Почему ты меня не хочешь? - Найт Индия - Страница 12
- Предыдущая
- 12/48
- Следующая
– А, Барбара, дорогая, – вскакивает Изабелла. – Я так рада, что ты смогла к нам присоединиться.
– Добрый вечер, Изабелла, – говорит Барбара хриплым прокуренным голосом (три пачки в день, не меньше). – Я тоже рада, что смогла выбраться к тебе. Мне полезно иногда выходить из дома, – добавляет она, повернувшись ко мне с улыбкой. От нее пахнет Guerlan Vetivier – самым приятным мужским ароматом в мире. – Мне иногда кажется, что мои конечности вот-вот атрофируются.
– Чепуха, Барбара, – тебя и дома-то не бывает, – говорит Изабелла, любовно похлопывая ее по руке. – Ты же всегда в гуще событий. Выпей чего-нибудь, – предлагает она, ринувшись на поиски графина с коктейлем.
– Я – Стелла, – представляюсь я Барбаре.
– Без фамилии? Что ж, тогда я – Барбара. – Она кидает на меня дерзкий и весьма откровенный взгляд, прямо в глаза – выстрел, потом еще один. – Садитесь рядом со мной. Я не люблю стоять, когда у меня нет трости.
Мы идем к дивану и садимся рядышком. – Кто эти люди? – спрашивает Барбара.
– Откровенно говоря, я и сама тут никого не знаю. Вот этот – пластический хирург, – указываю я на Купера.
– А, да, как раз его я знаю – Уильям Купер. Он в прошлом году убирал моей сестре второй подбородок. Она прямо-таки влюбилась в него. Знаете, по-моему, у него была интрижка с Изабеллой.
– Правда? Прелесть какая. Когда? Неужто она тоже была его пациенткой?
Очень мило со стороны Изабеллы передать его мне. Интересно, сейчас все женщины так поступают? Видимо, да: я уже много раз слышала, что на всех женщин мужчин не хватает.
– Пациенткой? Надеюсь, что нет. Ужасная вещь эта пластическая хирургия. Многие женщины моего поколения навсегда испортили себе лицо. Знаете, годы спустя после операции у них вдруг начинают образовываться опухоли.
– Ой, – я придаю своему лицу испуганное выражение. – Так вот, рядом с ним женщина по имени Три, она изучает музыкальную терапию. – Барбара понимающе улыбается мне, и я не могу сдержать ответную ухмылку. – А вот пара у камина, – продолжаю я, – не знаю, кто они, но он с виду весельчак.
– А она не очень?
– Да, не слишком.
– А вот и наша Изабеллочка. Знаете, она ведь моя крестница.
– Нет, я не знала. Прелестно. А свои дети у вас есть?
– Нет, милочка, – улыбается Барбара. – А у тебя?
– Девочка полутора лет. Зовут Хани. – Какое замечательное имя.
– Правда ведь? Она очень милая.
– И чем вы с Хани занимаетесь целыми днями?
– Да так, ничем особенным. Иногда я перевожу с французского, но большую часть времени мы сидим дома на Примроуз-Хилл. Мы с ее отцом в разводе.
К счастью, Барбара не ударяется в банальные “как жаль”, “что вы говорите” и “как это произошло”, на которые мне всегда нечего ответить.
– А я живу в Хемпстеде, – вместо этого говорит она. – Мы могли бы иногда встречаться, чтобы поболтать. Вы гуляете?
– Да, если только на улице не льет как из ведра. Я стараюсь водить Хани на детскую площадку раз в день и на прогулку в парк.
– Если хотите, мы могли бы вместе гулять. Правда, я не слишком быстро хожу.
– С удовольствием, – искренне соглашаюсь я.
Я почти уверена, что Барбара – лесбиянка, что в общем-то не имеет значения. За исключением того, что я, видимо, излучаю какие-то гомосексуальные флюиды, потому что лесбиянки западают на меня косяками. И это иногда наталкивает меня на мысль, что, возможно, я “играю не в той команде”: все мои знакомые лесбиянки смотрят на меня как на свою, словно знают обо мне то, чего не знаю я. С другой стороны, Барбара – очень старая лесбиянка, и если бы я собиралась поближе познакомиться с теорией о сексуальных флюидах, то сделала бы это с женщиной своего возраста. Если уж говорить совсем откровенно, я не представляю себе секса без полноценного пениса из крови и плоти. А так получается что-то слюнявое и хлюпающее, смахивает на поглощение устриц. Нет, сколько ни пытаюсь себе представить, идея пылкого лесбийского акта меня не прельщает. Хотя в этом наверняка что-то есть, раз такое огромное количество людей этим занимается. Очень странно. Может, хлюпать не обязательно? И грудь других женщин действительно привлекает мое внимание. Помню, в школьной душевой я замечала, что у некоторых девчонок соски и пупок представляют что-то вроде рожицы: два страшненьких глазика (соски), нос (пупок) и пушистый треугольник вместо рта. Но как бы там ни было, у меня никогда не возникало желания поближе познакомиться с этими “рожицами” или пощупать их.
