Рэкетир - Кабалкин Аркадий Юрьевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/69
• Следующая

— Есть. Личные вещи, бумаги, мало ли что…

— Хорошо, завтра это упакуют. Ты все получишь. Тебе лучше туда не возвращаться. Увидят, что ты собираешь вещи, — могут начаться расспросы. Мы хотим, чтобы никто здесь не знал, что тебя увозят, пока ты не укатишь.

— Понятно.

— И давай без прощаний и всего такого.

— Ладно. — Я вспоминаю своих фростбургских друзей, но быстро выкидываю из головы эти мысли. Все они рано или поздно выйдут отсюда и, оказавшись на свободе, тоже не станут озираться. У меня серьезные сомнения, что тюремная дружба выживает на воле. Лично я никогда не смогу встретиться со своими здешними приятелями для воспоминаний о былом. Я стану другим человеком.

— На твоем тюремном счете набралось семьдесят восемь долларов. Мы отправим их в Форт-Уэйн, и они потеряются в недрах системы.

— Опять федеральное правительство напортачит, — сказал я, снова их насмешив.

— Вопросы есть? — спросил Хански.

— А как же! Как вы заставили его сознаться? Он для этого слишком умен.

— Честно говоря, мы сами удивились. С ним работали два наших опытных следователя, а у них свои методы. Пару раз он заикнулся об адвокате, но не настаивал. Ему хотелось говорить, к тому же сыграл роль факт ареста — не за побег, а за убийство. Он пытался выяснить, что нам известно, поэтому разговор вышел длинным. Десять часов! Всю ночь, до самого утра. Ему очень не хотелось в каталажку. Убедился, что мы все знаем, — и сломался. Когда мы сказали, что сядет его родня и почти вся банда, он согласился на сделку. И в конце концов все выложил.

— «Все» — это как?

— Примерно то, что рассказывал ты. Он сунул судье Фосетту пятьсот тысяч на спасение своего племянника, а судья его надул. Деньги забрал, а парня засадил. Как сказал Куинн, это непростительное преступление, требующее мести. Он подкараулил Фосетта, затащил в домик и убил вместе с его секретаршей. То есть отомстил.

— Сколько денег оставалось у судьи?

— Примерно половина. По словам Куинна, он проник в квартиру судьи в Роаноке, все там перерыл, но денег не нашел, поэтому заподозрил, что они спрятаны где-то в безопасном месте. Он выследил Фосетта, поехавшего на озеро, набросился на него на крыльце и оказался внутри. Он не был уверен, что деньги там, но собирался их найти. Он принялся за секретаршу и заставил Фосетта показать, где деньги, то есть сейф. Куинн считал их своими.

— А потом решился на убийство?

— Конечно. Не мог же он оставить в живых двух свидетелей. Он не раскаивается, Мэл: судья сам напросился, а секретарше просто не повезло. Теперь ему светит приговор за два тяжких убийства.

— Это тянет на смертную казнь?

— Скорее всего. Мы еще никогда никого не казнили за убийство федерального судьи и с радостью начнем с Куинна Рукера.

— Он называл мое имя? — спрашиваю я, заранее зная ответ.

— А как же! У него сильное подозрение, что наш источник — ты, и он, наверное, вновь замышляет месть. Потому мы и здесь, потому и торопимся.

Я тоже хочу уехать, но не так быстро.

— Куинн знает про параграф тридцать пять. Любой федеральный преступник про него знает. Поможешь раскрыть преступление — тебе скостят срок. К тому же он считает меня блестящим юристом. Он и его семейка пронюхают, что я вышел, что меня нет ни в Форт-Уэйне, ни в другой тюрьме.

— Пронюхать-то они пронюхают, но пускай гадают, куда ты подевался. Важно, чтобы твои родственники и друзья тоже верили, что ты по-прежнему за решеткой.

— А вы волнуетесь за мою родню? — спрашиваю я.

Наконец-то у Пэта Серхоффа тоже прорезывается голос.

— Вообще-то да. Если хочешь, мы можем и им обеспечить защиту. Хотя это, конечно, нарушит их привычную жизнь.

— Они на это никогда не пойдут, — отвечаю я. — Мой отец двинет в глаз тому, кто ему это предложит. Он — отставной патрульный и уверен, что сумеет о себе позаботиться. У моего сына новый отец и новая жизнь. — Страшно подумать, что Дионн могут сообщить по телефону, что Бо грозит опасность из-за моих проделок в тюрьме. Да и не верится мне, что Куинн Рукер поднимет руку на невинного ребенка.

