Пуля для полпреда - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/64
• Следующая

«...Теперь они натужно фабрикуют против меня компромат. Дошло до того, что меня пытаются обвинить в организации покушения на уважаемого Эдуарда Сидоровича Бутыгина вкупе с полпредом президента Шангиным. Всякому здравомыслящему человеку ясно, что московские следователи просто выполняют заказ своего начальства: любой ценой разрушить авторитет Соловьева в крае. Но и их начальство, конечно, затеяло эту заранее обреченную на громкий провал возню не по собственной инициативе. В Москве многим не нравится, как у нас обстоят дела, не нравится, что я открыто отстаиваю интересы региона, не раболепствую и не иду ни на какие уступки в вопросах, ущемляющих интересы края. Я с негодованием отвергаю грязные инсинуации в мой адрес. А за клевету, подтасовку фактов и злоупотребление служебным положением сами следователи могут отправиться под суд».

«Опачки! – как любит говаривать Грязнов-младший, – приплыли». Турецкий просто обалдел. Как? Откуда? Почему именно сейчас и по телевизору? Что за феноменальная оперативность? Он ведь сам узнал обо всем каких-нибудь два часа назад и ни слова не сказал ни Циклаури, ни прокурору области – вообще никому не сказал. Мищенко доложился? Но и Мищенко не знал ведь, что разговор с Замковым нужен для проверки версии о Бутыгине – Шангине. Осипов – провокатор? Специально подослали или Осипова тоже использовали вслепую? Или на воре шапка горит? В смысле на Соловьеве. Поспешил отмежеваться, закатить скандал, наверняка и генеральному уже гневную телегу отправил.

Турецкий выбрался из больницы и позвонил в Москву Меркулову.

– Ну ты как всегда, – вместо приветствия вздохнул Константин Дмитриевич.

– Соловьев уже нажаловался? – уточнил «важняк».

– Два часа назад бумажка от него пришла, тебя он там чуть ли не матом кроет, ты что правда свидетелей подкупаешь?

– Ага, по доллару за каждое слово против него.

– Действительно что-то серьезное накопал?

– Не знаю еще, – честно признался Турецкий. – А главное – велика вероятность, что к делу Вершинина это никакого отношения не имеет.

– Ладно, тяжелую артиллерию с кавалерией слать или сам справишься?

– Наверное, пока не надо...

– Ты думай быстрее, – порекомендовал Меркулов, – неизвестно, что завтра генеральный скажет, может, вообще отзовет тебя, от греха подальше.

Циклаури пригласила Друбича на девять, и ровно в 9.00 он вошел в кабинет.

В прошлый раз Турецкий видел его мельком, рядом с Лемеховой, и не подозревал, кто перед ним, можно считать, совсем не видел, и теперь наверстывал упущенное – рассматривал, пока Лия произносила официальные слова. Друбич был среднего роста, поджарый, со странной бородкой – короткой, но не клинышком, а квадратной, как у Дизраэли, глаза широко поставленные, чуть узковатые, практически не мигающие, губы поджаты. Бесстрастное лицо потомственного аристократа, прекрасно владеющего собой. Глядя на такое лицо, ни за что не определишь, подлец человек или, наоборот, честняга, одно только можно сказать с уверенностью: панибратство не его стиль жизни. Он, конечно, не стал возмущаться, что его отрывают от дел, увещевать Турецкого, что не стоит ворошить прошлое и тревожить мертвецов, он вообще ничего не сказал, положил на стол пропуск и спокойно уселся на заботливо подставленный Циклаури стул, предоставляя следователям самим начать разговор.

Лия довольно путано и явно смущаясь стала что-то объяснять о новых фактах, вскрытых в ходе нового расследования. И Турецкий понял, что сейчас она все выболтает – и никакой внезапности, на которую он в принципе рассчитывал, не получится.

– Андрей Викторович, – «важняк» бесцеремонно прервал словесный поток юной коллеги, – объясните нам еще раз, пожалуйста, почему шестого мая сего года, собираясь на рыбалку, ваш шеф, Вершинин, отпустил охрану и шофера и зачем ему на рыбалке понадобились вы?

Друбич выдержал десятисекундную паузу, как бы собираясь с мыслями.

