Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 62

Лулу не знала, что это такое, но поспешно кивнула и опять опустила глаза.

– Ты согласна? – Он помолчал, потом воскликнул:

– Да все в порядке, Александрин, не придавай значения!– и оживленно продолжал:

– Итак. Отныне, ежедневно таскаю из кухни провизию. Застигнутый врасплох, объясняю: «Люблю, знаете, помимо общих трапез, полакомиться в одиночку!». В результате меня начинают за глаза называть «обжора», возможно даже «прорва ненасытная». Те, кто подобрее, – «чревоугодник». Пусть! Я готов на этот позор... Александрин! Ну, улыбнись ты, это ж я для тебя стараюсь!

Вот этот самый человек, ласково ей улыбающийся, написал все те слова. Как там было?: «Я бы презирал себя, если бы остался»... Она с трудом заговорила:

– Нет, я уеду… я должна…Это некрасиво … перед вами, тут оставаться. Малодушно, нечестно…

– Разумеется, поедешь. Ты же почти взрослый человек...Все понимаешь... Но что ж нервничать так?.. Шутки мои подействовали?.. Репризы о комоде и провизии?

Он говорил с паузами, видимо, сильно удивляясь ее покрасневшему от стыда лицу и запинающейся речи... А она смотрела на него, будто увидев впервые. Никак не получалось соединить в своем сознании двух Полей – нынешнего и того мальчика, из письма. Как он может ни о чем не догадываться? Пусть бы спросил, что она тут делала без него, а то… очень страшно признаваться. Он доверяет ей, а она настоящий обыск тут произвела. Да, да, как Таня рассказывала, настоящий обыск, за который ненавидят сыщиков.

– Александрин, – Виконт направился было к двери, но вернулся, – ты обижена? Считаешь, я должен был сам принять решение, перевести тебя в другую школу? В другой город? Да пойми же, не имею я права вмешиваться в твою судьбу! Это я тебе уже серьезно говорю, как взрослой. Тебе сколько сейчас? Тринадцатый?

Лулу покивала:

– Нет, как я могу обидеться? Вы не думайте. Я сама решила, что поеду снова в город, что бы там ни было. Сама. Без фокусов. Я знаю, что у вас из-за меня одни неприятности, мне самой противно быть этой Александрой.

– Странное признание. Что оно значит? Давно тебе стало… м-м-м… неприятно быть собой? А, Лулуша? – он присел перед креслом, на котором она сидела, на корточки и взял ее за руки повыше локтей.

– Даже последний разбойник постыдился бы вытворять то, что я! – Если б он спросил, а что она такое натворила, она бы сейчас же ему рассказала о ящике секретера. Но он сказал:

– А, разобрался. Казнишь себя за необдуманный приезд? Зря. Соскучилась по дому, по мне, наконец. В этом нет ничего плохого. Я тоже рад тебя видеть. «Что бы там ни было» пусть тебя не страшит. Это я беру на себя. А у меня все получается великолепно!

– Правда, Виконт, у вас все получается великолепно.

– Я шутил! Я не настолько самовлюбленный субъект.

– Почему?

– То есть как « почему»? Считаешь, мне не хватает себялюбия?

– А если есть что любить? Это не себялюбие, а чувство собственного достоинства.

– Какие слова! Браво!

Лулу постепенно вовлеклась в разговор и мысль о письме куда-то отступила.

–Только в Ростове ничего не уладишь. Видели бы вы этих удавов. Разве что поменять их на что-нибудь приличное, но это же невозможно… Что же делать?

– Придумаем!

– Но вы сказали: «Все будет великолепно», я подумала, вы знаете…

– Знаю эффект, а не метод. Кстати, ты чувствуешь себя здоровой?

– Да, если можно ехать к господину Петрову и чувствовать себя здоровой…

В дверь постучали:

– Пал Андреич! Вы что, обедать у себя будете? Не спускаетесь чего-то?

– Да, Антонина, именно. Вы разобрались в моих желаниях лучше, чем я сам.

– Что говорите, не поняла я?

– Побольше принесите, Антонина, вот что я сказал. Теперь разобрали?

– Да, да, сию минутку.

– Все устраивается, как нельзя лучше! – он повернул кресло вместе с сидящей в нем Лулу спиной к двери и оперся о его спинку:

– Антонина – добрая девушка, но не в меру болтлива.

