Магия цвета ртути - Николс Стэн - Страница 10

• Предыдущая
• 10/84
• Следующая

— Неужели? — только и смогла произнести Серра.

Ей хотелось, чтобы это слово прозвучало как можно более язвительно, но этого не получилось.

— Да, капитан. Он не пощадил жизни, спасая товарищей от опасности, в которую они угодили из-за неумелого командования.

— При всем моем уважении, господин, все было совсем не так.

— А вот Совет рассудил, что именно так, — сочувственным тоном указал комиссар.

Но у меня есть свидетели. Можно опросить моих бойцов.

— А, твои преданные боевые товарищи!.. Боюсь, все они подтвердили, что причиной гибели Фозиана послужило твое нерадение.

— Это не так, комиссар, — возразила она, понимая, что если ее люди и дали такие показания, то лишь потому, что их к этому принудили. — Все поставлено с ног на голову из-за семьи Фозиана.

— Я понимаю, тебе трудно на это решиться. Но ты можешь облегчить дело. Просто признайся в том, как все случилось...

— Как все случилось по твоим словам, господин.

— Признайся, и я обещаю, что добьюсь для тебя самого мягкого приговора.

— Ты просишь меня солгать да еще и оговорить себя.

— Я прошу тебя не играть на руку врагам империи.

— О чем идет речь?

— Я говорю о Ринтарахе, о его агентах, бунтовщиках и прочих негодяях. Если им станет известно, что отпрыск одного из правящих домов оказался... не на высоте, это нанесет ущерб авторитету государства.

Серра издала приглушенный смешок.

— Прошу прощения за грубость, господин, но это чушь собачья. Вся страна, а значит, и каждый ринтарахский лазутчик, хотя бы отчасти отрабатывающий свой хлеб, знали, что Фозиан был испорченным, вздорным, взбалмошным паршивцем. Ему просто захотелось поиграть в воина, и в соответствии с его происхождением парня запихнули в отряд особого назначения, несмотря на все мои возражения. А теперь выходит, что расплачиваться за эту дурь должна я!

— Не могу назвать твои речи благоразумными, — заметил комиссар, и в его фальшиво-доброжелательном тоне послышался намек на угрозу.

— Я всегда была предана власти, — заявила Серра, пустив в ход свой последний довод.

— Так почему бы тебе не подтвердить свою преданность, последовав моему совету?

— Да какое вообще значение могут иметь мои слова? Какая разница, отрицаю я что-то или признаю: все равно обнародована будет официальная версия.

— Конечно, — согласился он, — но мало обнародовать версию, нужно, чтобы она была встречена с доверием. Твое публичное признание выбьет почву из-под ног у всякого рода клеветников и смутьянов, покончит с любыми сомнениями и спасет честь семейства Фозиана.

— Я требую проведения открытого процесса, и пусть меня судят равные мне по рангу.

— Об этом не может быть и речи.

— Я настаиваю лишь на том, на что имею право как гражданка Гэт Тампура.

— Прав у тебя ровно столько, сколько мы позволим тебе иметь, — твердо и сурово отрезал Лаффон. — Ты сама знаешь, что, когда речь идет о вопросах государственной безопасности, мы не позволяем полоскать наше грязное белье у всех на виду.

— А если я соглашусь на это... заявление, что будет со мной?

— Как уже было сказано, я использую все свое влияние, чтобы приговор не был суровым. — Он выдержал ее взгляд и добавил: — Обещаю.

Серра, как человек военный, привыкла верить и повиноваться вышестоящим лицам, однако сейчас не могла не подумать о том, что для организаторов публичного покаяния будет лучше всего, если затем она бесследно исчезнет. Она посмотрела на Лаффона с сомнением и впервые в жизни не поверила человеку выше ее по рангу.

— А если я откажусь?

— В таком случае я ничего не могу обещать.

«Что орел, что решка, я все равно проигрываю», — подумала Серра. Но вслух сказала другое:

— Комиссар, я ничем не заслужила подобного обращения.

— А никто и не утверждает, будто мир устроен справедливо. Нам всем приходится жертвовать ради высшего блага.

«Ради чьего блага?» — подумала она.

— Так ты признаешься или нет?

— Я не могу.

