Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" - Страница 17

• Предыдущая
• 17/167
• Следующая

"Лояльность" - "верность". Не для цетов словцо. - Самое большее - выглядеть благополучным и не враждебным твоей семье, - поправляю мрачно, сделав акцент на глаголе. Ладно, про "обязан" пока пропустим. - На людях.

Остальное - детали, но они меня, вопреки ожиданиям, не пугают. Некая международная комиссия, опекунский совет, неполный десяток неизбежных официальных визитов родни... Нет, этого минимума нельзя избежать даже под предлогом траура. Да, он предпочел бы видеть меня довольным жизнью, почтительным к властям и приятным взору, но согласится на просто спокойного, аккуратно одетого и вежливого. За неимением гербовой пишем на простой; за неимением лучшего, Старший Эйри готов согласиться. Дюжину раз за год появиться перед гостями, всего-то. Никаких обязательных предписаний в остальное время не пить, не делать себе больно, говорить почтительно, выглядеть красиво, ухаживать за предназначенными женщинами по здешним правилам и всегда спрашивать разрешения распоряжаться собственным телом.

Ну и я скромен в запросах. Личная свобода в пределах моей территории: комнаты, тела и головы. Вообще-то это немного смахивает на комфортное одиночное заключение и, подумав, я добавляю на будущее: и возможность развлекаться вне дома так, как смогу и сочту нужным. Да, конечно, в рамках закона, не псих же я, в самом деле!

Поворчав, что попытка самоубиться - тоже телесная свобода, и что этого он мне не может позволить, гем-лорд вытягивает из меня заодно обещание являться к его гостям живым и здоровым, а уж как - мои проблемы. И не больно-то хотелось. Возможность перерезать себе глотку - почетная и соблазнительная, но однократная; может, и без нее обойдусь, если меня не станут загонять в безвыходную ситуацию? Я - солдат, ценность моей жизни - не так уж велика; но и идея швырнуть ее просто за так, как тарелку об стену в разгар семейного скандала, мне претит.

Хотя благие намерения чуть было не дают сбой.

- И если ты будешь соблюдать семейный кодекс...

На этих словах я вскидываюсь, как на команде "товсь!". - А это что такое?

- Свод неписаных правил, - поясняет цетагандиец чуть раздраженно. - Ни одно из них не является абсолютным, но они создают общий дух рода.

Что-то мне этот душок не по душе. - А поскольку дух - материя по определению неуловимая, мне узнать эти правила не грозит, - припечатываю. Пожимаю плечами. - Я привык исполнять то, что обещаю. Значит, и обещать могу лишь то, что слышу и понимаю. Я не покупаю котов в мешке, тем более что уже убедился: среди ваших обычаев есть противные моим.

Гем в удивлении подается вперед, как будто я сказал нечто необычное. - Ты думаешь, можно взять и перебрать обязанности семьи, как яблоки поделить - зеленые от красных? Или ты берешь их все, или не берешь вовсе.

Хмыкаю: - Подозреваю, что пара яблок в этой корзинке с гнильцой.

Что-то я расшутился. Интересно, в чем причина: эйфория от того, что цеты не покопались у меня в мозгах, пока я был под наркозом, - или благодушие именно потому, что покопались?

- Что мне теперь, обзорную лекцию тебе читать? - интересуется гем устало. - С подробностями вроде того, накидку которого оттенка ты должен надевать на именины моей старшей тетушки?

- Не утруждайся. Меня вполне устроит бумага, составленная твоим стряпчим. А если он пропустит что-то жизненно для тебя важное... ну, можешь его уволить. Или казнить, как больше хочешь. - М-да, пожалуй, мой юмор разыгрался не на шутку и совсем не к месту. - Я прочту, задам тебе нужные вопросы - и тогда решу.

- Ты совершенно неуважителен, - фыркает он. - Это производит дурное впечатление, хотя ты, может быть, не плох сам по себе.

Бог ты мой, что это с ним? С поправкой сказанное можно принять за комплимент. Надо срочно принимать меры, а то комедия перерастет в трагифарс.

- Не переборщи с симпатией, - советую. - Добрых чувств я к тебе не питаю - просто соглашаюсь терпеть. На сегодня достаточно. Я тяжко болен, и мне пора отдыхать от всего, что начинается на букву "ц".