Через несколько минут вновь зазвучал голос запыхавшейся Тони:

–Пал Андреич! Вот! Я-то сразу сообразила, что к чему. Там хозяйка меня спрашивает, а что, говорит, мусье Поль не идет? А сама нарядная. И не Верку, а меня за вами послала. Чувствует, не любите вы ту… Я-то знаю, что не станете вы обедать внизу, когда не все в сборе…Ну, и говорю, сама, значит, за вас: « да он весь день по хозяйству, и в поля ездил, и в станицу, и туда и сюда, и, вроде, еще не вернулся...», а сама – на кухню и порцию приличную оставила.

– Весьма признателен.

– Приберу у вас, а, Пал Андреич?

– Антонина! Вы были так добры, принеся мне обед, а теперь намереваетесь создать невыносимые условия для еды.

– Ой, Пал Андреич, я же про потом говорю! Что вы, что вы, ешьте спокойненько! – Тоня замахала руками и отступила к двери.

– «Потом» я, разумеется, не возражаю. Хотя нет. Сегодня уже, пожалуй, поздно. Если не затруднит – завтра утром.

– Ага, хорошо! Все сделаю, как сказали…

Судя по звукам, Тоня вышла. Лулу выглянула из-за спинки. Виконт у стола тщательно делил обед на две части.

– Так, это хорошо. Размежевал. А вот что делать с рассольником? А! Тебе – тарелка с ложкой, мне – супник с половником!

Обед прошел весело. Виконт не возвращался к разговору о поездке, а шутил и болтал о вещах совершенно посторонних. И только, когда было покончено с муссом, являвшемся завершением трапезы, он пересел к ней поближе и сделал несколько плутовское выражение, приподняв бровь:

– Я придумал кое-что. Тебе следует только не преувеличивать радость от встречи с родственниками по возвращении в Ростов. Уныние и вялость. Поняла?

Лулу моментально опустила голову, подперла ее слабой ладонью. Испустила чуть слышный болезненный вздох.

–Достаточно! Только не переборщи. И не считай этот спектакль моим благословлением на ложь, как способ облегчения существования.

– Даже если бы я их обманывала каждый день по сто раз – им было бы мало!

– Они что – любители послушать невероятные истории? Ложь, видишь ли, унижает прибегающего к ней. Ну, ладно, выбора нет.

–Унизимся?

–Хм… Не загоняй меня в тупик. И в случае необходимости «унижаться» буду я, ты же – молчать. Все. Больше о предстоящем – ни слова.

Лулу выполнила это требование с большим трудом – была захвачена будущим разговором с господином Петровым и Софьей Осиповной и жаждала его обсудить во всех подробностях. Тем более, что выспавшись днем, в вагоне спать не смогла. Все гадала о планах Виконта, удивлялась, насколько не боится встречи. А еще вспоминала, как таинственно и захватывающе было, когда Виконт провожал ее в «розовую» комнату и сидел на ступеньках третьего этажа на страже. Сам туда отправил, сказав, чтобы привела себя в порядок и захватила необходимые мелочи. Вот кто умеет разведать дорогу, все предусмотреть и не попасться! Это тебе не Танин Ваня!

Виконт же, сев в поезд, по своему обыкновению, немедленно заснул. Лулу давно обратила внимание, что почему-то все, и она первая, стараются помешать Виконту выспаться. Поэтому, наверное, он всегда стремится отоспаться впрок, как только представляется возможность.

Перед дверью квартиры господина Петрова Лулу так натурально привалилась к руке Виконта и сникла, прикрыв глаза, что он слегка испугался:

– Александрин, ТАК не надо! В твои задачи не входит пугать меня. Или у тебя опять закружилась голова?

– Ну что вы! – тут же бодро отозвалась Лулу. – Я – вялая и унылая, как договорились.

– Стучу и готовлюсь ко вдохновенной лжи.

Впервые Лулу входила в двери этого дома с чувством озорства и заинтересованности.

– Спаситель великодушный! – заверещала Софья Осиповна, буквально не дав им переступить порог, – жестокая детка, что ты делаешь с моим несчастным сердцем?

– Дитя, – сурово и озабоченно сказал Виконт, – не виновно в собственной жестокости. – Он отодвинул Софью Осиповну и, поддерживая Лулу, которая почему-то, в довершение всех остальных симптомов, согнулась, – осведомился: