Загогулина - Москвина Марина Львовна - Страница 7

• Предыдущая
• 7/19
• Следующая

Я шла из булочной, а впереди прямо к моему дому шагал солдат.

На спине – вещмешок со скрученной рулетом шинелью. А посередке, над карманом рюкзака, большими печатными буквами синей ручкой было написано: «Н. Ш. Паремузян».

Везет же мне. Например, сегодня взял и ни с того ни с сего пришел Лев.

Я думала – он все. Больше не придет!

– Шишкина, – говорит Лев. – Не знаешь, где Нунэ?

А я ему так обрадовалась и говорю:

– Знаю! Поехали – покажу?!

– Поехали, – говорит Лев.

Вот мне нравится разглядывать – кто что несет!

На Пушкинской площади мимо Пушкина несколько человек пронесли одинаковые абажуры.

У остальных, будто икра какой-то огромной рыбы – апельсины в авоськах!

А мы со Львом по очереди держим Арарата.

– Надо открыть ему лицо, – говорит Лев. – Может, он эту поездку запомнит на всю жизнь.

Я соглашаюсь! Со всем – что бы он там ни говорил!..

Это ж ведь Лев Цуцульковский! Невероятно, какой сегодня счастливый день.

Из подвальных окошек гостиницы «Центральная» тянет печеными булками. Согнувшись, я и Лев суем туда головы. Нашим глазам предстает ужасное зрелище: гигантский бак, белое тесто и желтая, неправдоподобной длины рука месит его здоровой палкой: «БРРЫМ! БРРЫМ! БРРЫМ! БРРЫМ!»

– Фу! Какая рука, – говорит Лев.

– Рука есть, а человека нет, – обнаруживаю я, просовываясь все дальше и дальше. – Это механизм!

– Дай посмотреть Арарату! – велит Лев.

– Дети! Куда вы суете ребенка? – раздается над ухом чей-то голос.

Возле нас со Львом стоит низенькая тетя в плаще, с кудрями и в голубых тапочках.

– Товарищи! – кричит она прохожим. – Стоят дети и суют черт-те куда ребенка!

– Выбирайте выражения, – с достоинством говорит Лев.

– А вы не суйте, – строго сказала женщина.

– А мы и не суем, – говорит Лев. – Мы показываем!

– Что? – не унимается тетя.

– Как булочки пекут, – вежливо отвечает Лев.

– Ну, это показывайте, – довольно-таки дружелюбно разрешила тетя. И пошла наконец своей дорогой.

А мы – своей, к памятнику Юрию Долгорукому.

Здесь Лев с Араратом чуть-чуть обождут.

Я направляюсь к кафе «Птица».

– Куда? – дверь загораживает швейцар.

– На свадьбу! – говорю я.

– ТАШИ-ТУШИ!!! – кричит кларнетист, похожий на гвардейца кардинала, и прижимает к губам кларнет.

– КЕЦЕ ПЕСА! – стучит барабанщик в армянский барабан – дехол.

Третий музыкант играет на аккордеоне. У него кривой нос и прямой пробор, белый, как след самолета.

Пляшут родственники из Дзорагюха!.. Из Схоторашена!.. Из Еревана!

– АЙ-ВАЙ! – пошел танцевать!

В одной руке – кинжал с лентами, конфетами и яблоками на острие!

В другой – настоящий живой петух! Желто-оранжевый – с синим и зеленым! Грудь в пуху, зато сзади – совсем свободный от перьев!..

– Каков петух! – кричат. – Залетный! Схоторашенец!!!

– На кухню! В суп его!.. – кричат.

А Нельсон-то, Нельсон! Стриженый! Ничего общего с английским адмиралом! Точно подметила тетя Сирануш – уши у Паремузянов действительно оттопыренные.

Ну и что?! Кто там думает об ушах?!

– За двух цветов! – провозглашает замечательный толстый человек. Сам – мешковатый! Нос – шишковатый!.. – Чтобы до конца своих дней, – говорит он, – гордо стояли! Словно большой и маленький Масис[1]. За их родителей!.. Цитик! Друг! За тебя!