Лаффон вздохнул, некоторое время хранил молчание, а потом сказал:

— Подумай хорошенько. Может быть, моя правда и есть правда.

— Как это? — Серра подняла опущенную голову.

Глаза комиссара сузились.

— Твоя дочь, Этни. Не так ли?

— При чем тут она?

— Ей ведь было пятнадцать, когда это случилось?

— К чему ты клонишь? — нервно спросила Серра, чувствуя, что разговор приобретает опасное направление. — Это не имеет ни малейшего отношения к...

— Подумай как следует, Серра. Твоя дочь... порошок одержимости... Разве нельзя допустить, что...

— Нет!

— ... учитывая обстоятельства смерти Этни и то, что ты проводила операцию против торговцев одержимостью...

— Нет!

— ... нетрудно предположить, что тобой овладела ярость, и ты действовала под влиянием неконтролируемых эмоций...

— Неправда! Я профессионал и всегда руководствуюсь разумом, а не чувствами!

— Да ну? По-моему, то, как ты ведешь себя сейчас, плохо согласуется с таким утверждением.

В справедливости этого замечания нельзя было сомневаться, и Серра усилием воли взяла себя в руки.

— Моя дочь не имеет к случившемуся никакого отношения. Прошлой ночью мне довелось столкнуться с торговцами одержимостью далеко не впервые. Да, я ненавижу их, но ненависть никогда не оказывала влияния на мою работу. Впрочем, дело ведь не во мне, верно? Вам просто нужно кем-то пожертвовать.

— Боюсь, Ардакрис, ты так и не смогла вникнуть в обстоятельства, — промолвил комиссар, уже не пытаясь изобразить сочувствие. — История получила широкий резонанс: возможно, дело дойдет до самой императрицы.

— Я польщена, — язвительно отозвалась Серра.

— Хватит, — решил Лаффон. — Довольно разговоров.

Он полез в карман, вытащил сложенный пергамент и раздраженным движением развернул его.

— Ты можешь облегчить свою участь, поставив здесь подпись. — Он протянул ей документ.

Сознание Серры сделалось на удивление ясным: она отчетливо поняла, что на справедливость рассчитывать не приходится, но признание будет означать для нее верную гибель. Между жизнью и смертью оставался этот клочок пергамента, и лишь до тех пор, пока на нем не появится ее подпись. А значит, она не должна сдаваться.

— Итак? — требовательно спросил комиссар.

— Нет.

— Ты отказываешься?

— Да.

— Ну, смотри. Только имей в виду: то, что произойдет потом, может тебе не понравиться.

Она молча покачала головой. Поняв, что сейчас ее решимость не переломить, Лаффон встал.

— Ты пожалеешь о своем выборе, — сказал он. — Но поскольку у тебя всегда будет возможность передумать, я оставляю тебе вот это.

Он бросил пергамент на койку, добавив к нему маленькую красноватую трубочку, слабой магии которой могло хватить только на одну подпись.

— Мне это не понадобится, — заявила Серра.

— Помни, — сказал комиссар, задержавшись у выхода, — ты сама выбрала свою участь.

Едва Лаффон закрыл за собой дверь, как в камеру, так быстро, что Серра оказалась застигнутой врасплох, ворвались трое мускулистых мужчин с суровыми лицами, каждый из которых держал в руке кусок толстой веревки с тяжелым узлом на конце. Она начала подниматься, но, прежде чем успела встать на ноги, ближайший из посетителей обрушил на ее плечо узел с находившимся в нем свинцовым грузом. Удар отбросил ее назад, а попытка встать была пресечена следующим ударом, пришедшимся по груди. Наугад пнув противника ногой, Серра угодила ему в подбородок, и он с криком отпрянул, налетев на своих спутников.

Секундного замешательства ей оказалось достаточно для того, чтобы скатиться с койки, схватить бадью и, пересиливая боль, заехать им в висок второго нападавшего. Он рухнул без чувств, но тот, кому достался удар в челюсть, изо всех сил саданул ей в солнечное сплетение. Серра согнулась, пытаясь хоть как-то прикрыться ведром от ударов, которые градом обрушивали на нее двое нападавших. Однако причинивший жгучую боль удар по костяшкам пальцев заставил ее выпустить бадью, и она отлетела прочь.

• Предыдущая
• 10/84
• Следующая