– Шестого мая в 14.30 Вершинину позвонил Абрикосов, лодочник с базы отдыха «Заря», и сообщил о подготовке некоего преступления, – сказал он, и Турецкий понял: он все знает, и о том, что они догадались о звонке, и о разговоре с водителем Вершинина, и о том, что они ищут лодочника. – По сути, Абрикосов не объяснил ни где, ни когда, ни против кого готовится акция, ни кто ее готовит. Возможно, рядом с Абрикосовым в момент разговора кто-то был, возможно, он подозревал, что телефон его или Вершинина прослушивается. Но, несмотря на неполноту и неправдоподобность информации, Вершинин все-таки обеспокоился, заехал за мной в санаторий, и мы уже вместе отправились на водохранилище. Расспросить Абрикосова о подробностях и в случае необходимости принимать какие-то меры.

Внезапности не получилось. Турецкий-то надеялся, что Друбич станет придерживаться своих первоначальных показаний: дескать, тайные мысли шефа мне неведомы, захотел – отпустил охрану, захотел – заехал за мной, а я, мол, человек подневольный даже в выходные, даже на лечении; и что вот тут вот можно будет огорошить его звонком, о котором Друбич не знать не мог. Ладно, выкрутился.

– Но почему вы говорите об этом только сейчас, а в ходе предыдущего расследования даже не упомянули? Более того, отрицали, что вам известны причины необычного поведения Вершинина?

– Звонок Абрикосова не имел никакого отношения к убийству Вершинина, этот факт не помог бы следствию, а, наоборот бы, его запутал.

– А сейчас-то что изменилось? – допытывался «важняк».

– Сейчас, насколько мне известно, вы как раз занялись тем преступлением, о котором пытался предупредить Вершинина Абрикосов.

– Стоп, давайте уточним, о чем Абрикосов предупреждал?

– Абрикосов говорил о некоем автомобиле со взрывчаткой.

– Вы можете точно воспроизвести его слова?

– Нет. – Друбич удивленно посмотрел на Турецкого: за кого вы меня принимаете, господин столичный следователь?

Турецкий понял свою оплошность.

– То есть вы обо всем знаете только со слов Вершинина, так?

– Да.

– Хорошо, постарайтесь вспомнить как можно точнее, что именно говорил Вершинин.

– Пожалуйста, – с готовностью ответил Друбич, – только хочу вас сразу предупредить, чтобы потом не возникло недоразумений: Абрикосов просто феноменально разбирается в рыбалке, но человек он не слишком грамотный, и его речь наполовину состоит из междометий. Вы понимаете?

– Примерно представляю.

– Вадим Данилович был его сообщением крайне встревожен и по дороге от санатория до места гибели пребывал в состоянии нервного возбуждения. За это время он сказал всего несколько фраз, но что в его словах было пересказом разговора с Абрикосовым, а что его собственными домыслами и предположениями, я не знаю. Я пытался добиться от него деталей, но он ответил: «Приедем – разберемся». Он вообще не имел привычки гадать, не имея на руках достоверных фактов. Это вам тоже понятно?

– Да, продолжайте, пожалуйста.

– В свете всего сказанного юридическая ценность моих показаний равна нулю. Если быть точнее: пока вы не найдете Абрикосова, это, что называется, ноль без палочки.

– Андрей Викторович, – повысил голос Турецкий, раздраженный назидательным тоном Друбича, – огромное вам спасибо как коллеге за сочувствие нашим проблемам, но давайте каждый будет заниматься своим делом. Вы ответите на наши вопросы, а мы, опираясь на ваши показания, будем продолжать расследование. Я это к тому, чтобы между нами не было недопонимания, – добавил Турецкий, увидев, как у Друбича побелели губы и заходили ходуном желваки.

– Я вас понял, Александр Борисович, – произнес Друбич со значением после минуты молчания.

– Итак, что именно сказал вам Вершинин в санатории и по дороге на водохранилище?

– Сказал, что звонил Абрикосов. Ему стало известно: где-то в центре города будет оставлена машина, начиненная взрывчаткой. Где именно в центре: возле дома, где жил Вершинин, по пути следования к зданию администрации полпреда или в непосредственной близости от здания, в какое время, какая именно машина, хотя бы грузовая она или легковая, – Абрикосов не объяснил. Мол, не телефонный разговор. Я не уверен даже, что Абрикосов сказал «в центре». Скорее всего, это выглядело как-то так: «Там... около... ну возле вас... где начальство...»

• Предыдущая
• 36/64
• Следующая