Убить ворона - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 58

• Предыдущая
• 58/97
• Следующая

– Так что тебя интересует?

Ей нравилось сидеть перед Турецким полураздетой. Нравилось его волновать. Как и любая нормальная женщина, Елена не была лишена легкого эксгибиционизма.

Савельева лениво стала рассказывать о дружбе своего мужа с Бурчуладзе. Она знала немного и говорила об этом с неохотой.

– Ты не хочешь, чтобы мы нашли твоего мужа? – в какой-то момент перебил ее Турецкий.

– У меня такое ощущение, что это ты очень торопишься его отыскать, – с легким раздражением ответила Савельева. – Я знаю, я уверена, что с ним все в порядке. Но видеть его больше не хочу, – сказала она решительно и в то же время как-то легко, будто бы что-то отрубила, отсекла от своей жизни уже окончательно.

– Наверное и мне сейчас меньше всего хотелось бы найти твоего мужа, – признался Турецкий. – Но я должен найти его и Бурчуладзе!

Савельева кивнула с пониманием.

– Если тебя интересует этот Бурчуладзе, то я знаю только то, что он раньше работал на нашем авиазаводе. Потом у него, кажется, случился конфликт с начальством. Его уволили или он сам уволился.

– Все правильно, – скрывая радость, кивнул Турецкий.

– Он показался мне странным. Знаешь, как будто бы заповедный человек среди цивилизации. Все о зверушках рассказывал, о птичках. И плакал при этом, – Савельева задумалась. – Первый раз такого видела. Муж говорил, что в тайге этот Сергей – бог. Семьи у него никогда не было. И такая жизнь, как он сам говорил, наедине с природой его вполне устраивала.

– Чем он еще занимался?

– Да ничем! Мечтал, – улыбнулась Елена. – Например, он хотел организовать при заводе научную лабораторию, где бы дрессировали птиц.

– Зачем?

– Понятия не имею. Он все эти бредни мне рассказывал, когда был совершенно пьян.

«Интересно, а эта муляжная баба с голубями на фотографии не имеет ли отношения к фантазиям „дрессировщика“ Бурчуладзе?» – подумал Турецкий.

– Он даже меня приглашал к себе в тайгу! Без Андрея, разумеется, – усмехнулась Елена. – Они в тот раз с мужем наклюкались, и, когда Андрей заснул, Бурчуладзе все рисовал мне план своих «зимовок». Заманивал…

– Ты эти рисунки, конечно, с негодованием уничтожила, – легонько уколол Турецкий.

– И не собиралась. Тогда бы пришлось выбросить и его роскошный подарок. Он нам подарил шкуру убитого им медведя. А планы расположения своих «берлог» нарисовал прямо на изнанке шкуры.

– Покажешь? – спросил Турецкий.

– И ты потом конфискуешь шкуру, да?

– Только ее изнанку.

В спальне Турецкий снял ружье, потом медвежью шкуру. На ее изнанке действительно был нарисован какой-то план. Для знающего человека это не загадка. Хоть завтра можно было наведаться к Бурчуладзе, а с ним может быть и Савельев.

– Лихо так, над супружеской кроватью план возможного бегства. Ну и как, гостила ты у егеря? – Турецкий почувствовал некоторую ревность к Бурчуладзе.

Елена выдержала паузу, интригующе улыбаясь:

– Он не в моем вкусе.

Турецкий хотел еще что-то спросить, но, глядя, как Елена улыбается ему – чуть пьяная и потому свободная, раскованная, интригующая, – понял, что его следующий вопрос не так уж существен сейчас. К тому же об этом можно спросить Елену и чуть позже.

«Положим, где-то через час, – подумал он, освобождая ее тело от полотенца. – Или даже утром».

«Поздним утром», – уточнил он через некоторое время, глянув за окно и увидев, что почти рассвело.

То ночное откровение мало чем помогло Болотову. Да, он теперь точно знал, что Чирков что-то очень важное скрывает от него. Но повернуть следствие уже был не в силах. Чирок уже полностью владел ситуацией. Он вертел допрос, как хотел, а настойчивость Болотова оборачивалась вдруг каким-то смешным мальчишеским упрямством.

И опять же ночью Болотов трезво признался себе в полном поражении.

