Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 10

– Я плохое времья пришла, дядя Гриша?

– Да нет, вот отец бы не осерчал, что я с земляками заболтался маленько. – Он пытливо посмотрел в глаза Лулу.

– Так он же не видел тут?– вырвалось у нее.

– Ну, конечно, – усмехнулся в усы садовник,– а мы сейчас за работу примемся… Это я к тому говорю, что не любит барин, когда его работники без дела болтаются. Он дисциплинку любит.

Лулу мысленно согласилась.

Действительно, отец, который, как уже поняла Лулу, вовсе не интересовался подробностями событий в семье, требовал исключительно точного соблюдения особых правил, установленных им лично. Одно из них – не сидеть без дела! В случае нарушения влетало всем. На братьев, склонных к необъяснимому совместному ничегонеделанию извергались громы: «Расселись? Разнежились? Стыдно! Будущие офицеры. Каждая минута – для тренировок. Марш в гимнастический! Выпорю!» За нее, когда она вчера засмотрелась в окно, выговаривал матери: «Чтобы мне этих татьянинских штучек не было! Нечего делать – пусть отправляется в свою комнату. Не хватало, чтобы вы мне тут развели французские ахи, вздохи и шантаны!». А Лулу вовсе не вздыхала и, тем более, не пела. Только посмотрела, как посыпают дорожки гравием. Да, от отца вообще лучше держаться подальше, она понимает дядю Гришу! Она и сама старается, чтобы отец знал о ней поменьше.

– Помогать-то будешь? На вот, сгребай потихоньку, – прервал ее мысли Трофимыч. Лулу принялась сосредоточенно подгребать падалицы, которых было много, и жухлую траву.

– А земльяки, – задумчиво глядя на дождевого червяка, спросила Лулу, – это, кто на земле работает? Les agriculteurs?[19]

– Ну, с одного места, значит, города, там, или села!

– А-а! Les compatriotes![20] Так ли?

– Это ты уж Шаховского спроси, так или не так. Я твоих словечек не понимаю… Да и хватит об одном и том же…

– А Фердинанд кто?

– Фердинанд – так это герцог один австрийский, убили его, а тебе-то, что за дело?

Лулу обиженно замолчала, он не понимает разве, что ей необходимо разобраться в том, о чем все сейчас говорят, чем все головы только и забиты.

Григорий Трофимович продолжал:

– Тебе рано такими вещами заморачиваться. Иль мало другого интересного вокруг? Думаешь хорошо, когда маленькие во взрослые дела суются? Ну, пусть себе говорят, а ты книжки свои почитай, что ты мне давеча про моряков рассказывала? А то вишан, давай, соберем. С дерева-то вкуснее, чем на блюдечке.

Вот уж от чего Лулу никогда не отказывается!

– Помоги, дядя Гриша, – лезу на дерево.

Трофимыч пригнул к Лулу ветку, обсыпанную ягодами:

– Измажетесь, да и платье изорвете, вот, ешьте, или мало?

Но Лулу отрицательно мотнула головой – это почти, то же, что на блюдечке!

– Ну, дядя Гриша!

Трофимыч, покрутив головой, подсадил ее. Лулу устроилась верхом на развилке дерева и принялась за вишни.

– А косточки, зачем же в карман?– удивился Трофимыч.

– Это вот, нужно!– серьезно объяснила Лулу, в голове, у которой уже рисовались косточковые бои с братьями. Стеклянная трубочка для мыльных пузырей – отличное дополнение к таким снарядам. А то лежит без дела…

Она лихо спрыгнула. Как и предупреждал Трофимыч, платье оказалось в пятнах вишневого сока и еще в чем-то, кажется, в тягучем вишневом клею, и, вдобавок, все в зацепках и даже кое-где в прорехах. Глянув на себя, Лулу засмеялась.

– Эх, барышня, вид-то у вас! – хмыкнул садовник.– К Тоньке, что ль, беги!

– Я – к речке. – Лулу помчалась в противоположную от дома сторону. Трофимыч только покачал головой.

Свежеумытая Лулу в мокром платье, которому мытье не помогло, осторожно пробиралась в свою комнату. Дойдя, она замерла. В комнате кто-то был…слышался разговор и скрип кресла. Она прислушалась… Маман и …второй бесполый, с металлическим оттенком, голос, который она не узнала.

