Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария - Страница 72

• Предыдущая
• 72/80
• Следующая

Штайнер разорвал конверт и начал читать. Он сидел, словно окаменев, читал письмо, и лицо его постепенно менялось. Оно сразу как-то осунулось и побледнело. На щеках выступили желваки. Вены вздулись.

Он опустил руку с письмом и некоторое время продолжал безмолвно сидеть, уставившись в землю. Потом взглянул на дату.

– Десять дней, – прошептал он. – Десять дней назад она еще была жива…

Марилл выжидательно смотрел на него.

– Она пишет, что ее уже не спасти. Поэтому она и прислала письмо. Ведь теперь это не имеет значения… Она не пишет, что с ней. Она пишет… Ну, понимаешь, это ее прощальное письмо…

– Она пишет, в какой больнице лежит? – спросил Марилл.

– Да.

– Мы немедленно позвоним туда. Позвоним в больницу. Под каким-нибудь вымышленным именем.

Штайнер поднялся, потом покачнулся немного.

– Я должен поехать туда.

– Сначала позвони. Давай съездим в «Верден».

Штайнер заказал междугородный разговор. Через полчаса зазвонил телефон, и он вошел в кабину, словно в темную шахту. Вышел он оттуда весь мокрый от пота.

– Она еще жива!

– Ты говорил с ней? – спросил Марилл.

– Нет, с врачом.

– Ты назвал свое имя?

– Нет. Сказал, что звонит ее родственник. Ей уже делали операцию, но ее спасти нельзя. Врач говорит, что проживет она самое большее еще дня три или четыре. Поэтому она и написала. Не думала, что я получу письмо так быстро. Черт возьми! – Он все еще продолжал держать письмо в руке, а глаза его блуждали, будто он не узнавал грязного вестибюля отеля «Верден». – Я еду туда сегодня вечером, Марилл.

Марилл поднял глаза.

– Ты с ума сошел, дружище? – тихо произнес он затем.

– Нет. Границу я смогу переехать. Ведь у меня есть паспорт.

– Паспорт тебе не поможет, когда ты очутишься в Германии. Ты и сам это хорошо знаешь.

– Знаю.

– Значит, ты знаешь и о том, чем грозит тебе эта поездка!

– Знаю.

– Что ты можешь погибнуть.

– Я и так погиб, если она умрет…

– Бред сумасшедшего! – Марилл внезапно разъярился. – Тебе может показаться это грубым – то, что я тебе посоветую, но напиши ей… Пошли телеграмму, но оставайся здесь…

Штайнер с отсутствующим видом покачал головой. Он почти не слышал слов Марилла.

А тот схватил его за плечо.

– Ты ей ничем не поможешь. Даже если поедешь…

– Я увижу ее.

– Но ведь это же настоящее безумие – появиться там в больнице! Если бы ты спросил у нее совета, она сделала бы все возможное, чтобы удержать тебя от этой поездки.

Штайнер смотрел на улицу каким-то отсутствующим взглядом. Потом быстро обернулся.

– Марилл, – сказал он, и глаза его заблестели. – Она для меня – самое дорогое на свете. Она еще живет, еще дышит, мысли ее пока тоже в этом мире, и я еще живу в ее глазах… А через несколько дней она умрет, от нее ничего не останется. Она еще будет лежать, но от нее уже ничего не останется. Только труп… А ведь сейчас она еще жива… Жива… Она доживает последние дни, а ты хочешь, чтобы меня не было рядом с ней. Пойми меня, я должен поехать? Другого выхода нет, черт возьми! Весь мир погибнет для меня, если я не поеду. Все равно я не смогу жить, я умру вместе с ней!

– Нет, ты не умрешь!.. Пойдем дадим ей телеграмму. Возьми еще мои деньги, возьми деньги Керна и посылай ей телеграммы каждый час. Посылай ей телеграммы целыми страницами! Сделай все, что сможешь, но… Но оставайся здесь!

– Я буду вести себя очень осторожно. У меня есть паспорт, и я вернусь.

– Какая чушь! Ты сам знаешь, насколько это опасно! У них там все это дьявольски хорошо налажено.

– И тем не менее я еду! – сказал Штайнер.

Марилл попытался схватить его за руку и утащить за собой.

– Пойдем разопьем бутылку водки! Лучше напейся! Обещаю тебе, что буду звонить туда через каждые два часа.

Штайнер в сердцах скинул его руку.