— Давай обсудим это потом, если захочешь, — предложил Серхофф.

— Давай, — согласился я. — А то сейчас меня обуревают всякие посторонние мысли.

— Тебя ждет свобода, Мэл, — напомнил пафосный Хански.

— Все, сматываемся.

Я следую за ними по коридору. В другом корпусе нас ждут три СИСа и старший надзиратель. На руки мне надевают наручники, на щиколотки кандалы и ведут по дорожке к фургону. Посторонний наблюдатель мог бы решить, что меня отправляют на казнь. За рулем сидит маршал по фамилии Хичкок. Серхофф задраивает за мной дверь и садится на переднее пассажирское сиденье. Все, поехали.

Я не желаю оглядываться, мне не нужно прощание с Фростбургом. За годы я досыта на него насмотрелся. Провожая взглядом придорожные картины, я невольно улыбаюсь. Через несколько минут мы тормозим на стоянке торгового центра. Серхофф выпрыгивает из кабины, отодвигает дверь, тянется ко мне — и отпирает сначала наручники, потом ножные кандалы.

— Поздравляю! — тепло произносит он, и я решаю, что он мне нравится. В последний раз я слышу лязг наручников и растираю затекшие запястья.

Вскоре мы набираем скорость и мчимся по федеральной автостраде номер 68 на запад. Уже почти весна, на округлых холмах западного Мэриленда появляются признаки жизни. Пять лет я мечтал об этом дне, и теперь меня захлестывает восторг. В голове толкутся самые разные мысли. Мне не терпится переодеться, натянуть джинсы. Жду не дождусь, когда наконец куплю машину и покачу куда глаза глядят. Я истосковался по женскому телу, по вкусу стейка и холодного пива. За безопасность сына и отца я отказываюсь тревожиться. Никто их не тронет.

Маршалов тянет поболтать, я охотно их слушаю.

— Ты больше не поднадзорный, Мэл. Если захочешь включения в программу безопасности свидетелей, больше известную как «защита свидетелей», то мы, Служба федеральных маршалов, позаботимся о тебе. Мы займемся твоей безопасностью. Ты станешь другим человеком с подлинными документами, получишь финансовую помощь на аренду жилья, текущие расходы, медицинское обслуживание. Мы найдем тебе работу. Мы не станем наблюдать за твоей повседневной жизнью, но всегда будем рядом на случай, если тебе понадобимся.

Можно подумать, что он читает вслух брошюру, но его слова все равно звучат как музыка.

— Программа охватывает больше восьми тысяч свидетелей, — подсказывает Хичкок, — и ни один из них еще не пострадал.

Я задаю естественный вопрос:

— Где я буду жить?

— Страна большая, Мэл, — говорит Хичкок. — Мы селим свидетелей и в сотнях, и в тысячах миль от их домов. Расстояние — не главное, но вообще-то чем дальше, тем лучше. Что ты предпочитаешь — тепло или снег? Горы и озера или солнце и пляжи? Большие или малые города? Маленькие городки — не лучший выбор, мы обычно рекомендуем такие, где живет не меньше ста тысяч человек.

— Там легче затеряться, — подсказывает Серхофф.

— Я выбираю сам? — спрашиваю я.

— В разумных пределах — да, — говорит Хичкок.

— Я подумаю.

Что я и делаю следующие миль десять — не в первый раз. У меня есть четкое представление о том, куда я направляюсь и зачем. Я оборачиваюсь и вижу знакомый легковой автомобиль.

— Насколько я понимаю, за нами едет ФБР.

— Точно, агент Хански и еще один сотрудник.

— И долго это будет продолжаться?

— Несколько дней, наверное, — говорит Серхофф. Они с Хичкоком переглядываются. Точный ответ им неизвестен, и я не собираюсь допытываться. Спрашиваю только:

— У ФБР всегда принято следить за свидетелями вроде меня?

— По-разному, — отвечает Хичкок. — Обычно при включении свидетеля в программу защиты у него остаются незаконченные дела с тем или с теми, против кого он дал показания. Бывает, что свидетелю нужно выступить в суде. В таких случаях без ФБР не обходится, но они действуют через нас. Только так — через нас. Но постепенно, с годами, ФБР, можно сказать, забывает о свидетелях.

• Предыдущая
• 26/69
• Следующая