Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди - на Гапалинь Майлз - Страница 13

• Предыдущая
• 13/21
• Следующая

— Морской Кот, — сказал я. Не слишком-то твердо я держался на ногах, говоря это.

— Он самый.

— А видел ли кто, — спросил я слабым голосом, — Морского Кота до меня?

— Я так полагаю, что видели, — сказал он, — однако слышать от них об этом никто не слышал. Они не спаслись.

— Если так, — сказал я, — удивительна жизнь в наши времена.

Когда я достиг зрелого возраста (однако по-прежнему не обладал ни мужскими качествами, ни здоровьем), я подумал однажды, что нету сходства между мной и другими людьми в Корка Дорха, которые жили в мое время и выросли вместе со мной. Они были женаты и у них было по многу детей. Без сомнения, часть этих юнцов к тому времени уже отправилась в школу, и учитель окрестил их именем Джамс О’Донелл. У меня не было жены, и, по-моему, никто не уважал меня по этой причине. Я не понимал в то время простейших вещей, равно как и чего-либо другого. Я думал, что дети падают с неба, и что всем, кто хочет их заиметь, нужна лишь удача и хорошие обширные поля. Впоследствии я стал слегка сомневаться, что все обстояло именно так. Были люди, — древние старики, — у которых были большие наделы земли, а детей не было вовсе, были и другие, у которых земли было с воробьиный нос, однако был полон дом малышей. Я подумал, что разумным выходом будет представить этот вопрос на суд Седого Старика.

— Почему и по какой причине, уважаемый, — сказал я, — я не женат?

— Любое терпение, — сказал Старик, — вознаграждается.

В тот раз я больше ничего не сказал, а в течение месяца обдумывал сказанное в покое, растянувшись на тростнике в задней части дома. Я заметил, что мужчины всегда женятся на женщинах, а женщины выходят замуж за мужчин. И хотя я часто слыхал, как Мартин О’Банаса называет меня “бедным созданием”, говоря с моей матерью, я считал, что многие женщины приняли бы мое предложение с радостью.

Однажды мне встретилась на дороге женщина с верхнего конца Корка Дорха. Я учтиво приветствовал ее и сказал ей несколько слов.

— Уважаемая, — сказал я. — Я уже достиг мужского возраста, но заметь, что у меня совершенно нет детей. Есть ли какая-нибудь надежда, достопочтенная, что ты выйдешь за меня замуж?

Ни ответа, ни учтивого слова я от нее не услышал, она лишь со всех ног припустила по дороге, тихо ругаясь сквозь зубы.

В тот же день, когда зарядил ночной дождь, пришел высокий крепкий темноволосый человек и спросил у матери, где я. В руке он сжимал терновую палку, и вид его говорил о сильном гневе. Мать подумала, что если этот черноволосый и собирается что сделать со мною в ту ночь, то уж точно ничего хорошего, и отвечала, что меня нет дома и что она понятия не имеет, вернусь ли я когда-нибудь вообще. В действительности я был в то время в обычном своем положении, то есть спал вместе со свиньями на тростнике в полутьме в задней части дома. Черноволосый человек ушел от нас, однако прежде чем он ушел, из уст его прозвучало немало забористых слов и глаголов весьма нелицеприятных. Его посещение наполнило страхом мое сердце, поскольку я понял, что была некая связь между ним и женщиной, встретившейся мне на дороге.

Поразмыслив над этими вопросами в течение следующего года, я вновь заговорил с Седым Стариком.

— Уважаемый, — сказал я. — Вот уже два года теперь, как я нахожусь без супруги, и не думаю я, чтобы от меня когда-нибудь была польза без таковой. Я опасаюсь, что соседи смеются надо мной. Как вы думаете, — могу ли я рассчитывать на какое-нибудь облегчение моей участи или же я так и останусь в одиночестве до самого дня моей смерти и окончательного захоронения?

— Внучок, — сказал Старик, — для этого необходимо иметь какую-нибудь знакомую девушку.

— Если так, уважаемый, — сказал я, — где, по-твоему, водятся самые лучшие девушки?

— Без сомнения, в Росанн, — отвечал он.

— Если так, — сказал я, — я пойду завтра в Росанн, чтобы обзавестись женой.