К нам подходит Три – поболтать с Барбарой, и я задумываюсь. Уильям Купер. Что с ним? Почему он до сих пор не женат? Наверное, вечный жених, более старая, печальная и лишенная юмора версия Фрэнка. Или, подобно Фрэнку, он великий мастер своего дела, герой-любовник, который стремится осчастливить своим членом всех женщин планеты? Видимо, я совсем дошла до ручки, поскольку гладкокожие пластические хирурги совершенно не в моем вкусе. Сейчас я на себя не похожа. И потом, он действительноневероятно красив, пусть и смахивает на манекен. В конце концов, у него есть пенис. Представляю. Наверное, в сравнении с лицом, он ужасно бледный, если только доктор Купер не натирает автозагаром свои причиндалы.
Почему я вообще об этом думаю? Что это со мной? Сексуальная неудовлетворенность действует на меня разлагающе.
Уильям Купер, как выяснилось, не натирает свой член автозагаром. Я знаю – я видела.
За ужином меня усадили рядом с ним. Купер явно был не против. Легкое, добродушное, слегка кокетливое подшучивание (как если бы он был полоумным дядюшкой моего мужа), по мере того как подливалось вино и развивался вечер, переросло в нечто большее. Я не возражала – всякому приятно, когда с ним флиртуют, а со мной уже сто лет никто не заигрывал. Правда, двусмысленные намеки мистера Купера и комплименты моей груди легким флиртом назвать трудно. Каждый раз, обращаясь ко мне, он ослеплял меня своей до неприличия белозубой улыбкой. В итоге я обнаружила, что чем активнее он флиртовал со мной, тем охотнее я отвечала на его внимание (количество выпитого и приятное мужское лицо свое дело сделали). В проявлениях чувств мистер Купер был чрезвычайно старомоден, но в полумраке столовой он казался очень даже сексапильным.
А потом принесли десерт: маракуйя, крем-брюле и инжир. Я повернулась, чтобы пообщаться с Джорджем Бигсби (кстати, я была права насчет Три: у нее аллергия на миллион продуктов – на пшеницу, молоко, рыбу, алкоголь, – бедняжка), как вдруг почувствовала, что о мою лодыжку трется чья-то ступня, облаченная в кашемировый носок. Я уставилась на Джорджа, а он в ответ непонимающе уставился на меня. Тогда я повернулась направо. Уильям Купер подмигнул и продолжил гладить меня ногой. Его движения были очень интенсивными, больше похожими на массаж, а не на ласку, но все равно приятными. Осмотрев сидящих за столом, я увидела, что все заняты разговорами. Я подняла глаза, чтобы сказать мистеру Куперу все, что я о нем думаю, и онемела (а со мной такое случается крайне редко). Купер делал куннилингус инжиру.
Он держал несчастный фрукт, разрезанный пополам, загорелыми квадратными руками, и мякоть инжира отливала розовым в свете свечей. Повернувшись так, чтобы удобнее было смотреть мне в глаза, он продолжил... э-э... вылизывать мякоть инжира – заостренным и очень упругим языком. Сначала медленными, томными движениями, вверх-вниз, затем – о ужас! – его язык стал двигаться быстрее, все настойчивее и резче, метясь в середину инжира, словно пытаясь нащупать там клитор. В этот момент доктор прикрыл глаза и (честное слово, не вру) издал глухое гортанное “А-а-а”; язык мелькал все быстрее и быстрее – до тех пор, пока инжирина, похоже, не достигла оргазма. Все представление заняло около полутора минут, но наши сотрапезники, что странно, ничего не заметили.
Я была поражена.Шокирована! Уверяю вас, вы были бы шокированы не меньше моего, окажись на моем месте. Боже правый! Но еще больше я поразилась, когда доктор Купер облизнул губы и прошептал мне в ухо самодовольным тоном:
- Предыдущая
- 12/48
- Следующая
