Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 105

Скользнув по ней взглядом, он первым сел возле скамейки, край которой Саша прикрыла одним из его носовых платков.

Саша, не выпуская бразды правления, отложила сегодняшнюю порцию. Она вскипятила молоко, приготовила омлет в каком-то подобии миски, распоряжалась «за столом». Ей казалось, что впервые она видела не желаемые, а настоящие элементы восхищения в его глазах. Вскоре это восхищение вылилось в слова:

– Так объясни, откуда это? Ты ведь не выходила без разрешения? Кто принес?

– Так… Колька сунул денег… тут дядьки на возках…ездят, продают.

– Ну, Сашка! Ты просто сокровище. Умница какая. Не поручусь, что половину этого раздобыл бы. А дальше?

– Вообще уже тепло…

– Люди подобрели, поглупели, денег не считают, сердца оттаяли. Ты поэтичный человек, я знаю! Так. Значит, расспрашивать бесполезно. Ну, пойдем, ознакомимся с местностью. Нам придется пробыть здесь некоторое время, ты сама понимаешь.

– Вам лучше не идти, а полежать.

– Належался уже, я ведь не медведь в берлоге.

– И вообще, погода никуда не годится.

– Не оценить эту благодать можно только, имея подозрительный умысел. У тебя его нет? Что-то не то, не пойму пока.

Ведь все равно узнает. Но как сказать? Саша, знающая его, как сама считала, вдоль и поперек, не понимала его тона и настроения:

– Впереди весна!

– Рад слышать. И..?

– Скоро тепло…

– Вскроется лед, расцветут цветы, и…?

– Можно будет ходить в белой рубашке. Я так это люблю... когда вы в белой рубашке.

– Понимаю. Маяк в темноте. Идешь ты, наконец? Продолжим фенологические беседы на свежем воздухе.

– Ладно, пошли, что ли… Там тепло, а полушубок я продала. Он ненужный сейчас… Виконт?

– КАК? Продала? Это что мы… съели треть полушубка? Это я тебя сокровищем назвал? Стоило на пару часов завернуть тебя в мою бекешу, как ты решила вступить пайщиком в обладание ею? Ты ведь на это рассчитывала? Александрин, если я имею силы смеяться, так это только от врожденного легкомыслия и… сквозь слезы. Так, морозы продлятся еще с месяц, если не больше, ах, Сашенька…

– А что б мы ели? За деньги давали только полхлеба. Я не виновата, что они такие... – он, кажется, не очень сердится, или сердится как-то грустно. – Мы что же, месяц никуда не двинемся отсюда? А когда это съедим?

– Продадим мою бекешу.

– Жалко, что вы!

– Жалко тебе? А себя не жалко? Саша, ты же южанка, ты уже сейчас дрожишь, глупышка!

– Это я вас боюсь… – сказала Саша, которой обращение показалось верхом нежности.

– Сиди возле огня. Я разжег печь, может, твой панический страх передо мной пройдет. Кому ты продала, проезжающие возы – фантазия, конечно?

– На базаре, он в ложбине, между холмами, видно сразу…

– Совсем от рук отбилась. Так кому?

Саша покорно описала площадь и дядьку на возу.

Она не решилась его остановить, когда он встал, вышел, отвязал лошадку и повел ее в деревушку. Когда он вернулся, а отсутствовал он часа два, в руках у него был Сашин полушубок, подбитый светлым мехом.

– Второй этап натурального обмена прошел блестяще. Держи. И это. Станешь тайком от меня менять на еду, когда придет настроение побаловать своего раненого друга Шаховского.

Он протянул ей большие карманные часы на цепочке.

– Друг Шаховской, а куда же мы без лошади?

– Ты что, ко мне претензии какие-то имеешь? А с лошадью куда? Ее кормить надо! Да! Это возьми на крайний случай. – Он вытащил из кармана две золотые монеты.

– Я виноват, раньше не подумал. Кстати, к твоему сведению, ты являешься подмастерьем странствующего иконописца.

– Это так вы назвались?

– И попал в точку. Такой род занятий оказался востребованным. Неподалеку начата новая церковь и многие желают завершения строительства.

– Что же вы сели, Виконт?

