Со щитом и на щите - Димаров Анатолий - Страница 16

• Предыдущая
• 16/42
• Следующая

Но как это совершить? Ни у меня, ни у Федьки собственной бритвы не было. Что касается Федьки, то он брился отцовской дома, так что мне не оставалось ничего другого, как отправиться в парикмахерскую.

Беру деньги, выхожу на улицу.

Парикмахерская находилась совсем недалеко, на углу, в небольшом домишке с одним окном. Ее можно издалека заметить по голубой вывеске, на которой нарисована здоровенная голова, с ужасом поглядывающая на бритву огромных размеров.

Стою, не решаясь зайти внутрь. Наконец приоткрываю двери, осторожно всовываю голову.

— Можно?

В парикмахерской нет ни одного посетителя. Только два парикмахера, оба давно небритые, сидят за круглым столиком, в шашки играют. Им, по-видимому, сейчас не до меня, потому что один из них, даже не подняв головы, нетерпеливо машет рукой в сторону кресла:

— Садитесь!

Осторожно сажусь, упираюсь затылком во что-то твердое и холодное. Вижу себя в потресканном зеркале, и мне кажется, что подбородок и щеки у меня значительно темнее, чем были до сих пор. Неужели что-то по дороге успело подрасти?

— Амба! — выкрикивает парикмахер, что указывал мне на кресло. Отодвигает шашки, поднимается, достает простыню и подходит ко мне: — Как стричься будем: под «польку» или под «бокс»?

— Побриться! — отвечаю как можно решительнее.

Простыня недоуменно повисает в воздухе. Потом начинает подрагивать, и тот же голос спрашивает:

— Что вы, молодой человек, сказали: под «польку» или под «бокс»?

Я едва не поддался на провокацию, едва не ответил, что под «польку», но вовремя спохватился и еще раз повторил, что не стричь, а побрить.

— Чего ты выспрашиваешь? — вмешивается другой парикмахер. — Раз клиент говорит — брить, значит, надо брить!

— Да что же здесь брить? — Моих щек касается тыльная сторона ладони.

— Брей то, что есть! Клиент деньги платит за то, чтобы ты брил ему то, что есть…

Простыня наконец ниспадает и обволакивает. Парикмахер проводит еще раз шершавой ладонью по моему лицу — наверно, пытается нащупать хоть какой-то намек на бороду. Потом яростно хватает мыльницу, сыплет порошок, льет воду, втыкает помазок. Желтыми прокуренными пальцами стискивает кончик моего носа, у меня аж слезы брызжут из глаз, и начинает намыливать мне щеки и подбородок.

Когда моя физиономия стала похожа на избитую белую подушку, парикмахер наконец смилостивился, отпустил нос и взялся за бритву.

Он не столько брил, сколько соскабливал пену. Затем побрызгал меня одеколоном, помахал салфеткой перед самым носом:

— Экстракласс! Готово!..

На радостях, что все так благополучно окончилось, я отдал ему все свои пятьдесят копеек. Возвращаясь домой, непрерывно водил ладонью по лицу — никогда оно не было таким гладким и приятным на ощупь. Жаль только, что ни одной царапины нет.

Со временем нам уже не хватало двух уроков в неделю: хотелось видеть Анжелику Михайловну каждый день, каждый час. Достаточно было появиться ей во дворе школы, как мы стремглав мчались навстречу.

— Здравствуйте, Анжелика Михайловна!

— Добрый день, Анжелика Михайловна!

Она, наше божество, все видела, все понимала и воспринимала наше восхищение с такой милой улыбкой, что мы были готовы ради нее на любой подвиг.

— Анжелика Михайловна, разрешите я вам поднесу портфель!

— Анжелика Михайловна, вчера я до полуночи над химией сидел. Все назубок выучил.

Каждого Анжелика Михайловна выслушает, каждому подарит улыбку, и наши выбритые лица от счастья блаженно сияют. И мы чувствуем себя рыцарями молоденькой химички и влюбленными глазами ловим каждое ее движение, каждый взгляд.

Кроме уроков в классе, у нас еще были и практические занятия в кабинете химии, что находился на первом этаже, рядом с учительской. Это было просторное, хорошо оборудованное помещение, заставленное длинными столами с разнообразной стеклянной посудой — от пузатых колб до тоненьких пробирок. А в закрытых на замок шкафах находились химические реактивы, с которыми проводились опыты.

