Возвращение в Сокольники - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/67
• Следующая

Деньги в таких суммах для передачи отступного в кейсах не носят. Легкая провокация, и ты – в Бутырках. Уж как это делается, кому и знать! Значит, в любом случае и в любых ситуациях они не теряли ничего, он же – все. От чести до свободы. «А тебе это надо?» – в тысячный раз спрашивал себя Александр Борисович. И так же твердо отвечал: «Тебе, „важняк“, этого не надо…»

Ну то, что Ирка мечтает об его уходе на волю, и говорить не приходится: сто раз сказано, и – вслух. Тайны ни для кого нет. Как и об их отношениях – тоже. Но, ставя перед ним практически невыполнимые условия «соглашения», эти гады прекрасно знают, что и он тоже знает все. Или держат его за идиота? За доверчивого кретина? За кого? У нас не Америка, где действуют различные системы защиты свидетелей там и прочих. У нас если сказали – достанем, значит, можно не сомневаться: достанут. Ну ладно тебя! А при чем же здесь Нинка?! И что же их теперь, прощать? Слушаться? Бежать сломя голову? Но ведь все равно догонят…

Главная отличительная черта российского бандитизма, в отличие, вероятно, от прочих криминальных организаций по всему миру, в том, что он не просто безжалостен, он аморален даже в бандитском понимании смысла этого слова. Говорил же незабвенный товарищ Сухов насчет того, как бы он хотел помереть: сразу или помучиться? – в истинно российском ключе: хотелось бы помучиться…

Тебе мешает человек – убей его, презри Божьи заветы. Там – воздастся. Нет, хотелось бы все же помучиться… глядя на то, что делают с твоей дочкой… с женой…

Вежливые люди… Этот тип из «мерседеса», конечно, интересен. Им бы заняться поближе. Да времени уже практически нет. И они сами рассчитали все очень точно. Удар нанесен классно. Профи! Стоп, а не может ли это быть?…

Турецкого вдруг словно обожгло!

Как эта фраза прозвучала?… Заявление будет зачитано и продемонстрировано в телевизионном выпуске «Новостей»? А кто ж это такой шустрый, что может все организовать заранее и, главное, ни секунды не сомневаться в успехе? Тот, кто сидит недосягаемо высоко. И расчетный счет в Сбербанке им известен, хотя на нем со времен советской власти, кажется, десятка завалялась… И Сочи для них – не проблема. И уверения в отсутствии кровожадных намерений. Да, и вот, главное! «Я постарше, да и в жизни повидал побольше…» Это насчет того, что все перемелется.

– А я знаю, кто он! – сказал Турецкий вслух.

Рядом завозилась Илона, сонно пошарила рядом с собой рукой и, наткнувшись на руку Турецкого, привалилась к ней всем телом. Не проснулась. Слава богу. Женщина сегодня потрудилась выше всякой похвалы. Но зачем Славка дал ей пистолет? Если этот пистолет действительно его?

Господи, как все запутано!

Так как же зовут тебя, незнакомец из «мерседеса»? Ты скрывался в тени салона? А я все равно вычислил тебя, Георгий Дмитриевич! Сам приехал посмотреть, кто копает под тебя? Плохи, значит, твои дела, господин бывший генерал госбезопасности! Довериться некому? А Иван Иваныч, получается, твой человек. Ну номерок твоего «мерина» мы с утречка успеем «пробить».

«А зачем тебе это нужно, Саня?» – спросил себя Турецкий голосом Грязнова.

Действительно, а зачем? Теперь, когда решение уже принято?…

Илона вдруг открыла глаза, приподняла голову и посмотрела на Турецкого совсем не сонным взглядом.

– Почему не спишь? – Голос ее прозвучал с мягкой сонной хрипотцой.

– Думаю…

– О чем? Обо мне?

– И это – тоже, – улыбнулся он.

Наивный мир! Наивные, самоуверенные и самовлюбленные люди! Ну конечно, все может и должно крутиться только вокруг них, как же иначе?

– А еще о чем? – продолжала допытываться Илона.

– Эх, где мой черный пистолет? А на Большом Каретном… – прогундосил Турецкий.

– Дался тебе этот пистолет! – рассердилась она. – Я сказала: не веришь, звони своему дружку, черт возьми! Нужны мне твои подозрения!

– Правильно, – поглаживая ее по горячей спине ладонью, сказал Турецкий, – я – честная девушка и не по этой части.

