Три версты с гаком - Козлов Вильям Федорович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/67
• Следующая

Когда «Москвич» выбрался на песчаную возвышен­ность и впереди торжественно замаячила кирпично-гранитная водонапорная башня, пассажир сказал:

— Вы спрашивали, горел ли тут поблизости лес? Го­рел. Молодой ельник-то — мы проезжали — вырос на месте пожарища. Давно это было. До войны еще.

— Мне тогда четыре года было...

— Вот и ваш дом, напротив поселкового... Я тут сойду.

— Это хорошо, что напротив, — хмуро сказал Ар­тем. — Сейчас пойду к председателю и выложу ему все, что я думаю... Как его по батюшке?

— Носков Кирилл Евграфович.

— Гнать его нужно в три шеи...

— Давно пора... Да вот не прогоняют ведь, — сказал попутчик. — На третий срок переизбрали... Я думаю, это оттого, что у наших сельчан нет своих машин. Легкая ка­валерия имеется, как же без нее? Велосипеды, мотоциклы, а вот легковушек пока ни у кого не числится. А на двух колесах шпарят мужики и бабы вдоль путей, с ветерком. Дорожка накатана, хоть шаром катись...

Артем остановился возле деревянного с пристройкой наверху дома. На крыше лениво трепыхался красный флаг. На фасаде солидная вывеска в рамке.

Дом покойного Андрея Ивановича Абрамова был дрях­лый, покосившийся, с латаной-перелатаной крышей. И сно­ва Артем почувствовал волнение и щемящую тоску. Та­кое, наверное, бывает с человеком, когда он невзначай столкнется со своей судьбой: будь то богом данная тебе женщина, или запомнившаяся с далекого детства сосна на косогоре, или вот этот старый дом, в котором родились твоя мать и ты.

— А к председателю вам незачем идти, — сказал по­путчик. — Чего о дороге попусту говорить-то? Она сама за себя говорит... Весной и осенью автобусы к нам не хо­дят. Подсохнет малость — грейдер прочешет разок-дру­гой. А попробуй его допроситься! Вот так и живем до осени.

— Что-то уж больно вы заступаетесь за своего пред­седателя.

— Будешь заступаться, — ухмыльнулся попутчик, — коли я и есть сам председатель...

Глава третья

1

Дом был старый, очень старый. Казалось, зацепи его грузовик бортом — и развалится. Многое повидал дом на своем долгом веку, многое испытал. Как-то налетевший

из-за косогора бешеный ураган сорвал крышу. Во время войны небольшая фугаска угодила под самые окна. По­шатнулся и горестно охнул старый дом, разбрызгав на капустные грядки осколки стекол, будто слезы, но на но­гах удержался. В другой раз, когда над поселком завя­зался воздушный бой между нашими «ястребками» и «мессершмиттами», снаряд развалил на куски кирпичную трубу.

Шли годы, старый дом умирал. Облысела голова-кры­ша, ослепли глаза-окна, подгнили стропила-руки. На чер­даке поселились летучие мыши, в углах раскинули пыль­ные сети пауки. В огороде выросли чертополох и бурьян. Ослабевший от проклятой болезни Андрей Иванович уж ничего не мог поделать. Вместе с ним умирал и дом. Лишь яблони в саду да вишни каждую весну цвели весело и мо­лодо, как и прежде.

Дом, где человек родился, нельзя забыть. И как бы ни сложилась жизнь, куда бы ни забросила судьба человека, родной дом рано или поздно обязательно позовет. Вот почему во время летних отпусков сотни тысяч горожан едут в далекие глухие села и деревни, где родились их отцы и деды. Вернется человек в родные края и бродит по знакомым полям, лесам, радостный и немного ошале­лый от счастья. Властно зовет к себе земля, и человек днями ковыряется в огороде или из леса тащит молодые березы, сосны и сажает у своего дома. А то с топором или рубанком в руках с утра до вечера плотничает. Любая работа возле земли и дома испокон веков была и есть для русского человека неотъемлемой его частью, естественным состоянием.

2

Все здесь удивляло и радовало Артема: и эта построен­ная на заре железнодорожного транспорта водонапорная башня, и маленькая тихая станция с небольшим сквером, и желто-красные корабельные сосны сразу за двухэтаж­ной школой, и возвышающееся островом на дальнем бугре кладбище. Таких огромных деревьев, как там, он еще не видел.

