Т. 14 Чужак в стране чужой - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 93
- Предыдущая
- 93/144
- Следующая
А потом они отдыхали, и Джилл попросила Майкла телекинетически обмыть Патрицию, и та визжала и хихикала, и Джилл тоже визжала и хихикала. Сама Джилл познакомилась с таким невидимым мытьем уже давно, постепенно это стало у них вроде как семейной традицией — традицией, которая обязательно понравится Пэтти. Было до слез смешно смотреть, какое стало у Пэтти лицо, когда она вдруг почувствовала, что ее скребут невидимые руки, и потом, когда все ее тело вдруг сразу, само собой высохло — и без полотенца, и без воздушной сушилки.
— После такого, — сказала Пэтти, — полагается выпить.
— Само собой, милая.
— И я ведь так и не показала вам остальные мои картины. Они вернулись в гостиную, и Пэт встала прямо посередине ковра.
— Посмотрите сперва на меня. На меня, а не на картины. Что вы видите?
Майкл мысленно убрал татуировки и оглядел нового брата по воде в первозданном, так сказать, виде, безо всяких украшений. Татуировки ему очень нравились, они выделяли Пэт среди всех остальных женщин, делали ее индивидуумом. Они придавали ей нечто вроде как марсианское, с ними Пэт не имела этой одинаковости, отличавшей большинство людей. (Отличавшей — от кого? Скорее уж, не отличавшей их друг от друга.) Майк даже подумывал покрыть самого себя татуировками — нужно только прогрокать, что же на них должно быть изображено. Житие его отца, брата по воде Джубала? Об этом стоило подумать. А может быть, и Джилл захочет себе татуировку? Какие картины сделают Джилл еще более прекрасной Джилл?
То, что увидел Майкл, глядя на Пэт, лишенную татуировок, понравилось ему несколько меньше; она выглядела, как и должна выглядеть женщина. Майкл все еще не грокал Дюкову коллекцию; из нее можно было узнать, что бывают женщины самых разнообразных форм, размеров и расцветок и что в акробатике любви тоже возможно некоторое разнообразие — и ровно ничего, кроме этого. Полученное Майклом воспитание сделало его идеальным наблюдателем, а заодно лишило его восприимчивости к утонченному наслаждению, испытываемому некоторыми людьми при подглядывании в замочную скважину спальни. И не то что бы женщины (в том числе, конечно же, и Патриция Пайвонская) его не возбуждали — просто информация, получаемая зрением, способствовала этому возбуждению крайне мало. Основную роль играли здесь обоняние и осязание — следствие смешанной, полумарсианской, получеловеческой природы Майкла; марсианский рефлекс, аналогичный нашему половому (и не более утонченный, чем чихание), стимулируется именно этими чувствами, правда, — только во вполне определенный, весьма непродолжительный период оплодотворения. Марсианская «любовь» не более романтична, чем внутривенное питание.
Зато без татуировок стало еще виднее, что у Патриции есть свое собственное лицо. Лицо, отмеченное красотой прожитой жизни и — как с крайним удивлением понял Майкл — еще более свое, чем лицо Джубала; в Майкле с новой силой вспыхнула любовь к Пэт (сам он словом «любовь» не пользовался).
И у нее был свой собственный запах, и свой собственный голос. Голос Пэт звучал чуть хрипловато, Майклу нравилось слушать его — даже тогда, когда смысл слов не огрокивался. В запахе ее ощущалась горьковатая, мускусная примесь — от работы со змеями. Змей Майкл тоже любил, он умел общаться даже с ядовитыми — и не только благодаря своей способности растягивать время и таким образом не позволять себя укусить. Змеи с ним сгрокивались, он любил их невинные, безжалостные мысли, так напоминавшие о Марсе, о доме. Майкл был единственным — кроме, конечно же, самой Пэт — чьи руки любила Сосисочка. Огромная удавиха отличалась огромной же флегматичностью, буквально каждый мог делать с ней почти все что угодно, ничего при этом не опасаясь, но любила она только свою хозяйку и Майкла.
Майк вернул татуировки на место.
И зачем только тетя Пэтти позволила себя разрисовать, думала Джилл. Не будь она похожа на ходячий комикс — вид был бы вполне приличный. Джилл любила саму Патрицию, а не то, как та выглядит — не нужно, кстати, забывать, что эти картины обеспечивают ей пропитание… пока она не постареет настолько, что лохи не захотят больше на них смотреть, кто бы уж их там ни изобразил — хоть Джордж, хоть сам Рембрандт. Будем надеяться, что у нее хватает ума откладывать себе на старость… и тут Джилл с радостью вспомнила, что теперь тетя Пэтти — брат по воде и, значит, надежно обеспечена сказочным состоянием Майкла.
