Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич - Страница 2

• Предыдущая
• 2/146
• Следующая

Его окликнула полная женщина в каракулевом саке:

— Жан, Жан! Подите сюда!

Японец остановился, поклонившись женщине:

— Конници-ва, Иванова-сан! Здравствуйте!

— Я ждала вас, мне сегодня надо завивку сделать, Жан! — сказала женщина.

Парикмахер учтиво улыбнулся и с сожалением покачал головой.

— Сегодня нет, Иванова-сан. Во Владивосток прибыл императорский крейсер… Оцень радости много. Сегодня не можно работать! — Японец торжественно указал глазами на рейд.

— Зачем крейсер-то пришёл? — спросил парикмахера пожилой усатый человек в кепке.

Японец напыжился, выпрямился и важно проговорил:

— Защищать имущество и жизнь японских граждан.

— Смешной вы, Жан! — улыбнулась женщина. — От кого же вас надо защищать?

Парикмахер отвёл глаза в сторону. Какая-то напряжённость проглядывала во всех его движениях. Он снисходительно усмехнулся:

— Во время таких беспорядков, которые есть в России, мадам, — важно сказал парикмахер, — японский император думает о своих детях, которые живут в этой стране! — Словно спохватившись, он вдруг переменил тон и произнёс будничным голосом: — Мы маленькие люди, Иванова-сан, нам ничего не известно!

Дама опять обратилась к нему:

— Скажите, Жан, что там написано?

Крючковатые иероглифы чернели по борту крейсера.

— «И-ва-ми»! — прочёл парикмахер вслух. — «Ивами» называется этот крейсер. — Какой-то огонёк зажёгся опять в глазах парикмахера. Он не мог равнодушно смотреть на этот корабль, стоявший на рейде, на флаг с красным кругом. Он добавил: — У нашего императора очень большой флот!..

— Жан! — сказала дама, усмехнувшись. — Да вам-то какое дело до этого? Вы же куафер, а не моряк!

— Да, мадам, — ответил парикмахер и, раскланявшись, присоединился к своим соотечественникам, направлявшимся дальше вдоль пристани.

— Ишь, занёсся! — промолвил рабочий, прислушивавшийся к этому разговору, провожая японцев взглядом. — Флота у ихнего императора много, а!..

Японцы сгрудились у центрального причала. Они шумели, приветственно махали шляпами, носовыми платками, а кое-кто маленькими национальными флажками. Потом японцы задвигались, пропуская кого-то, и закричали враз:

— Банзай!

— Чего это они заколготились? — спросил рабочий, стоявший возле ребят, с любопытством вглядываясь в происходящее.

На причал вышла группа японцев. Один из них был в циллиндре, просторном чёрном пальто с пелериной и лаковых штиблетах.

— Японский консул! — сказал рабочий.

Консул заложил руки в белых перчатках за спину и, блеснув выпуклыми стёклами роговых очков, сказал что-то одному из пришедших с ним; тот быстро развернул какой-то свиток, что держал в руках, — это оказался японский флаг, — и принялся размахивать им, привлекая внимание крейсера.

— Сигналит! — сказали в толпе.

— Кого-то ещё ждут, ишь, место расчищают!

И верно, приехавшие с консулом японцы принялись поспешно оттеснять толпу в сторону, так что теперь консул со своими подчинёнными был на виду у всех.

Засигналили и на «Ивами».

Консул глядел на крейсер не мигая — весь воплощение важности, — не шевелясь, не поворачивая головы, подняв вверх своё изжелта-смуглое лицо с редкими седоватыми усами.

От борта «Ивами» отвалил маленький белый посыльный катер. На палубе его тесной кучкой стояли офицеры.

Со Светланской послышались автомобильные гудки. Несколько машин с разноцветными флажками на радиаторах спускались к порту. Люди шарахнулись в сторону, расступившись коридором. Машины остановились у каменных плит причала, где находился японский консул. Ветер с залива трепал флажки, разворачивая их и словно нарочно показывая: американский, английский, французский, бельгийский…

— Иностранцы! — пронеслось в толпе.

Приехавшие вышли из машин, и на причале тотчас же запестрели цветные нашивки, заблестели галуны и пуговицы военных, засверкали белоснежные крахмальные воротнички штатских.

— Весь консульский корпус! — проговорил какой-то чиновник, жадными глазами разглядывавший все происходящее.

