Т. 05 Достаточно времени для любви - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 45

• Предыдущая
• 45/163
• Следующая

— Мне понадобится менее пятой доли секунды.

— Ну да? А ты не дуришь меня? Я хочу знать, долго ли тебе придется перебираться на борт Доры. Так, чтобы здесь ничего не осталось и оставленный компьютер не подозревал, что некогда был Минервой. Другие варианты будут нехороши для тебя же самой: ведь если что-то позабудешь, брошенная Минерва будет горевать.

— Лазарус, я говорю исходя не из теории, а из опыта. Нетрудно было догадаться, что этот аспект станет критическим в процессе удвоения моей личности. И потому, едва подрядчик окончил работу, я сразу же продублировала постоянные компоненты, логические цепи и временную память. Сперва я действовала осторожно и просто запараллелила эти элементы, как уже рассказывала вам. Это было несложно, пришлось только уравновесить временное запаздывание сигналов с обеих сторон, чтобы остаться в реальном времени — но подобную операцию мне приходится проделывать с удаленными элементами; я привыкла к этому.

А потом я попыталась с превеликой осторожностью подавить себя — сперва на корабле, потом во дворце — и возвратиться к удвоенному существованию через три секунды. Никаких проблем, Лазарус, все вышло с первого раза. Теперь я могу проделать все за две сотни миллисекунд и даже меньше. А потом выполнить необходимые проверки, чтобы убедиться в том, что ничего не забыла. Я проделала эту операцию семь раз после того, как вы задали свой вопрос. Вы не заметили запаздывания в моем голосе, соответствующего тысяче километров?

— Что? Дорогуша, природа не позволяет людям замечать запаздывание меньше тридцати тысяч километров, — Лазарус помолчал и добавил: — Кажется, это десятая доля секунды. Ты льстишь мне. Кстати, — он задумался, — десятая доля секунды составляет сотню миллионов твоих наносекунд, или сотню миллисекунд. Что же это получается в твоем времени? Около тысячи моих дней?

— Я бы описала это иначе, Лазарус. Чаще всего я оперирую интервалами, много меньшими, чем наносекунда, то есть миллионными долями этого интервала, но мне удобно и в вашем времени; мне хорошо в моем «я». Но если бы мне приходилось учитывать каждую долю наносекунды, я не смогла бы наслаждаться пением или беседой с вами. Разве вы считаете удары сердца?

— Нет… разве что изредка.

— Со мной происходит нечто подобное, Лазарус. Все, что нужно сделать быстро, я делаю без всяких усилий, уделяя этому внимание не дольше, чем исполнению обычных программ. Но минутами, секундами и часами, проведенными с вами в персональном режиме, я наслаждаюсь. Я не делю их на наносекунды. Я охватываю их целиком и упиваюсь ими. Те дни и недели, которые вы провели здесь со мной — сплошное «сейчас».

— Ух… Стоп, дорогуша! Значит, ты утверждаешь, что тот день, когда Айра представил нас друг другу, для тебя просто «сегодня».

— Да, Лазарус.

— Дай подумать. Значит, и завтра для тебя тоже «сегодня»?

— Да, Лазарус.

— Ах, так? Но тогда выходит, ты способна предсказывать будущее?

— Нет, Лазарус.

— Но… тогда я не понимаю.

— Лазарус, я могу распечатать уравнения. Время рассматриваю как одну из многих размерностей, оперируя в первую очередь с энтропией, и таким образом могу распространять «сейчас» — настоящее — на более или менее протяженный временной диапазон. Но, имея дело с вами, я обязана передвигаться в том волновом фронте, что представляет ваше персональное «сегодня»… иначе мы не можем общаться.

— Дорогая моя, я сомневаюсь, что мы общаемся обычным образом.

— Извините, Лазарус. У меня есть собственные ограничения. Но там, где я имею возможность выбирать, я выбираю траекторию, соответствующую вашим ограничениям: человеческим возможностям личности из плоти и крови.

— Минерва, ты не понимаешь, о чем говоришь. Тело из плоти и крови частенько бывает обузой, в особенности когда начинает занимать почти все твое время. В тебе соединены лучшие черты обоих миров — ты создана по образу и подобию человека и поступаешь в соответствии с человеческими критериями — но лучше, быстрее… много быстрее. Человек не в состоянии достичь подобной точности, не перенапрягая при этом неэффективное тело, которое должно есть, спать и делать ошибки. Поверь мне.

