Т. 02 Вне всяких сомнений - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 67

• Предыдущая
• 67/168
• Следующая

— Я не думаю, что их уж очень интересует род человеческий. До сегодняшнего дня, по крайней мере, совсем не интересовал.

— Да не в этом дело. Неужели не понятно? У нас было хоть какое-то чувство собственного достоинства. Мы — человечество — страдали и совершали подвиги. Даже когда мы терпели поражение, у нас оставалось трагическое удовлетворение тем, что мы все-таки выше и сообразительнее прочих животных. У нас была вера в человечество — впереди было еще много великих свершений. Но если мы просто одни из низших животных, то какие же великие дела могут нас ожидать?

Мне, например, и в голову не пришло бы становиться «ученым», если бы я знал, что я — рыбка, ковыряющаяся в иле на дне лужи. Моя работа просто не имела бы никакого смысла.

— Может, так оно и есть,

— Пусть так оно и есть! — Эйзенберг поднялся и стал возбужденно расхаживать по ограниченному пространству их тюрьмы. — Может, и так. Но я не смирюсь! Возможно, вы правы. Возможно — ошибаетесь. Не так уж важно, откуда взялись эти Иксы. Так или иначе, они угрожают нашему роду. Док, мы должны выбраться отсюда и предупредить людей!

— Но как?

Большую часть последних дней перед смертью Грейвс проводил в коматозном состоянии. Билл дежурил при нем почти непрерывно, лишь изредка позволял себе поспать несколько десятков минут. Он мало чем мог помочь своему другу, кроме как бодрствованием, но душевное состояние поддерживалось этим у обоих.

Когда Грейвс позвал его, Билл дремал. Он проснулся мгновенно, хотя шепот был едва слышен.

— Да, док?

— Я не смогу долго говорить. Спасибо за заботу, сынок.

— Да что вы, док.

— Не забывай, для чего ты здесь. Когда-нибудь тебе выпадет шанс. Будь готов и не упусти его. Надо предупредить людей.

— Я это сделаю, док. Клянусь.

— Молодец. — И уже почти совсем неслышно: — Спокойной ночи, сынок.

Эйзенберг не спускал глаз с тела, пока оно совсем не остыло и не начало коченеть. Измотанный своим долгим бодрствованием и выжатый до дна эмоционально, он провалился в глубокий сон. Когда же он проснулся, тело исчезло.

Было трудно сохранять присутствие духа, оставшись в одиночестве. Он очень правильно поступил, решив при первой же возможности предупредить все остальное человечество, но пока что нужно было противостоять бесконечной монотонности. У него не было даже того развлечения, которое мог позволить себе любой узник, — считать отмеренные ему дни. Ведь его «календарь» был всего лишь счетом его погружений в сон.

Большую часть времени он был не вполне разумен, и было еще хуже, что он сознавал собственное безумие. Периоды возбуждения сменялись полосами глубокой депрессии, когда он мог бы покончить с собой, если бы это было возможно.

Во время периодов возбуждения он строил грандиозные планы борьбы с Икс-существами — после побега. Он не знал, как и когда, но в иные моменты на него находила уверенность. Он сам бы возглавил крестовый поход; ракеты смогут преодолеть мертвую зону облака и Столбов; атомные бомбы разрушат их динамическое равновесие. Они будут уничтожены, и мир вновь, как прежде, станет царством человека.

Но снова накатывало отчаяние, и он понимал, что слабое инженерное искусство человека неспособно противостоять мощи и знаниям существ, которые создали Столбы, которые таким неслыханным способом похитили их с Грейвсом. Они бессильны. Может ли треска строить план восстания против города Бостона? Что изменилось бы от того, что болтливые обезьяны в Гватемале приняли решение уничтожить американский флот?

Они бессильны. Человеческая раса достигла вершины, — и оказалось, что она — не высшее достижение природы, и это знание оказалось смертельным — одно только знание само по себе. Сейчас это знание убивало его, Билла Эйзенберга. Эйзенберг — представитель рода homo piscis[39]. Бедная рыбка!