– Ты иронизируешь, – сухо констатировала она.

– Именно это я и делаю. А ты сегодня, если вдруг по какой-то причине увидишь Славку… Пистолет-то все равно надо будет отдать ему, верно? Так вот скажи, что вчера, когда мы возвращались, Саня, то есть я, – сечешь? – беседовал с генералом Остапенко, который находился в «мерседесе» и все про всех знал. Включая даже то, что ты – симпатичная бабенка. И даже то, что Юрка Федоров, который, как я заметил, активно пудрил тебе мозги до моего прихода, сделал мне заманчивое предложение уйти в его академию, кафедру обещал…

– Возьми да сам и скажи.

– Взял бы… да боюсь не успеть.

– Слушай, Саша, мне очень не нравится твое кислое настроение! Ну что я еще, скажи, должна сделать, чтоб ты вышел из этой своей… писсимиссии?

– Ты можешь только продолжить, дорогая. А насчет «не успеть», так это потому, что у меня с раннего утра будет слишком много чрезвычайно важных дел. И я все должен успеть.

– Ты что, меня уже гонишь? – нахмурилась она.

– А сама подумай, – засмеялся он, – зачем мне женщина, которая, вместо того чтобы активно заниматься делом, в котором она чувствует себя мастером, богиней, морочит мне… эти штуки?

– Ка-акие штуки?! – хищно зарычала она и навалилась на его грудь.

«Действительно, женщина и вино! Что еще нужно приговоренному?!» И уже совсем отстраненно, взмывая и проваливаясь на океанских волнах, услышал откуда-то издалека свой собственный голос:

– Танец белого мотылька, говоришь?… А сам-то мотылек – кто? Ты, что ли?… Ну танцуй… тогда…

Не спалось…

Времени до полного рассвета оставалось все меньше. За окном стало светлеть. Прекратился шум машин. Где-то с трех до пяти утра на набережной словно наступает перерыв. И в открытое окно слышно, как плещется в гранитном своем ложе Москва-река.

Он потихоньку поднялся, накинул брошенный на пол халат. Босиком вышел на кухню. Огляделся, подумал и свет зажигать не стал.

Потом вошел в комнату Нинки. Беспорядок, который сохранялся со дня переезда семьи на квартиру Иркиной подруги, показался даже милым. Стопки книжек, сваленные в кресло старые куклы, неаккуратно застланная кровать…

Турецкий удивился, что такие незначительные мелочи могут, оказывается, заставлять вибрировать какие-то струны в душе. Одновременно вспомнилась вчерашняя мысль: надо будет обязательно сказать Славке или лучше Денису, что сочинский адрес известен. Но почему-то не думалось, что Остапенко со своей шпаной предпримет немедленные действия, нет, они еще подождут, а вот если не случится так, как они замыслили, вот тогда… Тогда может случиться все, что угодно. И охранник, которого зовут Степан, об этом должен знать, чтобы быть готовым… К чему?… Да ни к чему, поскольку им нельзя дать возможности диктовать свои правила…

Он открыл нижний ящик Нинкиного письменного стола, где у дочери хранились бесчисленные наборы уже исписанных фломастеров, и вынул из-под нижних кассет со стержнями свой «макаров». Он сунул его сюда, возвратившись из Твери, рано утром. Подумал, что если в квартиру кто и залезет, то в ящиках, где школьница хранит свой хлам, никому и в голову не придет искать оружие. Старый закон: клади на видное место, и все пройдут мимо, не заметив.

Был и сейф, вмурованный в стену стараниями еще Семена Семеновича Моисеева, замечательного криминалиста, который помог Турецкому оборудовать тайное хранилище для документов и оружия, полагающегося следователю-"важняку". Однако Турецкий пользовался им редко. На кухне, за полкой с дымковской игрушкой и федоскинскими «деревяшками». Но это – целая проблема: снимать, открывать, закрывать… Здесь, у Нинки, надежнее.

Забрав пистолет, вернулся на кухню. Заглянул в большую комнату: Илона спала как убитая. Турецкий усмехнулся точности сравнения. А все он, великий Швейк. С детства засели в голове строчки из затертой, расхристанной книжки, читанной сотни раз. И всякий раз поражали грубоватой сочностью изображенных писателем картинок.

• Предыдущая
• 61/67
• Следующая