Песнь Огня - Николсон Уильям - Страница 24

• Предыдущая
• 24/49
• Следующая

Толстяк засыпал в большие глиняные горшки всякую снедь – в основном рубленую сердцевину пальмы – и приправил тростниковым сиропом, листьями лайма, имбирем и сушеным бататом. Теперь он ходил от горшка к горшку, помешивая, пробуя с видом знатока, подсыпая там чуток имбиря, там щепотку молотого перца, и напевал себе под нос:

Канобиус помахал Бомену деревянной ложкой и зачерпнул немного варева.

– Попробуй.

Бомен лизнул:

– М-м-м, вкусно.

– Еще бы! А ведь блюдо пока не протушилось. Вот когда горшки ночь постоят в кипятке, разные вкусы смешаются и породят новые. И новые вкусы вместе со старыми образуют неожиданные сочетания. Даже сейчас – чувствуешь, как имбирь смягчает ореховую остроту пальмовой сердцевины? Это как мелодия из многих голосов. Возьмешь правильные ноты – и раздастся новый аккорд!

Занимаясь любимым делом, толстяк казался таким счастливым, что Бомен усомнился: а есть ли у него страшные тайны? Однако надо выяснить все до конца.

– Я хотел кое о чем вас спросить, капитан. О могилах.

– А! Мои бедные товарищи!

– Вы знали людей, которые там похоронены?

– Там никто не похоронен, мой друг. Хотя, конечно, мои спутники мертвы. Мне больно вспоминать…

– Простите. Может, не будем об этом?

– Нет-нет, так даже лучше. Зачем кладбище? Это им памятник. Иногда я хожу туда и воображаю, что мои товарищи нашли там вечный покой. Говорю с ними. И мне становится не так одиноко.

Звучало довольно убедительно, хотя сама идея Бомена удивила.

– То есть могилы пусты?

– Наверно, можно назвать их символами. Я бы похоронил своих товарищей, если бы мог. Но они умерли на мерзлой земле, твердой как камень.

Озадаченный, Бомен заглянул в ум толстяка и увидел тихую боль утраты, которая вполне вязалась с грустным рассказом. А вот чуть глубже Бомен с изумлением обнаружил куда более сильное чувство: ужасное, невыносимое отчаяние.

Я обречен! – исходил криком капитан. – Я обречен!

Как же это? Если человек живет в настоящем раю, любит вкусно поесть и поет, что на свете нет никого счастливей, чем он сам, – откуда такое отчаяние?

– Тебе интересно, что стало с моими спутниками? – продолжал Канобиус, не подозревая об открытии Бомена. Капитан говорил спокойно, не забывая время от времени помешивать, пробовать и приправлять маринад.

– Да, – ответил Бомен.

– Мы отправились в плавание на корабле «Стелла Мари». У побережья Лумуса нас застиг шторм. Бедный корабль выбросило на скалы и разбило в щепки. Двадцать три человека спаслись и дали клятву больше никогда не ходить по Западному океану.

– Вы были капитаном?

Канобиус огляделся и прошептал:

– Коком. Не судите одинокого человека за крошечную слабость.

– Ну, теперь вы капитан, – сказал Бомен.

– Да… Бедные ребята! Корабля не стало. Мы пошли через холмы на восток, к теплым водам, чтобы предложить свои услуги тамошним судовладельцам. К несчастью, зима в тот год выдалась ранняя. Без теплой одежды мы очень страдали.

Канобиус покачал головой и отхлебнул из ложки.

– Чего мне не хватает, так это соли, – пробормотал он.

– Они погибли зимой?

– Да. Один за другим. Я думал, что тоже не выживу. На счастье, я уже отличался упитанностью. Это и спасло мне жизнь. К тому времени, как я нашел этот остров, никого, кроме меня, не осталось.

– Как давно это было?

– О, много лет назад! Я потерял счет. Здесь нет времен года.

– И как вы с тех пор живете?

– Как видишь. Одиноко, но счастливо.

Канобиус лучезарно улыбнулся. Не зная, о чем еще спросить, Бомен вернулся к повозке. Тут его взгляд снова упал на спящего кота.