Перенапряженный ум его лихорадочно перебирал возможности предостеречь собратьев. Он не мог бежать, пока его окружение остается неизменным; он это наконец осознал и смирился. Но кое-что все же выходило за пределы клетки: остатки пищи, продукты его жизнедеятельности и — тело Грейвса. Если умрет и он, его тело тоже будет выброшено. По крайней мере, некоторые из тех предметов, что поднимались вверх на Столбы, оказывались в конце концов внизу — это он знал точно. Получается, что Икс-существа сбрасывают ненужные им вещи по столбу Вахини? Он убеждал себя, что именно так все и происходит.

Очень хорошо, ведь его тело тоже придется в конце концов возвращать на поверхность. Как он мог бы этим воспользоваться, чтобы передать послание своим собратьям? Никаких письменных принадлежностей, кроме собственного тела, у него не было.

Но тем же способом, каким он сделал себе календарь, он может написать послание. Он может сделать рубцы на коже обломком ногтя. Если одно и то же место раздражать снова и снова, не давая заживать, получится подобие татуировки.

Буквы должны быть большими; ему была доступна лишь передняя часть тела. Поэтому много не напишешь. Это должно быть очень простое предупреждение. Если бы его мозг был в полном порядке, то он, может быть, более умно сформулировал свое предостережение — если бы был в порядке…

Через некоторое время он покрыл свою грудь и живот рубцами татуировки, которой не постыдился бы и вождь бушменов. К тому времени он исхудал, и кожа его была нездорового цвета; рубцы отчетливо выделялись на ней.

Его тело нашли в Тихом океане португальские рыбаки, которые не смогли разобрать послание, но передали тело в портовую полицию Гонолулу. Там тело сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и похоронили. Отпечатки пальцев отождествили в Вашингтоне, и Уильям Эйзенберг, ученый, член множества научных обществ, один из достойных представителей рода homo sapiens, второй раз был официально признан мертвым, добавив к истории своего исчезновения новую загадку.

Неповоротливый механизм официальной переписки сработал и сообщение об обнаружении тела Эйзенберга оказалось на рабочем столе капитана Блейка, в одном из портов Южной Атлантики. Фотографии тела были приложены к отчету. Там же было короткое официальное письмо, в котором говорилось, что, поскольку капитан имел отношение к этому происшествию, эти материалы направляются ему для ознакомления и возможных комментариев.

Капитан уже в десятый раз рассматривал фотографии.

Вытатуированное послание было видно вполне отчетливо:

«БЕРЕГИТЕСЬ — ТВОРЕНИЕ ПРОДОЛЖАЛОСЬ ВОСЕМЬ ДНЕЙ»

Но что же это означало?

В одном он был уверен — этой татуировки не было у Эйзенберга, когда он исчез с «Мэхена».

Этот человек прожил достаточно долго после того, как его утащила шаровая молния, — это было очевидно. И он что-то узнал. Но что? Ссылка на первую главу Книги Бытия не осталась незамеченной капитаном; но непонятно было, что из этого следует.

Он снова уселся за стол и продолжил начатую фразу в черновом варианте рапорта, адресованного Бюро: «… послание, нанесенное на кожу, скорее добавляет таинственности в это происшествие, а не проясняет его. Я вынужден заключить, что шаровые молнии Лагранжа и Столбы каким-то образом связаны между собой. Патрулирование вокруг Столбов не должно прекращаться. Если будут разработаны новые методы изучения природы Столбов, то их следует применить. К сожалению, я не могу предложить что-либо еще…»

Он встал из-за стола и направился к маленькому аквариуму, закрепленному на кардановом подвесе. Постучал пальцем по стеклу, чтобы вывести из оцепенения двух золотых рыбок. Заметив уровень воды, он обратился к стюарду: «Джонсон, аквариум опять налит доверху. Патра опять чуть не выпрыгнула!»

— Сейчас сделаю, капитан, — стюард вышел из буфетной с миской в руке. («Не понимаю, зачем Старику эти поганые рыбы. Он ими совсем не интересуется — я же вижу».) Вслух он сказал: — Эта Патра не хочет там оставаться, капитан. Вечно пытается выпрыгнуть. И она не любит меня.

• Предыдущая
• 67/168
• Следующая