Старик не был доволен таким оборотом дела и какое-то время пытался обманными путями отвлечь меня от охватившей меня брачной лихорадки, но мне, конечно, вовсе не хотелось расставаться с замыслом, который твердо сидел у меня в уме вот уже два года. Наконец он сдался и сообщил эту новость моей матери.

— Ах ты, — сказала она, — бедное создание.

— Если ему удастся взять жену из Росанн, — сказал он, — откуда нам знать, не дадут ли за ней приданого? Разве не станет это нам сейчас большим подспорьем в доме, когда почти вся картошка съедена и последняя капля спиртного перекатывается у нас на дне бутылки?

— Раз так, — сказала мать, — я не стану говорить, что ты не прав.

Наконец они сошлись на том, что совсем согласились со мной.

Старик сказал, что знает одного человека в Ги Дорь, и у того есть дочь, миловидная и кудрявая, которая еще не замужем, хотя молодые люди так и приплясывают вокруг нее от желания жениться. Человека зовут Джамс О’Донелл, а девушку — Нобла. Я сказал, что буду рад взять ее за себя. На другое утро Старик сунул в карман бутылку на пинту с четвертью, и оба мы вышли в путь, направляясь в Ги Дорь. Славно прогулявшись, мы достигли этого местечка ранним вечером, когда было еще светло. Внезапно Старик остановился и уселся на обочине дороги.

— Мы уже недалеко от места жительства мистера Джамса О’Донелла? — спросил я мягко и вежливо, обращаясь к Старику.

— Да, — сказал он. — Вон там его дом.

— Отлично, — сказал я. — Я пойду с тобой, чтобы заключить договор и чтобы получить нашу вечернюю порцию картошки. Я голоднее голодного.

— Внучок, — сказал Старик грустно, — я боюсь, что ты не знаешь жизни. В нетленных книгах, что описывают жизнь ирландских бедняков, сказано, что именно в полночь приходят в дом два человека с бутылкой на пинту с четвертью, чтобы сосватать женщину. По этой причине обязаны мы сидеть здесь, покуда не наступит полночь.

— Но вечером будет сыро.

— Все равно. Бессмысленно пытаться избежать своей судьбы, сынок.

В ту ночь нам не удалось избежать ни судьбы, ни дождя. Мы промокли до нитки, а потом и до костей. Когда мы добрались наконец до дверей Джамса О’Донелла, мы были пропитаны водой насквозь, вода лилась с нас в изобилии и промочила Джамса и его дом, равно как и все вещи, и все живое, что было там. Мы залили огонь, и его пришлось разжигать вновь девять раз.

Нобла была в постели, то есть на месте, но мне нет нужды приводить здесь те дурацкие речи, которыми обменялись Седой Старик с Джамсом О’Донеллом, обсуждая вопрос о помолвке. Разговор этот от слова до слова можно найти в нетленных книгах, о которых я прежде говорил. Когда мы вышли от Джамса на рассвете следующего дня, девушка была помолвлена со мной, а Старик был пьян. В полдень мы достигли Корка Дорха, весьма довольные ночным предприятием.

Не мешает сказать, что у нас в деревне было бурное веселье и неистовый разгул, когда пришел день моей женитьбы. Все соседи собрались в доме, чтобы похвалить меня. Деньги из приданого, которые получил Старик, он успел уже пропить подчистую, и во всем доме не нашлось бы и капли на донышке, чтобы выставить на стол перед гостями. Когда они поняли, что дело обстоит таким образом, они помрачнели и приуныли. Со стороны мужчин время от времени слышался угрожающий шепот, а женщины набросились на нашу картошку и выпили все наше молоко, так что следующие три месяца у нас было очень туго с едой. Некоторый страх напал на Старика, когда он смекнул, что за настрой у собравшихся. Он зашептал по секрету мне на ухо:

— Сынок, — сказал он, — если эта компания не получит сегодня от нас выпивки и табаку, то я опасаюсь, как бы нынче ночью не украли у нас из дома свинью.

— Выкрадут всех свиней и мою супругу впридачу, уважаемый, — отвечал я. Нобла в то время была в задней части дома, и моя мать сидела на ней сверху. Бедная девушка порывалась бежать обратно, в дом своего отца, а моя мать ее вразумляла и говорила, что надо покориться ирландской судьбе. Громкий плач и шумный спор слышали мы той ночью.

• Предыдущая
• 13/21
• Следующая