«В первый раз вижу, чтобы Дымок так спал», – подумал Бомен, встал на колени и нагнулся к голове кота. Дымок дышал ровно. Бомен легонько тронул кота за ухо. Ухо дернулось, но кот продолжал спать. Бомен погладил Дымка по спине, по всему телу от шеи до хвоста. Кот не проснулся.

Бомен встревожился. Пригнувшись еще ближе, он вошел в ум кота. Мыслей там особых не обнаружилось – во всяком случае таких, которые можно выразить словами. Правда, нашлось какое-то то ли чувство, то ли сон о чувстве… Странное сочетание полных противоположностей: невероятного блаженства, переполняющего кошачий мозг, и угасания, будто кот уменьшается в размерах или уходит далеко-далеко.

Бомен понял, что кота не разбудить, и прошептал ему на ухо:

– Не оставляй меня, Дымок!

В ответ ухо снова дернулось, и только.

Группы, возникшие после великого раскола, легли спать отдельно. Сирей и Ланки устроились неподалеку от Хазов. Спали не укрываясь: даже после захода солнца в долине было душно и жарко.

Бомен видел какие-то суматошные сны, постоянно просыпался и долго не мог заснуть. Его не оставляло чувство, что в долине прячется зло, которое он проглядел. Надо предостеречь друзей, которые решили остаться, но что сказать? Да, Канобиус чего-то очень боится… Вот только чего?

В закутанную облаками долину не проникали ни свет луны, ни мерцание звезд. Открой глаза или закрой – ничего не меняется. Возможно, поэтому другие чувства Бомена обострились. Он слышал, как посапывают люди вокруг, как шевелятся во сне. Они так далеко отсюда… Вдруг Бомен почувствовал: проснулся не он один.

Кто-то сел и вздохнул. В такой темноте узнать человека по вздоху было не сложнее, чем днем – по голосу.

– Сирей? Не спишь?

– Да.

– В чем дело?

– Ни в чем. Я часто по ночам просыпаюсь.

– Эта ночь совсем другая. И темень! Даже руки не видно.

– Тебе не нравится?

– Нравится.

Чтобы не помешать остальным, Бомен и Сирей разговаривали очень тихо. Звук голоса друга успокаивал, темнота уже не казалась такой необъятной.

– А мне нравится, – сказала Сирей, – что ты меня не видишь.

– Почему?

– Сам знаешь.

– Из-за шрамов?

– Да.

– Ты ошибаешься, Сирей. Шрамы тебя совсем не портят!

– Ты говоришь так, потому что добрый. Мне нужна правда, а не доброта.

– Я и говорю правду.

Сирей помолчала и потом очень тихо сказала:

– Ах, Бомен! Если бы я была по-прежнему красивой, ты бы любил меня, как я тебя.

Бомен растерялся и не знал, что ответить. Странная темнота… Можно сказать то, что никогда не сказал бы при свете.

– Ты по-прежнему красивая, – наконец выговорил он. – Даже краше, чем была.

– Но ты меня не любишь.

Бомен замолчал.

– Странно, – чуть погодя сказала Сирей. – Меня всегда все любили. А я люблю тебя. Как же во мне так много любви, а в тебе так мало?

В ее словах не было упрека; только искреннее недоумение и грусть.

– Я не могу любить тебя, Сирей. Я же говорил. Меня скоро заберут, и мы больше никогда не увидимся.

– Почему заберут? И куда?

– В место под названием Сирин.

– Ты никогда не вернешься?

– Я там погибну, Сирей. Еще до конца зимы.

– Погибнешь? – Ее голос дрогнул. – Ты не можешь любить меня, потому что скоро умрешь?

– Да.

– Это неправильно. Если ты скоро погибнешь, значит, нужно любить меня сейчас, пока еще не поздно.

– А потом тебя бросить?

– Да.

– Ты этого не хочешь.

– Очень хочу.

– Что ты, Сирей!

– Можешь говорить «что ты, Сирей!» сколько угодно, но наш поцелуй тебе понравился. И не смей врать.

– Понравился. Только какой в этом смысл?

– Какой смысл в поцелуях? Никакого. Это просто поцелуи. Если каждое действие выполнять ради нового действия, эта цепочка никогда не кончится.

Бомен невольно улыбнулся и подумал: интересно, она почувствовала?

• Предыдущая
• 24/49
• Следующая