Тогда он записался на прием к заместителю Генерального прокурора России Константину Дмитриевичу Меркулову. А сегодня Павел шел на аудиенцию как провинившийся школьник. Опять двойка! В том, что Меркулов все поправит, все поставит на свои места, Болотов не сомневался. И это знание, эта вера в безграничные способности великого Меркулова лишний раз указывали на ничтожность места Болотова в этом мире. «Бездарность! Бездарность!» – кричали ему лестница, ковровая дорожка, электрические лампочки миньон в канделябрах, искусственные цветы в горшках. «Бездарность!» – скрипнула дверь приемной Меркулова.

– Павел Викторович? – поднял голову заместитель Генерального прокурора – подтянутый, в прекрасном костюме, в очках с тонкой оправой – настоящий европейский мужчина.

«Бездарность!» – блеснули очки.

– Добрый день, – сипло поздоровался Болотов и протянул в готовую к рукопожатию холеную руку Меркулова свою красную лапу. Про себя Болотов с тоской констатировал, что ладонь вспотела от волнения.

– Чем могу служить? – осведомился Меркулов уважительно и с едва заметным оттенком иронии, который привычно сосуществовал в его речи с любой информацией. – Может быть, кофе?

– Нет-нет! – категорически затряс головой Павел, но потом подумал, почему, собственно, он так волнуется, и, подавив в себе робость, отважно сказал:

– Пожалуй, можно чашечку.

Меркулов запросто встал, прошел в соседнюю комнату и включил кофеварку.

– Что касается кофе, то от секретарши толку никакого, – пояснил Меркулов, – она все время думает, что кофе – это только предлог, чтобы повидаться с ней, а оттого варит его отчаянно скверно. Я правильно понимаю, что вы по делу Чиркова?

– Да, Чиркова… то есть по делу… – спутался Павел.

«Тьфу, дурак», – подумал он про себя, окончательно смешавшись.

– Что вам известно об обстоятельствах побега? – спросил Меркулов, чтобы помочь Болотову.

Тайный интерес у начальства был, конечно. Надеялись, что раскопаются крупные связи Чиркова. Меркулов, впрочем, уже давно должен был проконтролировать Болотова, да вот все руки не доходили. Теперь пришлось заняться. Бывает.

– Дело ясное, – вздохнул Павел, – тут все вьется этот адвокат Сосновский, между нами говоря – купленный до последних потрохов. Как я сразу не смекнул, что вся эта история с прокуратурой – провокация чистой воды…

Он виновато посмотрел на Меркулова, но тот, казалось, без осуждения глядел на Павла. Болотов приободрился:

– Конечно, надо было предположить возможность запланированного побега… Ну, так мы и предположили… Ведь он не сбежал…

«Но запросто мог и сбежать», – оппонировал сам себе Болотов, но вслух не добавил.

– Нет сомнения, что все это устроено Сосновским. Но под него не подкопаешься. Не случайно на него криминальный мир не намолится.

– Да уж, – улыбнулся Меркулов, – на него двумя руками крестятся.

– Так вот, зная, что это за фрукт, можно было угадать, что он организует нечто подобное. Но в то же время это слишком рискованно для него. Ведь Сосновский может оказаться в тюрьме, если его участие в этой афере будет доказано.

– Да уж, Павел Викторович, натворили вы дел. Зачем было вывозить Чиркова в прокуратуру? Вы же знаете, есть распоряжение – допросы только в СИЗО. Это – во-первых. Во-вторых. Что вы тянете с этими допросами? Если не справляетесь…

– Константин Дмитриевич, – чуть не взмолился Болотов.

– Это слабая, непрофессиональная работа, – закончил Меркулов.

Повисла тяжелая пауза. Болотов был ни жив ни мертв.

– Впрочем, я сразу понимал, что дело это будет ох каким непростым. Шутка ли – легенда уголовного мира. Крепкий, должно быть, орешек.

– Чирков? Да. Признаться, вот он у меня где.

Болотов уже в который раз, говоря о своем подследственном, похлопал себя по мощной шее и доверительно посмотрел на Меркулова.

– Паясничает, – пояснил он, – словечка в простоте не скажет. Кажется, на пике доверенности разговаривает, такие подробности припоминает – волосы дыбом. От такой исповеди любой поп поседеет. А в то же время – ничего толком. А такое заведет… я даже думаю… – Болотов инстинктивно огляделся по сторонам, – что он не без гипнотических способностей.

• Предыдущая
• 58/97
• Следующая