На кладбище Артем наведался на следующий же день. Свежая могила деда с православным белым крестом была рядом с тремя другими, где похоронены прадеды и бабушка. На их могилах витые проржавевшие насквозь железные кресты. На кладбище сумрачно. Гигантские сос­ны, ели переплелись ветвями и надежно укрыли могилы от солнца. На возвышении — старая деревянная церковь. Она сложена из ядреных толстенных дубовых бревен. Ни­кто не помнит, когда ее поставили.

Церковь недействую­щая, но внутри все убрано, чисто, на стенах — лики свя­тых, библейские сюжеты.

Артем принес разведенную в банке коричневую краску и выкрасил крест. И тут же дал себе слово со временем поставить красивую ограду.

Бродя по проселкам, зеленым прибрежным лугам а роскошным сосновым лесам, Артем наконец разобрался в этом новом для него чувстве, неожиданно здесь возник­шем. Ему недоставало вот этого небольшого поселка, в ко­тором первый дом срубил его дед, этих лугов с вечерними туманами, лесов, этой заросшей камышом и высокой осо­кой речки Березайки, тихих, медленно угасающих заходов солнца. Полстраны объездил он с отцом-железнодорожни­ком. Был в настоящей сибирской тайге, видел медве­дя, ловил омуля в Амуре, взбирался на дикие Ураль­ские горы, и все-таки это было не свое родное. Там он чувствовал себя туристом, а здесь хозяином. Для отца Смехово не было родиной, а так — короткая оста­новка в жизни. Но ведь Артем здесь родился, здесь роди­лась его мать.

Большой альбом Артема почти весь заполнился на­бросками, эскизами. Неподалеку от кладбища, в низине, на отшибе, среди колхозных полей и сенокосных угодий, он обнаружил ветхую деревянную часовню, из-под кото­рой бил ключ. У местных жителей узнал, что эта часовня называется Святой Колодец. Сюда издалека приходят ве­рующие, чтобы поклониться божьей матери, набрать в бу­тылку святой воды, которая помогает от болезней. Как и в церкви, тут чисто, много расставленных на иконостасе икон. Кто-то ухаживает за часовней, заботливо содержит ее в порядке.

Артем выпивал на лужайке с мужиками, по русско­му обычаю, поминая своего деда, о котором все говорили уважительно. Не потому, что о покойниках не говорят плохо. Чувствовалось, что деда любили. Выпив за помин души дяди Андрея — здесь все так звали Абрамова, да­же старики, — мужики принимались толковать о своих делах-заботах. И понемногу Артем обстоятельно узнал, что такое село Смехово.

3

Смехово со всех сторон окружено сосновыми лесами. Возможно, для лесников эти леса ограничены и размече­ны на квадраты и делянки, а для жителей они простира­ются без конца и краю. Сосновые боры тянутся на де­сятки километров, и в них немудрено заблудиться. В лесах водятся лоси, медведи, волки, лисицы, зайцы. На все Смехово было два заядлых охотника — братья Коровины. Смолоду они всерьез промышляли в здешних лесах, а по­том состарились и теперь, в погожий день, греясь на за­валинке, рассказывают внукам охотничьи байки.

Братья Коровины были последними могиканами охот­ничьего дела. Ни дети, ни внуки не пошли по их стопам. А другие смеховцы и сроду-то охотничье ружье в руках не держали. Зато рыболовством увлекались все. Причем в своей речушке не ловили — там и паршивого окунишки не поймаешь. Ездили на велосипедах и мотоциклах на дальние озера. До самого близкого было километров де­сять. Иные забирались и за тридцать-сорок километров, в глушь, на лесные озера. Ловили на удочки, рюхи, жер­лицы. Редко кто баловался сетями. Надо сказать к чести жителей села Смехова, что среди них почти не было браконьеров.

Люто браконьерствовали лишь рабочие со спиртзавода «Красный май». Они приезжали на грузовой машине со своими лодками и всю ночь ползали по камышам с лучом. А наутро на берегу оставались белые кучки перегоревше­го карбида. Однажды они привезли железную бочку ка­кого-то дьявольского снадобья и вылили в тихую заводь. Бедные щуки и окуни опьянели и сами стали прыгать в лодки и выбрасываться на берег, где их и сграбастывали довольные «рыбаки». Разбавив дьявольское снадобье озер­ной водичкой, они и сами на радостях приложились к же­лезной бочке. И тут произошло все наоборот: обезумевшие браконьеры с выпученными, как у судаков, глазами стали прыгать в озеро и глотать воду...

• Предыдущая
• 5/67
• Следующая