Краткое содержание произведений русской литературы I половины XX века - Автор неизвестен - Страница 39

• Предыдущая
• 39/52
• Следующая

Ваню – сына Дарьи Румянцевой – убило на фронте в 42-м г., а бу­мага с печатью и непонятной, но уж больно подозрительной подпи­сью (один крючок с петелькой) приходит больше чем через год. И решает Дарья, что бумага фальшивая, подделанная каким-то недоб­рым человеком.

Когда через деревню проезжают цыгане, Дарья каждый раз ходит гадать на Ваню. И каждый раз карты раскидываются как нельзя лучше. Получается – жив он. И Дарья терпеливо ждет конца войны.

К ночи, зимой и осенью, она уходит на конюшню стеречь лоша­дей и там все думает про сына Ивана С рассветом возвращается, во­лоча по пути какую-нибудь ломину, брошенный колышек либо гнилую тесину – без дров зимой не проживешь. Избу она топит через день, а картошку выдумывает варить в самоваре: и проще и вы­годнее, да и кипяток для питья выходит вроде бы чем-то позанятнее.

Дарья еще не вышла из возраста, и с нее берут полный налог: яйца, мясо, шерсть, картошку. И все она уже сдала, кое-что прику­пив, иногда заменив одно другим, и только по мясу числится за ней недоимка да денежный налог весь целехонький, не говоря уж о стра­ховке, займе и самообложении. По этим статьям у нее и за прошлый сорок второй год не выплачено. А тут Пашка Неуступов, по прозвищу Куверик, по здоровью не взятый в армию Ванин одногодок, при­носит Дарье новые обязательства. И требует «с государством рассчи­тываться».

Голод в народе начинается как-то незаметно, понемногу, и никто не всплескивает руками, когда в колхозе от истощения умирает пер­вая старуха. А двери теперь почти не закрываются от великого изоби­лия нищих. Вскоре становится совсем нечего есть. Бабы ходят в дальний, еще хлебный колхоз – менять одежду на зерно и картош­ку. У Дарьи есть хороший полушерстяной Иванов костюм. Иван купил его за три недели до войны, не успел и поносить вдоволь. Когда Дарье становится невмоготу и начинает больно болеть сердце, она вы­носит костюм из сенника и ловит далекий, уже забиваемый затхлос­тью сундука Ванюшин запах. Раз, вывернув карманы, видит копеечку и махорочную пыльцу и потом долго сидит, разволнованная, с облег­чающими слезами. А копеечку прячет в сахарницу.

На Первое мая сельский дедко, сивый бухтинник Миша, покупает ее единственную оставшуюся живность – козу. Половину цены Дарья берет деньгами (и тут же отдает их финагенту), половину – картошкой. И делит картошку тоже пополам: корзину на питание, корзину на семена. Но чтобы не умереть, приходится варить в само­варе и эту семенную картошку. Наконец Дарья решается: идет с ба­бами, выменивает Иванов костюм на полмешка картошки и обрезками сажает полторы гряды. А корзиной оставшихся обрезан­ных картофелин питается до самой Казанской.

Наступает лето. Дарья каждый день ходит с бабами косить, а на привалах греет на солнышке опухшие ноги. Ее все время тянет в сон, кружится голова и тонко, по-угарному звенит в ушах. Дома Дарья разговаривает с самоваром, как раньше разговаривала с козой или с подпольной мышкой (мышка в ее избе теперь не живет).

И вдруг к Дарье снова приходит Пашка Куверик и требует запла­тить деньги. Одна ты, говорит, во всей деревне злоупорничаешь. Боль­ше Пашка ждать не намерен: придется, видно, принимать меры. Деловито оглядев избу, он начинает описывать имущество, потом уносит то, что находит ценным, – два фунта шерсти и самовар. Дарья, плача, умоляет оставить ей самовар: «Век буду Бога за тебя молить, Пашенька», но Кувери и слушать не хочет.

Без самовара в избе становится совсем неприютно и пусто. Дарья плачет, но и слезы в глазах кончаются. Она грызет мягкую, изросшую в земле картофелину, еще одну. Лежа на печи, Дарья пытается отде­лить явь от сна и никак не может. Далекие громы кажутся ей шумом широкой, идущей двумя полосами войны. Война представляется Дарье в виде двух бесконечных рядов солдат с ружьями, и эти солда­ты поочередно стреляют друг в друга. А Иван – на горушке, и у него почему-то нет ружья. Дарья мучительно хочет окрикнуть его, чтобы он поскорее взял ружье, но крика не получается. Она бежит к сыну, да ноги не слушаются и что-то тяжелое, всесильное мешает ей. А ряды солдат все дальше и дальше...

На третий или четвертый день Сурганиха видит в магазине вы­ставленный на прилавке Дарьин самовар. «Бес этот Куверик, – дума­ет Сурганиха, – самовар отнял у старухи». На покосе она рас­сказывает о самоваре бабам, выясняется, что Дарья уже третий день не выходит в поле. Бабы со всей деревни собирают кто сколько может и, выкупив самовар, довольные, идут к Дарьиной избе, да только хозяйки в ней нет. «Видно, сердешная, по миру ушла», – го­ворит Сурганиха.

За лето через деревню идут сотни нищих: стариков, детей, стару­шек. Но Дарью никто не видел, и домой она не возвращается. И только зимой до деревни доходит слух, что километрах в десяти от­сюда, в сеновале на лесной пустоши, нашли какую-то мертвую стару­ху. Кусочки в ее корзине уже высохли, и одежда на ней была летняя. Бабы единогласно решают, что это обязательно и есть ихняя Дарья. Но старик Миша только подсмеивается над бабами: «Да разве мало таких старух по матушке-Расее? Ежели считать этих старух, дак, поди, и цифров не хватит».

А может, и правы они, эти бабы, кто знает? Они, бабы, почти всегда бывают правы, особенно когда на земле такая война...

Едет на дровнях мужик Иван Африканович Дрынов. Напился с трак­тористом Мишкой Петровым и теперь с мерином Пармёном беседу­ет. Везет из сельпо товар для магазина, а заехал спьяну не в ту деревню, значит, домой только – к утру... Дело привычное. А ночью по дороге нагоняет Ивана Африкановича все тот же Мишка. Еще вы­пили. И тут решает Иван Африканович сосватать Мишке свою трою­родную сестру, сорокалетнюю Нюшку-зоотехницу. Она, правда, с бельмом, зато если с левого боку глядеть, так и не видно... Нюшка прогоняет друзей ухватом, и ночевать им приходится в бане.

И как раз в это время у жены Ивана Африкановича Катерины родится девятый, Иван. А Катерина, хоть и запретила ей фельдшери­ца строго-настрого, после родов – сразу на работу, тяжело больная. И вспоминает Катерина, как в Петров день наблудил Иван с бойкой бабенкой из их села Дашкой Путанкой и потом, когда Катерина про­стила его, на радостях обменял доставшуюся от деда Библию на «гар­монью» – жену веселить. А сейчас Дашка не хочет ухаживать за телятами, так Катерине приходится работать и за нее (а иначе семью и не прокормишь). Измученная работой и болезнью, Катерина вне­запно падает в обморок. Ее увозят в больницу. Гипертония, удар. И только больше чем через две недели она возвращается домой.

• Предыдущая
• 39/52
• Следующая