будто остров состоит из толпы мужчин и женщин. Все смотрели на запад, в сторону далеких гор; песня с каждым мигом крепчала.

Пока Бомен и Кестрель были в пещере, ночь незаметно ушла. На востоке забрезжил зимний рассвет. Певцы стояли и ждали. Наконец пришел ветер, тронул их за полы одежды, зашумел листвой олив.

– Пора, – произнес Попрыгунчик.

Разом, как огромная стая птиц, Певцы поднялись в воздух и на крыльях ветра полетели на запад, на большую землю. Кестрель, Бомен и Дымок отправились следом. Поток людей в простых одеяниях скользил над волнующимся морем к берегу. Певцы пели на лету, и ветер срывал песню с губ. Что ж – они пели не для того, чтобы их слышали, а чтобы измениться самим.

Бомен наконец осознал: его жизнь не здесь. Больше сказать было нечего. Когда люди прощаются, наступает миг, когда остается только расстаться.

– Дымок, ты со мной?

Бомен развернулся, последний раз посмотрел на Кестрель, последний раз помахал ей и стрелой полетел на север, к горному перевалу. Дымок замешкался, загребая лапами воздух и сердито мяукая:

– Подожди!

Певцы не обратили на них внимания. Пришел ветер, началось последнее путешествие. Они смотрели на горы и думали о песне. Лишь Альбард, бывший Доминатор, обернулся и проводил взглядом Бомена, пока юноша не скрылся из виду.

Бомен летел через снежные равнины, почти касаясь деревьев. Он хотел добраться до гор как можно скорее и не задумывался о том, как странно и удивительно, что он летит, что леса и поля, фермы и деревни исчезают позади, не успев появиться. Не вспоминал он и о Кестрель, с которой расстался навсегда. Сейчас Бомен думал лишь о мантхах у горного перевала и о страданиях неведомой земли, открывающейся под ним.

Было время жестокости. Безудержной жестокости, которая питалась жестокостью и порождала жестокость. Бомен видел сожженные и разграбленные деревни. В полях дымились стога сена, мертвый скот лежал, брошенный на поживу стервятникам. То тут, то там в развалинах копошились люди – не погорельцы, а мародеры. Даже сверху Бомен чуял их злобу и страх. Пролетая над уцелевшим хутором, он увидел, что испуганные хозяева превратили его в укрепленный лагерь и сгрудились за стенами в ожидании новых банд мародеров. Неподалеку яркой полоской пламени на снегу горела роща, рядом по дороге брели маленькие дети, лет шести-семи. Бомен чувствовал, как от детей расходятся волны паники, но ничем не мог им помочь. Юноша летел дальше, зная, что его силы не хватит на то, чтобы избавить всех людей от страданий. Падший мир вызывал в нем гнев и омерзение. Поскорей бы пришел огненный ветер!

По дороге скакала кавалькада вооруженных всадников, за ними – толпа каких-то оборванцев, тоже верхом. Они ворвались в деревню и подожгли дома. Когда жители выбежали наружу, конники их затоптали. Бомен слышал, как страшно кричали несчастные. Эти всадники, остатки чьей-то побежденной армии, блуждали по земле, уничтожая все на своем пути. Ужасные времена: люди жгли и убивали не ради выгоды, власти или даже удовольствия, а из жажды разрушения. Все потеряв, они стали мстить другим. Не видя милосердия, они очерствели душой сами. Кричали жертвы, кричали убийцы, и в их воплях слышалось одинаковое страдание.

Бомен летел над измученной землей, мысленно обнимая ее жителей. Он дал себе почувствовать не только страх, но и ненависть, не только горе тех, чьих любимых убили, но и ярость убийц. Юноша проливал слезы за тех, кто страдал, и за тех, кто стал безвольным орудием страданий. «Я понимаю вас всех, – мысленно обращался он к людям. – Я виноват и найду спасение ради вас и вместе с вами, чтобы мир снова стал лучше».

Аира Хаз сидела на волокуше и смотрела на родную землю. Багряное рассветное небо заслонила снежная туча. Все же Аира увидела родину, совсем как во сне, и теперь могла уйти. Последние дни дались ей особенно тяжело. Она так ослабела, что уже не могла есть, а пила только потому, что Анно лил воду ей на губы, и, хотя почти вся вода стекала на подбородок, часть просачивалась в рот. Увидев родину, Аира стала слепнуть, словно зрение теперь ей было ни к чему. Лица казались размытыми пятнами, и, несмотря на то, что солнце вставало, для пророчицы небо темнело. Аира слышала, когда Анно или Пинто обращались к ней, однако уже не могла отвечать – не было сил. Оказывается, чтобы говорить, нужно использовать столько разных мышц! Поэтому, чтобы показать, что она все слышит и понимает, Аира легонько, кончиком пальца, нажимала на руку того, кто к ней обращался. Анно сидел рядом, держа руку жены в своих ладонях, и новый способ общения возник сам собой. Движение пальца означало «да». Отсутствие движения – «нет».

• Предыдущая
• 44/49
• Следующая