Мы усаживались за столы, начинали смешивать один раствор с другим, чтобы узнать, что из этого получится. Анжелика Михайловна прохаживалась за нашими спинами, и ее время от времени можно было подозвать, но почему-то звали ее в основном мы, ребята, а девчата все, как одна, предпочитали обходиться собственными силами. Нам же ужасно хотелось сделать все как можно лучше, и однажды, чтобы обратить на себя внимание Анжелики Михайловны, я и Мишка взяли из шкафа еще какой-то раствор и долили в тот, что уже был в колбе.

Там вдруг замутилось, запенилось, забулькало, над кипящей поверхностью заколыхалась тоненькая рыжеватая струйка. Она была похожа на сказочного джинна, что просидел тысячелетия в запечатанной бутылке, и мы уже собрались позвать Анжелику Михайловну, чтобы она полюбовалась вместе с нами, как вдруг раствор заклокотал, как вулкан, и из колбы повалил такой рыжий, такой едкий дым, что мы с Мишкой сразу стали кашлять и протирать покрасневшие глаза.

Потом закашляли ребята и девчата, что сидели рядом, за ними и те, что были от нас подальше, немного погодя и сама Анжелика Михайловна зашлась кашлем. А когда она подбежала к нам, то уже ничего поделать не могла: вырвавшийся на свободу джинн, заполонив весь кабинет, стал просачиваться в коридор. В это время там проходил директор, и ему, видите ли, захотелось узнать, кто напустил эту нестерпимую вонь. Так что к нашему кашлю и он присоединился. А за ним и учителя, которых принесла нелегкая в кабинет химии.

После этого Анжелика Михайловна стала относиться ко мне и Мишке весьма настороженно и сажала нас всегда от шкафа подальше.

Тем не менее даже этот случай не мог поколебать наш восторженный пыл. Подкосило его другое.

Костик Калюжный принадлежал к той категории ребят, что дня не могут прожить, не совершив какой-нибудь каверзы. Не удивительно поэтому, что многие ребята терпеть его не могли, а Мишка — так тот со счету сбился, сколько раз с Костькой ссорился.

На этот раз Калюжный допек-таки всегда невозмутимого Кима. На большой перемене, перед уроком химии, подошел к Киму и спросил:

— Что это у тебя на щеке такое?

— Не знаю…

— Да не на этой, на другой. Пятно вроде или еще что? Дай-ка вытру. О, и на лбу тоже, и на подбородке!

Доверчивый Ким подставляет лицо, ему и невдомек, что перед этим Костик натер ладони о щедро побеленные стены.

— Ну, вот и все! Ничего нет. Гуляй спокойно.

И почти всю перемену Ким проходил привидение привидением. Все умирали со смеху, а Ким долго никак понять не мог, чего это мы смеемся. До тех пор, пока Мила не дала ему зеркальце, чтобы сам полюбовался, какой он красивый.

Ким, конечно, захотел тут же расквитаться. А так как Калюжный выскочил из класса, Ким схватил белую от мела тряпку, которой стирали с доски, и притаился за дверью, чтобы ударить ею Костьку, как только он появится.

Отзвонил звонок. Мы, затаив дыхание, сидим за партами. Куда же девался этот Калюжный?

Ага, вот! Слышно… идет. Ну, сейчас будет!

Двери открываются и… вместо Калюжного появляется Анжелика Михайловна. Ким уже не может удержать свою руку, хотя тоже видит, что это совсем не Калюжный.

Все произошло так неожиданно, что мы и охнуть не успели.

Закрыв лицо руками, Анжелика Михайловна выбежала из класса. А мы, ошеломленные, даже побежать следом за ней не догадались.

Первою опомнилась Нина. Она почти никогда самообладания не теряет, ведь недаром два года подряд была старостой нашего беспокойного класса. Вот и сейчас: выскочила из-за парты, подбежала к обеспамятевшему Киму, вырвала у него тряпку и скомандовала:

— Беги за свою парту! — И к девочке, что рядом с Кимом сидела: — Вытри ему руки! — А после ко всему классу: — Никто ничего не слышал и не видел.

Только она успела сесть снова за парту, как двери широко распахнулись и в класс ворвался директор. А следом за ним — вероятно, ему на помощь — завуч, высоченный и страшно худой Свирид Остапович, которого мы прозвали Дон Кихотом.

• Предыдущая
• 16/42
• Следующая