- То есть и цветов тебе не нужно, я полагаю? - интересуется цетагандиец со смешком, вставая.

- Нет, - отрезаю твердо. - Их не так удобно швырять, как апельсины.

***

Не знаю, в моем выздоровлении дело или в преимуществах заключенного мирного договора, но тем же вечером мне показали, какая ручка поднимает изголовье у кровати, а через день привезли в палату парящее кресло и разрешили в него пересесть. Вероятно, эта штука входит в обычное оборудование для всех лечебниц, включая психиатрические, потому что свалиться с нее или врезаться на ней в стену не мог бы даже клинический идиот. Здоровенный охранник-санитар вывел мое кресло в сад - точнее, на зеленую, условно открытую и умеренно прохладную территорию вокруг здания, накрытую силовым куполом, - и меланхолично предупредил меня, что за метр до стен оно приземляется, потому что силовая установка теряет мощность, и что он заберет меня отсюда к обеду, если я не вызову его ранее вон той тревожной кнопкой в подлокотнике.

Что-то в этом есть. Палата при всем своем эстетизме слишком сильно навевает мысли об одиночной камере. А иллюзия свободы, пусть даже в ограде силового поля, и возможность найти в уголке местечко поукромнее, под каким-нибудь из здешних странных деревьев - отдохновение. Не быть вынужденным никого видеть; слава богу, моему гему не пришла в голову чудовищная мысль сделать свои визиты ежедневными. Не быть вынужденным решать, как я отношусь к тем, кого вижу, и, в принципе, отношусь ли к ним теперь, если уж сказал "да" на целый год вперед. Потихоньку привыкнуть к тому, что болит и ноет не там, где обычно, в конце концов...

Деревья здесь - всех цветов и форм; некоторые вызывают логичное нежелание к ним приближаться - а некоторые при приближении заставляют удивленно присвистнуть. Например, то, что я издалека принял за мраморную скульптуру, вблизи оказывается имитирующим человеческую фигуру кустиком с плотными и мелкими кожистыми узелками-листьями молочно-белого цвета. Листья чуть подрагивают, фигура словно шевелится. Ну ее, эту нежить, решаю я и плыву дальше, к чему-то более привычно высокому и зеленому. Возле чего и обосновываюсь.

На четвертый день парящих прогулок я уже достаточно свыкся с этим уголком сада, привык считать его "своим" - следовательно, безопасным. Поэтому группку народа, направляющуюся сюда, я замечаю, когда они подходят уже некомфортно близко. Территория почти пуста; им мое дерево что, медом намазано? И в руках у них - не оружие ли? Я машинально дергаюсь и, чуть привстав, закономерно морщусь от рывка прежде, чем опознаю в предмете за плечом идущего ко мне всего-то безобидную оптику.

- Господин Форберг д'Эйри? - уверенно интересуется идущий впереди, пока его приятели располагаются плотным полукольцом. - Не откажитесь ответить на несколько вопросов популярному изданию?

Голокамеры? Журналисты. Ах я, задумчивый кретин! Спрыгнуть с этой парящей дуры и убежать у меня сейчас явно не получится, а сама она ползет со скоростью дряхлой старухи, уже проверено... Щелканье, жужжание, вспышки камер, любопытствующие рожи вокруг, и я посреди этой толпы самым дурацким образом восседаю на кресле - то ли как на троне, то ли, пардон, как на унитазе. Нелепость ситуации злит и отрезвляет одновременно.

Голоса звучат почти что хором, перебивая друг друга, короткими, захлебывающимися любопытством очередями. Я не спешу их перебивать - молчу, пристально глядя в глаза самому нахальному, пока большинство не соизволит заткнуться. Последний по инерции договаривает свою фразу о безмерной любви, объединяющей врагов, и тоже осекается.

- Вы желаете что-то узнать или так и будете орать хором? - спрашиваю, пользуясь короткой паузой.

По-моему, они ждали что я то ли буду прикрывать лицо ладонями и глухо бормотать "подите все к черту, ничего не скажу!", то ли кинусь на них с рычанием, как и положено дикому варвару. Тот, кто стоит впереди, спрашивает, опешив: - А вы согласитесь ответить на наши вопросы?

• Предыдущая
• 17/167
• Следующая