Как же его приглашение на прогулку? Отменяется?

– Нарушил этикет? Раньше ты великодушно позволяла мне сидеть в твоем присутствии.

– Ах, да, вы же устали. Ранены. Молчу. Я бессовестная.

– Да. Меня что, впереди ждет муштра? Я буду стоять перед тобой навытяжку, как рыцарь в присутствии короля? Как монах при виде кардинала? Или нет, здесь дело заходит дальше, они простираются ниц и пытаются поцеловать кардинальскую туфлю. Ну, останови, Сашка, я же сейчас доберусь до индусов, в привычках которых брать прах от ног священных браминов!

– Ой, как много всего! Рассказывайте по порядку. Я же уже сообразила, что гулять с вами нельзя.

– Почему, собственно? За непочтительность на меня наложен и домашний арест?

– Да. Кроме того, вы должны рассказать мне о браминах и о привидениях, что такое… фе-но-ло-гический, еще о Ломбардийцах, о механических людях Леонардо…

– Господи, это я все тебе наобещал? Расскажу как-нибудь обязательно, ты ведь меня знаешь.

– Знаю, – вздохнула Саша. – Да, как я забыла. Давайте, перевязку вам сделаем. А эти бинты, что на вас были, – постираю.

– Ты права. Перевязать нужно. Что порвать – найду. А это все выброшу, конечно.

– А потом как же?

– Потом бинт не понадобится. – Он стянул с себя полушубок и куртку.

Саша руками, ножом и зубами разорвала материал на полосы и решительно отвела его руки:– Сама.

ГЛАВА 11. А ЕСЛИ САДИСТ?

Саша волновалась. Опять его нет, а уже совсем ночь. Она бы не мучилась, если бы он был здоров, в деревеньке было спокойно, а в о круг их пристанища не так темно и пусто.

Правда, со здоровьем сейчас значительно лучше, не то, что вн а чале, когда она сильно тревожилась из-за прихватившего его жара. Неизвестно, случилось ли это оттого, что он в первый же день двигал тяжести, сидел ночь в неудобной позе, бегал с ее несчастным пол у шубком или потому, что рану сразу не обработали как н а до? Он же заявлял, что никогда в жизни не болел, а раны заживают на нем, как на кошке. Действительно, промывая рану выменянной водкой и п е ревязывая ее, теперь уже настоящими, где-то им раздобытыми, би н тами, она ничего угрожающего не замечала – рана, безусловно, по д живала…

Однако жар держался несколько дней, неуклонно усиливаясь к вечеру. Саша переживала, видя его воспаленные глаза, румянец на щеках – совсем не такой, как бывает после беготни на свежем возд у хе. Его тогда все время клонило ко сну. Саша, предоставленная самой себе и связанная строгим запретом куда-то выходить из церковной пристройки, обнаруженной ими и занятой в первый же день, невол ь но целыми днями предавалась размышлениям. Поскольку насущные вопросы житья-бытья утряслись – еда, тепло и помещение у них им е лись, мысли ее были заняты проблемами более общими. Очень хот е лось разобраться в окружающей чехарде – красные, белые, теперь вот еще какие-то украинские части, сменившие в деревне немцев. Конечно, хорошо было бы послушать мнение В и конта насчет всего этого, но что-то, наверное, плачевный опыт «политической» беседы в Раздольном, удерживало ее от попыток заговорить с ним на эту тему. И потом – он же почти все время спит! Однако донимавший ее когда-то вопрос, может ли Виконт убить, обострившийся при виде огн е стрельного оружия у него в руках, да еще так блестяще освоенного, настойчиво требовал обсуждения. И как-то, дождавшись, когда он открыл глаза, она не выде р жала и спросила:

– Поль, а правда в этом случае убийство оправдано?

– Ты собираешься с кем-то расправиться? Настолько кардинально? – сипловатым после сна голосом отозвался он.

– Я о тех бандитах. Ведь это ради спасения стольких людей! У вас не было выбора. Это была необходимость – убить их. Правда?

– Необходимость стрелять – да, была. Необходимость убивать – нет.

– Как? Разве они не заслуживали смерти?

– Решать этот вопрос – прерогатива господа Бога. Не наша с тобой.