— Ну так что? — переспросила миссис Пайвонская. — Что же вы видите? Вот ты, Майк, как ты думаешь, сколько мне лет?
— Я не знаю.
— Угадай.
— Я не могу, Пэт.
— Брось, попробуй.
— Не надо, Пэтти, — вмешалась Джилл, — он же и вправду не может. Не успел еще толком научиться определять возраст — ты же знаешь, как недолго он здесь, на Земле. К тому же Майк думает в марсианских годах и марсианской системе счисления. Насчет времени и чисел он всегда прибегает к моей помощи.
— Н-ну… а тогда ты, лапа. Только говори по-честному.
Джилл внимательно оглядела Пэтти, отметила и ее стройную, подтянутую фигуру, и предательские морщинки на шее, руках и вокруг глаз, а затем плюнула на честность, обязательную при общении братьев по воде, и скинула пять лет.
— М-м-м, ну, думаю, лет тридцать с небольшим.
Миссис Пайвонская весело расхохоталась.
— Вот видите, милые, что это значит — жить в Истинной Вере. Джилл, лапа, да мне же скоро пять десятков стукнет.
— Никогда бы не поверила!
— Вот, милая, что делает с человеком счастье. После первого ребенка я совсем расползлась. Брюхо — как на седьмом месяце, груди обвисли. Ты, кстати, не подумай, я их не подтягивала, можешь посмотреть… конечно, после хорошего хирурга шрамов не видно, но со мной — совсем другое дело, у меня получились бы дырки в картинах.
— А потом я узрела Свет. Нет, никаких там физических упражнений, никакой диеты — я же не ем, а буквально обжираюсь, ни в чем себе отказать не могу. Нет, милая, это все — Счастье. Совершенное Счастье в Боге — при помощи Благословенного Фостера.
— Потрясающе, — искренне восхитилась Джилл.
Все ведь верно, тетя Пэтти действительно не занимается спортом, не сидит на диете, никакой скальпель до ее татуировок не дотрагивался — как медсестра, Джилл кое-что понимала в пластической хирургии.
Майкл же без особого удивления принял к сведению, что Пэт научилась думать свое тело, может — с помощью Фостера, может — нет, разница небольшая. Джилл обучалась этой технике, но ей было еще далеко до совершенства — не доставало знания марсианского языка. Спешить некуда, нужно ждать, и время созреет.
— Я хотела, чтобы вы сами убедились, на что способна Вера. Но настоящие изменения глазом не увидишь, они внутри. Счастье. Всеблагой Господь знает, что у меня нет дара говорить на языках, и все равно я попытаюсь вам объяснить. Сперва вы должны осознать, что все эти другие, так называемые «церкви» — ловушки дьяволовы. Наш возлюбленный Иисус проповедовал истинную Веру — так говорил Фостер, и я полностью этому верю. Но за многие века тьмы слова Иисуса исказили и извратили до такой степени, что теперь Он и сам бы их не узнал. И тогда Господь послал нам Фостера — провозгласить Новое Откровение, очистить учение Христа, чтобы оно вновь засияло во всем своем великолепии.
Патриция Пайвонская указующе воздела палец и мгновенно превратилась в священнослужительницу, осиянную сакральным достоинством, облаченную в мистические символы.
— Господь повелел нам быть Счастливыми. Для того Он и наполнил дальний мир вещами, чтобы мы были Счастливы. Без божьего соизволения сок гроздей виноградных не претворялся бы в вино — а значит, Он хочет, чтобы мы пили вино и радовались. Ведь мог же Он повелеть виноградному соку так и оставаться виноградным соком, либо прямо скисать в уксус, от которого никому нет никакой радости. Разве это не верно? Конечно же, Он не хочет, чтобы люди напивались по-свински, а потом били своих жен и забывали о своих детях… Он дал нам вещи для употребления — не для злоупотребления. А если тебе хочется выпить стакан — да хоть десять стаканов, кому сколько надо — в компании друзей, узревших Свет, а затем тебе захочется потанцевать и воздать хвалу Господу за бесконечную его милость — почему бы, спрашивается, и нет? Господь дал нам алкоголь и другое, чтобы мы выпили, потанцевали и были счастливы. Она смолкла — но ненадолго.
- Предыдущая
- 93/144
- Следующая