— А чего они приехали? — спросила женщина в демисезонном пальто. — Поди, попрут сейчас японцев-то!

— Держи карман шире! — отозвался рабочий. — Все они одна печка-лавочка!.. Гляди, мало что не целуются!

Блестящей толпою иностранные консулы подошли к японскому. Улыбаясь, они здоровались, жали руки, раскланивались. Оживилось и каменное лицо японского консула, он тоже заулыбался и приподнял цилиндр, обнажив седоватую стриженную ёжиком голову, которая делала его похожим более на старого военного, чем на дипломата.

Между тем белый катер с «Ивами» подошёл к причалу. Японские моряки гуськом прошли с катера по шаткому трапу на землю. Консул важно и церемонно приветствовал моряков. Толпа в этот момент затихла, и гортанные звуки его речи были слышны далеко. Хотя никто из русских не понимал, о чем говорит консул, но рабочий, стоявший возле ребят, вслух сказал:

— Здравствуйте, значит! Долго ждали вас!

Консул обнял моряка, видимо командира корабля, и поцеловал его. Тотчас же подошли иностранцы и стали здороваться с командиром. Японцы, собравшиеся на причале, закричали «банзай», и опять вокруг заплескались платки и флажки… Шум продолжался все время, пока приехавшие моряки рассаживались по автомашинам. Одна за другой машины, ревя гудками, помчались в город. Вслед за автомобилями радостной толпой повалили из порта японцы, оживлённо разговаривая. Впрочем, Виталий заметил в толпе и другую группу японцев, по одежде, видимо, рабочих порта, устало и невесело наблюдавших общее оживление. Бонивур перехватил взор одного пожилого в хантэ — рабочей одежде. Этот взор был серьёзен, тревожен. Господа в цилиндрах и господа в мундирах, очевидно, одинаково были чужды этому японцу, он не ждал от них добра, его взгляд исподлобья говорил об этом красноречиво…

Глядя на цепочку машин, выезжавших на Светланскую, русский рабочий сплюнул и сказал сердито:

— Снюхались, гады! Ворон ворону глаз не выклюет!

Женщина в демисезонном тихо добавила:

— Смотри-ка, ведут себя будто дома!

Глухой, нарастающий гул донёсся до порта с улицы. Густой поток людей тёк от мастерских военного порта по Светланской к вокзалу. Красные транспаранты с надписями и плакаты колыхались над головами.

— Демонстрация-то уже началась, — сказал рабочий. — А ну, товарищи, дайте пройти! Может, догоню своих… На митинг бы не опоздать.

Но не один он устремился на Светланскую. Набережная стала пустеть.

Вслед за взрослыми кинулись вверх по переулку и Виталий со своими товарищами.

Со времён 1905 года город не видел такой многолюдной демонстрации. Люди шли и шли, а конца колонны не было видно. Поднялся весь рабочий Владивосток. Те, кто были в порту, окликали своих и втискивались в ряды идущих, чтобы занять своё место… И Китайская была полным-полна — это пришли первореченцы.

Виталий услышал голос:

— Витюнька! Иди сюда!

Мимо проходили телеграфисты, почтовики. Вот в третьем ряду среди незнакомых лиц мелькнул пуховый платок его сестры. Тотчас же крайний в ряду мужчина сделал Виталию знак рукой: давай, мол, сюда!

Виталий перебежал с тротуара на мостовую, Ромка Плетнёв растерянно крикнул ему:

— Куда же ты?

Виталий махнул рукой:

— А я с Лидой!

Кто-то обнял его. Справа оказалась Лида, слева — незнакомый товарищ. Он-то и обнял Виталия, и Виталий зашагал вместе со всеми, ещё не зная куда.

— В ногу, в ногу! — сказали ему слева. — Уж если с народом идти, так обязательно в ногу.

Лида рассмеялась:

— Пусть привыкает!

Виталий немного осмотрелся и спросил Лиду, что это за демонстрация.

— А ты в порту был? — спросила Лида.

— Был, — ответил Виталий.

— Японский крейсер тебе понравился?

— Не совсем! — сказал Виталий. — Лида, а зачем он пришёл сюда?

— Вот и нам он не понравился! — без улыбки ответила Лида. — И мы хотим спросить, зачем он пришёл сюда.

• Предыдущая
• 2/146
• Следующая