– Спасибо, Роланд, – важно поблагодарил со своего места дядя Ованес.

– Что такое «цитик»? – спрашиваю я у Нунки.

Она сидит ко мне спиной, жует кинзу и колбасу в лаваш завертывает.

– «Птенчик»! – отвечает Нунэ. – Так звали папу в детстве… Ты откуда?? – ахает Нунка.

Так же ахают, увидев меня, мои родители, тетя Сирануш, но главное – Мариам. Уж кто перепугался, так перепугался!

Ведь как получилось – все по плану папы. Вернувшись из армии, Нельсон со своими родителями, с подарками, с Мариам, только без Арарата, явился к дяде Ованесу и давай как ни в чем ни бывало просить у него руки Мариам. В самый ответственный момент на сторону Паремузянов переметнулась и тетя Сирануш. Тогда дядя Ованес видит – дело серьезное, проявил великодушие и жениться разрешил!

В день свадьбы к ним домой за Нельсоном и Мариам приехала праздничная машина с куклой на капоте и обручальными кольцами на крыше.

Естественно, все это время Арарат находился у нас – на нелегальном положении. А вечером, когда народ отправился на свадьбу, меня оставили с ним сидеть. А что мне тоже охота раз в жизни на свадьбе погулять – до этого никому нет дела.

Хорошо, явился Цуцульковский!

– Все нормально! – говорю я Мариам. – Вон Лев с ним! Я только посмотреть и назад…

А Мариам вдруг как встанет! Как поднимет свой бокал! И как жизнерадостно объявит!

– У нас есть сын Арарат! За то, чтобы он был счастлив! И здоров!

Ух, какая наступила тишина! Только официанты на кухне переговариваются. И… «ХР! ХР! ХР! ХР!» – огромный дядя Ованес давай раскачивать черно-рыжими усами.

Головы гостей медленно поворачиваются в сторону дедушки Манаса. А он в приталенном кителе с золотыми пуговицами – спрашивает:

– На вортэг э?

И это, конечно, на нервной почве, что я поняла его вопрос.

– Вот он! – отвечаю я дедушке Манасу и распахиваю оконные витражи. – С ним там мой друг, видите? Это Лев Цуцульковский.

Лев прохаживается перед памятником. Наверное, рассказывает Арарату, как это случилось, что Юрий Долгорукий основал Москву.

А в хромовых сапогах и в болотного цвета галифе к нему подходит дедушка Манас. Он забирает у Льва ребенка и… приветственно ему гугукает!.. Следом за своим папой бредет к Юрию Долгорукому директор овощного магазина Ованес Манасович Милитосян. За ними из кафе на площадь высыпают дзорагюхцы, схоторашенцы, москвичи, ереванцы!.. Теперь они все по очереди гугукают нашему Арарату.

– Нунэ, – вдруг слышу я голос Льва. Он уже сидит с ней за столом! – Я тебя искал… Я решил. Я на тебе женюсь.

– А вы когда меня полюбили? – хохочет Нунка.

– Загогулина! – говорю я сама себе. – Загогулина. Загогулина!

Я беру со стола нож и разрезаю веревку на ногах у петуха! Пусть всем будет хорошо. А не то что у одних радость, а из других – суп.

Тут мой папа надел на плечи аккордеон! И вместе с кларнетом и барабаном, с мамой и аккордеонистом запел песню «Любовь пожарника», единственную, какую умел:

И они ведь тоже кой-чего не видят и не знают. Они не видят и не знают, что в эту самую минуту по улице Горького! – по центральной улице Москвы – улепетывает во все лопатки залетный свадебный схоторашенский петух.

Когда я была маленькой, три года назад, моим соседям – Дане и Митьке – папа привез из пустыни Каракумы черепашонка. Я таких маленьких черепах никогда не видела. Он на Митькиной ладошке целиком помещался. Панцирь у него был мягкий, коготки на запятые похожи, нос приплюснутый, голова, лапы, хвост – в чешуйках, глаза черные, как у нашего пуделя Чипса.

• Предыдущая
• 7/19
• Следующая