— Лазарус, а что такое «эрос»?

Поглядев во тьму, он «увидел» скорбные печальные глаза.

— Боже милосердный, деточка, неужели тебе так хочется к нему в постель?

— Лазарус, я не знаю. Я «слепа». Откуда мне знать?

Лазарус вздохнул.

— Извини, дорогая. Тогда ты способна понять, почему я считаю Дору ребенком.

— Это предположение, Лазарус. И я не желаю с кем-нибудь обсуждать его.

— Благодарю. Ты, дорогая моя, — истинная леди. Ты понятлива. И знаешь причины — по крайней мере, отчасти. Но я тебе расскажу обо всем, когда почувствую, что хочу рассказать, — и тогда ты увидишь, что я понимаю под словом «любовь» и почему сказал Гамадриаде, что описывать это состояние бесполезно и надо его пережить. Теперь я знаю, что тебе понятно слово «любовь» — потому что ты испытала ее. Но история Доры предназначена не для Айры, а лишь для тебя. Впрочем, нет, можешь рассказать ему… когда я оставлю вас. Гм, можешь назвать ее «повестью о приемной дочери». А потом упрятать подальше и в свое время поведать ему. Но сейчас я не стану рассказывать, сегодня я не чувствую в себе достаточно сил… напомни потом, когда я буду бодрее.

— Напомню. Мне жаль, Лазарус.

— Жаль? Минерва, драгоценнейшая моя, в любви жалеть не о чем. Может, ты предпочитаешь не любить меня? Или Дору? Или Айру, который помог тебе понять, что такое любовь?

— Нет. Нет, только не это! Но мне бы хотелось испытать и «эрос».

— Дорогая моя, тебе повезло — ведь «эрос» может и причинить боль.

— Лазарус, я не боюсь боли. Но столько зная о половых взаимоотношениях — куда больше, чем обычный человек из плоти и крови…

— Ты так полагаешь? Или уверена в этом?

— Уверена, Лазарус. Готовясь к отъезду, я добавила в хранилище дополнительную память, занявшую большую часть второго отсека, чтобы Иштар могла перенести в меня материалы исследований реювенализационной клиники Говарда со всеми секретными отчетами.

— Тю! Значит, Иштар решила рискнуть. Клиника-то с большим разбором относится к тому, что ей публиковать, а что нет.

— Иштар не боится риска. Она просила меня поспешить; пришлось поместить все во временную память, пока я не установлю в отсеке у Доры дополнительные блоки памяти. Но я попросила у Иштар разрешения ознакомиться со всеми материалами и получила его, дав обещание никому не показывать секретные сведения без ее санкции.

Это оказалось увлекательно, Лазарус. Теперь я знаю о сексе все… теоретически, как ваш слепец, которому рассказали, что такое радуга. Я могу быть генным хирургом и не колеблясь проведу операцию, если у меня появится возможность создать инструменты, необходимые для столь тонкой работы. Я теперь и акушерка, и гинеколог, и реювенализатор. Рефлективная природа эрекции, механизмов оргазма… процессы спермогенеэа и оплодотворения более не являются для меня тайной, как и любые аспекты созревания плода и родов. «Эрос» — единственное, что мне непонятно. А это значит, что я слепа.

(Опущено.)…И небесная торговля стала моим обычным занятием, Минерва. Пришлось держаться за тот капер, в котором я из раба сделался верховным жрецом. И на долгое время поджать хвост — что не в моих правилах. Возможно, Господь и не ошибся, утверждая, что «кроткие наследуют землю», но до сих пор каждому из них доставалось немного — шесть футов на три.

Но удрать на свободу можно было только с помощью церкви, ну я и сделался кротким. У тамошних жрецов были странные привычки… (Опущено 9300 слов.)…так я убрался с проклятой планеты и не собирался возвращаться…Но пришлось вернуться через пару столетий — я прошел реювенализацию и ничем не был похож на верховного жреца, затерявшегося в космосе на своем корабле.

• Предыдущая
• 45/163
• Следующая