Битва королей. Огонь эльфов - Хеннен Бернхард - Страница 25

Ганда обрадовалась, заметив наконец дом с широкой лестницей, о котором говорила Эмерелль.

— Мы пришли. — Она указала на ступени.

Жилище Сем-ла по сравнению с другими домами снаружи не производило особого впечатления. В обращенном на улицу фасаде не было окон. Не было и украшений, не считая большого панно, изображающего корабли с надутыми парусами, окруженные различными морскими животными.

Ганда ненавидела лестницы. Закладывая расстояние между ступеньками, архитекторы никогда не думали о коротких ножках кобольдов. Допустим, в мире людей при отсутствии кобольдов это простительная ошибка. Но ситуация в Альвенмарке не лучше, а ведь там каменотесами и архитекторами зачастую были именно кобольды! Но таковы уж в своем высокомерии эльфы. Они не тратят время на размышления об удобстве слуг, которые чаще других обитателей дворца носятся вверх и вниз по лестницам.

Ступеньки вели к массивным двустворчатым дверям. Тяжелое дерево было украшено инкрустациями из жемчуга и слоновой кости, складывавшимися в изображения дельфинов и кораблей. Перед воротами замер высокий темнокожий человек, слуга с обнаженным, обмазанным маслом торсом, руки которого были перехвачены золотыми браслетами в форме змей.

— Скажи своей госпоже, что ее королева шлет ей послание. — Ганда говорила на языке Искендрии и вызывающе отчетливо произносила каждое слово.

Страж пристально оглядел гостей. Рана Олловейна заставила его нахмуриться. Наконец слуга кивнул и открыл двери. Он провел путников в холл, где серебряный фонтан источал желанную прохладу. В воздухе витал аромат корицы и сандалового дерева. Небольшим язычкам пламени в масляных лампах не удавалось разогнать полумрак комнаты.

Провожатый молча указал на каменную скамью у стены и торопливо удалился.

Ганда широко распахнутыми глазами огляделась по сторонам.

— Думаю, мне понравилось бы быть посланницей Эмерелль в мире людей.

Ответ Олловейна удивил ее:

— Если я правильно помню, королева наказала Сем-ла — или, точнее говоря, Валинвин. Находиться здесь — это не милость. Эльфийка — изгнанница.

Лутинка рассматривала дорогую мозаику на полу. Если ты эльф, то, очевидно, можешь позволить себе все. Жить здесь — это не наказание! Ганда подумала о том, как ее собственный народ неустанно путешествует на рогатых ящерицах. Никогда не знают лутины, где будут жить в следующую луну. Единственное, в чем они уверены: куда бы они ни отправились, их нигде не встретят с распростертыми объятиями. Тот, кто звал к себе лутина, зачастую намеревался провернуть темные делишки и изо всех сил старался, чтобы его не видели с лисьехвостыми. Поэтому хитрые кобольды, несмотря на то что улаживали дела к вящему удовольствию заказчика, никогда не могли рассчитывать на его искреннюю благодарность.

Негромкий звук шагов прервал горькие размышления Ганды. Она подняла взгляд. Хозяйка дома оказалась высокой красивой женщиной. Она ходила босиком. Было совершенно очевидно, что неожиданные гости нарушили ее планы на вечер. На Сем-ла был массивный парик из крашеного конского волоса. Лицо ее было раскрашено настолько сильно, что напоминало маску. Глаза эльфийка подвела сажей, и они были пугающе темными. Каким-то загадочным образом Сем-ла удалось раскрасить белки глаз в цвет лазури. Взгляд ее был жутким. Ни искусно уложенные локоны парика, ни вышитый жемчугом шелковый плащ не могли заставить отвести взгляд от этих глаз. От парика исходил чувственный, чуждый аромат, и Ганда почувствовала, что Сем-ла надушилась даже меж бедер. Нужно было знать, что хозяйка дома — эльфийка, чтобы разглядеть в ней представительницу народа ушастых.

— Олловейн, неожиданная встреча. Бесса милостивая, ты ведь ранен, ты… — Сем-ла смущенно улыбнулась. — Извините, я так долго играю с этим маскарадом, что привыкла при любой возможности произносить имя одного из их идолов.

— Все, что мне нужно, — это чистая повязка.

— Нет, я не могу допустить, чтобы ты сам обрабатывал рану! Я лично позабочусь о ней. Я весьма искусная целительница, если помнишь.