– Брось, Марилл! Ведь дело не в этом! И я знаю, о чем ты думаешь. Я тоже все понимаю и не сошел с ума. Я знаю, чем это мне грозит, но я поехал бы туда, будь это в тысячу раз опаснее, и никто не смог бы меня удержать! Неужели ты этого не понимаешь?!

– Понимаю, – буркнул Марилл. – Конечно, понимаю! Я бы и сам поехал…

Штайнер укладывал вещи. Он был подобен потоку льда на вскрывшейся реке. Он с трудом верил, что говорил по телефону с человеком, который находился в одном доме с Марией. Ему казалось невероятным, что голос его слышался так близко от нее в черном каучуке телефонной трубки. Ему все казалось невероятным: и то, что он укладывал свои вещи, и что он сядет в поезд, и что завтра он будет рядом с ней.

Бросив в чемодан вещи, которые могли пригодиться в дороге, он закрыл чемодан. После этого он направился к Рут и Керну. Они уже знали обо всем от Марилла и, растерянные, ждали его прихода.

– Сейчас я уезжаю, ребятки, – сказал им Штайнер. – Эта история долго тянулась, но я всегда предчувствовал, что дело кончится именно так… То есть не совсем так. В это я и сейчас еще не могу поверить. Просто знаю об этом. – На его лице появилась рассеянная и печальная улыбка. – Всего хорошего, Рут.

Та, со слезами на глазах, протянула ему руку.

– Я так много хотела вам сказать, Штайнер, но теперь не нахожу слов. Мне просто очень грустно… Вы возьмете его с собой? – Она протянула ему черный джемпер. – Как раз сегодня я его закончила.

Штайнер улыбнулся и на мгновение стал таким же, как и раньше.

– Вот это вовремя, – сказал он. Потом повернулся к Керну: – Желаю удачи, мальчик! Временами кажется, что все ползет ужасно медленно, а временами – чертовски быстро.

– Не знаю, был бы я сейчас здесь без твоей помощи, Штайнер, – сказал Керн.

– Конечно, был бы. Но хорошо, что ты сказал мне эти слова. Теперь я могу считать, что тратил время не совсем впустую.

– Возвращайтесь скорее, – сказала Рут. – Мне больше нечего вам сказать, но прошу вас, возвращайтесь скорее. Мы мало чем можем вам помочь, но мы всегда в вашем распоряжении. Всегда.

– Спасибо. Я подумаю над вашими словами. И всего вам хорошего, ребятки! Держите ушки на макушке!

– Мы проводим тебя на вокзал, – сказал Керн.

Штайнер заколебался.

– Собственно, меня провожает Марилл… Ну, хорошо, пойдемте!

Они спустились по лестнице. На улице Штайнер обернулся и посмотрел на серый потрескавшийся фасад отеля.

– «Верден», – пробормотал он.

– Дай я понесу чемодан, – сказал Керн.

– Зачем, мальчик? Я и сам его донесу.

– Дай мне его, – сказал Керн с вымученной улыбкой. – Я же доказал тебе сегодня после обеда, какой я стал сильный.

– Да, доказал. Сегодня после обеда. Как давно это было!

Штайнер отдал чемодан Керну. Он понимал, что тому хотелось для него что-нибудь сделать, и единственное, что он сейчас мог, – это нести его чемодан.

Они подошли как раз к отходу поезда. Штайнер поднялся в вагон и открыл окно. Поезд еще стоял, но всем троим, находившимся на платформе, показалось, что Штайнер, отделенный от них стенкой вагона, уже невозвратимо ушел от них. Горящими глазами смотрел Керн на суровое, аскетическое лицо Штайнера, словно хотел запечатлеть его на всю жизнь. Штайнер много месяцев находился рядом с ним, был его учителем, и всей твердости, какая теперь была в нем, он был обязан ему, Штайнеру. И вот теперь он смотрел на его лицо – сосредоточенное и спокойное, на лицо человека, добровольно идущего навстречу своей гибели. Все они это хорошо понимали и не надеялись на чудо. Поезд тронулся. Никто не произнес ни слова. Штайнер медленно поднял руку. Все трое на платформе смотрели ему вслед, пока вагоны не скрылись за поворотом.

– Черт возьми! – хрипло сказал Марилл. – Пойдемте, я должен выпить рюмку водки! Я часто видел, как умирают люди, но никогда еще не присутствовал при самоубийстве.

Они вернулись в отель. Керн и Рут прошли в комнату Рут.

– Как стало пусто и холодно вокруг, – сказал Керн через минуту. – Кажется, будто весь город вымер…

Вечером они навестили отца Морица. Он уже был прикован к постели и не мог ходить.

• Предыдущая
• 72/80
• Следующая