– Где эта девчонка в конце концов?– по-французски воскликнула мать и по-русски добавила:

– Кляра Ивановна, она у нас немнёга непослюшна, но ви будете бистро сделаль из нее…

Мать, говоря, подошла, к двери, и Лулу оставалось только ретироваться, не дослушав, что же собирается сделать из нее таинственное незнакомое существо. Но появиться в таком виде, значит усугубить ситуацию. Единственный путь – к Тоне, та что-то придумает, хотя платье взять явно неоткуда…

Выскочивший из-за поворота Дмитрий завопил: «У, лягушатница, скачет! Много наловила?». Отвечать не было времени, и Лулу без слов пронеслась мимо. Враг к счастью за ней не погнался. Его откуда-то сладким голосом призвала Евдокия Васильевна:

– Митенька, вишан иди, покушай!

Опять вишни! Лулу наконец-то толкнула желанную дверь. Ну, конечно, Тоня всплеснула руками. Ну, конечно, принялась тараторить, какая она невозможная девочка, но положительные преображения в ее внешнем виде, все ж таки, произвела. Оставалось только найти другое платье. И тут случай пришел Лулу на помощь. Оказалось, несколько платьев находились в стирке и как раз высыхали на заднем дворе. Тоне удалось незаметно сбегать туда, принести чистое, полосатенькое платье и, прогладив быстро и великолепно, как только она это умела, облачить в него мадемуазель Александру. Делом рук своих Тоня осталась чрезвычайно довольна.

– Можете идти, барышня. Картинка! Учительница подумает, что вы и впрямь скромница, тихоня, уж я вам говорю!

– Кто? Кто же?– поперхнулась Лулу.

–Последний разочек вы эдак побегали. С осени вас в гимназию сдадут, а пока учительку пригнали, аж с самого Миллерова! Теперь не побегаете!

– Все-таки взяли гувернантку! – в полном отчаянии прошептала девочка. – Но зачем, Тонья, зачем! Я би себья пгилично повела. Я би так постаралась…

– Вы уж стараетесь! Вон, какой замарашкой прибежали! Да нет, это я так, маменьке и не подумаю докладывать, – затараторила снова Тоня, увидев, что лицо Лулу вытянулось. – Не огорчайтесь. Может, она и не такая уж злыдня?

– Хорошо, я вверх ушла! – отозвалась печально Лулу.

Она появилась в своей комнатке вовремя, еще секунда, и Доминик пустилась бы на поиски, и уж тогда несдобровать. В маленькой розовой обители собралась вся женская половина семейства Курнаковых плюс вновь прибывшая гувернантка. Благонравная тоненькая девочка в полосатом, с большим белоснежным воротником платьице, причесанная и чистенькая, учтиво присев при входе, произвела, как и предсказала Тоня, отличное впечатление. Слова возмущения застыли на губах маман… приличное поведение надо поощрять, тем более на глазах у посторонних. Учительница тоже смотрела благосклонно. Чуть было не испортила все тетка, вдруг заговорившая:

– Куда это ты утром бегала? Катя сказала, как оглашенная в сад летела. Ничего вокруг себя не видела… Конечно, когда матери смотреть некогда… у ней дорогие гости…– уничтожающе закончила Евдокия Васильевна.

Лулу напряглась, но ее неожиданно выручила Доминик:

– Евдокси! Оставляйте это! Я хогошо зналь, что ребенек немножко побегаль… Я – мать, котори всегда смотрель, а теперь, – улыбаясь повернулась она к учительнице, – chère[21] Кляра Ивановна будут заняться ребенок, учить, воспитать…

– Главное,– вмешалась недовольная тетка, – языку ее научить, вот брат Виктор хочет, чтобы осенью в гимназии не опозорилась. Времени уж мало. Поторопиться бы… А воспитывать должна мать, так я думаю, не знаю, может, ошибаюсь, не знаю… какова мать, такова будет и дочь, уж поверьте!

– Э-э… с этой точки зрения волноваться не приходится, мне известны высокие моральные качества, как матери, так и отца… э-э-э… ребенка, – раздался металлический голос учительницы.

Лулу от неожиданности вздрогнула и неприлично уставилась на свою будущую наставницу – уж очень необыкновенным для человеческого существа был голос, как если бы железная печурка заговорила…

Но внешность у гувернантки была хоть и суровая, но довольно приемлемая: высокая, яркая блондинка неопределенных лет с неровной кожей на лице и крупным носом с горбинкой.

– Так-так, – продолжала скрежетать учительница, – дети в доме это зеркало родителей. Что закладываем воспитанием, то и получаем в результате. Что сочинили, то придется и читать. Как говорится, сочинитель сочинял, а в углу сундук стоял. Это я немного пошутила.