— Я не забыл, из-за чего тебя изгнали, — холодно ответил эльф.

Ганда с любопытством наблюдала за остроухими. Неужели Олловейн когда-то значил что-то для этой разряженной потаскухи? Интересно, как выглядела Сем-ла, прежде чем начала жить десятилетиями, а может быть, и столетиями как человеческая женщина? Может быть, изгнание сюда — все же более суровое наказание, чем она предполагала изначально?

— Я настаиваю на том, чтобы вы отдохнули с дороги.

— К сожалению, мы будем вынуждены отказаться от твоего гостеприимства, — ответил Олловейн с почти невежливой решительностью. — Наше дело в библиотеке не терпит отлагательства.

Если его холодные слова и задели Сем-ла, то она виду не подала.

— Не будь глупцом, Олловейн. Ты ведь знаешь, я хорошая целительница, и это не займет много времени. Не отказывайся.

Мастер меча колебался еще некоторое время, затем кивнул.

Ганда отметила, что Сем-ла не удостоила ее даже взглядом. Лутинка привыкла к тому, что благородные эльфы относились к ней словно к пустому месту. Она молча наблюдала за тем, как привратник по повелению своей госпожи принес миску воды и ящичек, в котором обнаружились несколько пугающего вида ножей и другие хирургические принадлежности.

Целительница проворно разрезала накидку Олловейна и промокнула рану. Ганда увидела, что порез оказался глубже, чем утверждал мастер меча. Почему этот глупец так задается? В чувствах лутинки уравновешивались ярость и сочувствие. Танцующий Клинок ни мгновения не колебался, когда рискнул ради нее жизнью. К презрению или, в лучшем случае, высокомерию, с которым большинство детей альвов относились к ее народу, Ганда давным-давно привыкла. Поэтому поступок эльфа испугал ее. Белый рыцарь мог умереть! Ни один остроухий не приносил свою жизнь в жертву ради лутинки, за исключением случаев, когда ему не терпелось повстречаться со смертью. Может быть, в этом тайна Олловейна? Нет, она никак не могла понять его…

Сем-ла положила на рану мастера меча левую руку — руку сердца. Лисьехвостая знала, как плетут целительные заклинания, хотя никогда не училась этому. Нужно было быть очень самоотверженной, чтобы стать целительницей. Лечить означало разделить боль раненого, создав магическую связь с ним.

Губы хозяйки дома дрожали. Она негромко застонала.

Сем-ла не была похожа на самоотверженную женщину. Как она сумела овладеть этой ветвью волшебства? «Чем больше узнаешь эльфов, тем непонятнее они становятся», — думала Ганда.

Когда Сем-ла отняла руку, рана исчезла. Никакой корки, даже крохотного белого шрама не осталось.

Эльф ощупал бок.

— Благодарю и сожалею, что причинил тебе боль.

— Сюда так редко приходит кто-то из наших и находит время провести здесь пару часов, что я рада тому, что могу разделить хотя бы боль с кем-то из эльфов, если не осталось ничего другого, что можно было бы разделить.

Олловейн встал и набросил плащ поверх разрезанного рукава.

— Тебя не затруднит провести нас со спутницей к звезде альвов, которая укрыта в твоем доме?

— Как пожелаешь. — Если Сем-ла и была разочарована или рассержена, то великолепно умела скрывать свои чувства.

Она дважды громко хлопнула в ладоши, и рядом с серебряным фонтаном открылась потайная дверца. По лестнице они спустились глубоко в подвал с крутым сводом. Пол здесь был выложен роскошной мозаикой, изображавшей ярко-красное заходящее солнце. Семь журавлей разлетались от него во все стороны света. Сквозь каменный пол Ганда почувствовала магическую силу. В солнечном шаре на полу встречались семь троп альвов, образуя большую звезду.

Лутинка присела, коснулась руками пола, вбирая в себя живую силу паутины. Перед закрытыми глазами заплясали разноцветные змеи. Лишь миг, и Ганда нашла путь, ведущий из мира людей. Мысленно она позволила тропе налиться силой, прежде чем посреди подвала поднялись широкие врата, сотканные из света.

Лисьехвостая гордо обернулась к эльфам. Во время плетения заклинания она слишком сильно сосредотачивалась, чтобы слышать, о чем они говорили.