Гражданин Галактики (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 73

• Предыдущая
• 73/216
• Следующая

— С вами они тоже не разговаривают?

— Теперь разговаривают. Для этого потребовалось прямое распоряжение старшего помощника и много терпения с моей стороны, — она нахмурилась. — Торби, у каждой клановой культуры, — а я не знаю другую, которой были бы в такой же мере присущи черты клановости, — у каждой такой культуры есть особое слово… которое означает «человек». Правда, произносят его по-разному. Такое слово обозначает их самих. «Я и моя жена, мой сын Джон и его жена, нас четверо, а больше никого нет на всем белом свете». Такая точка зрения отсекает их от всех прочих групп людей и отрицает право других считаться людьми. Тебе уже довелось слышать слово «фраки»?

— Да. Но я не знаю, что это значит.

— Фраки — это безвредное, но достаточно противное животное. В их устах «фраки» означает «чужак».

— Ну что ж, я действительно чужой для них.

— Да, но это означает, что ты никогда не станешь ничем иным. Это означает, что ты и я — недочеловеки, стоящие вне закона — их закона.

Торби растерялся.

— Значит ли это, что мне придется безвылазно сидеть в каюте и ни с кем не разговаривать?

— Великое небо! Не знаю. Но ведь я-то разговариваю с тобой.

— Спасибо!

— Посмотрим, что я сумею для тебя сделать. Торговцы отнюдь не жестоки, в них лишь сквозит провинциальное высокомерие. Им и в голову не приходит, что ты способен что-то чувствовать. Я поговорю с капитаном. Мы с ним условились побеседовать, как только корабль окажется в безопасной сверхсветовой области, — она взглянула на часы. — Господи, уже столько времени! Я пришла поговорить о Джаббуле, а мы даже не вспомнили об этом! Ты позволишь мне прийти еще?

— Я хотел бы вас видеть почаще.

— Ну вот и хорошо. Культура Джаббула изучена неплохо, но, как мне кажется, ни один исследователь не имел возможности взглянуть на нее с вашей точки зрения. То, что ты оказался профессиональным нищим, весьма и весьма меня обрадовало.

— То есть?

— Видишь ли, ученые, которым довелось изучать Джаббул, общались в основном с высшей знатью планеты. О жизни рабов они могли судить… ну, скажем, поверхностно, а не изнутри. Понимаешь?

— Верно, — кивнул Торби, — и если вам захочется узнать о жизни рабов побольше, то я к вашим услугам.

— Ты был рабом?

— Я вольноотпущенник. Мне следовало сказать вам раньше, — проговорил он, ощущая некое неудобство и даже опасение, что новообретенный друг, узнав о его социальном происхождении, отнесется к нему с презрением.

— Что ты! Да я счастлива узнать об этом! Торби, ты просто кладезь сокровищ! Слушай, милый, мне нужно бежать, я опаздываю. Ты не будешь возражать, если я к тебе вскоре загляну?

— Ну что вы, Маргарет! — и он честно добавил: — Ведь мне все равно больше нечего делать.

Этой ночью Торби спал на своей новой чудесной кровати. Все утро он провел в одиночестве, но не скучал, так как у него появилась масса игрушек, с которыми он мог забавляться. Он извлекал предметы и вновь заставлял их прятаться, восхищаясь тем, как удобно и компактно все устроено. Чтобы придумать все это, нужно прямо-таки дьявольское хитроумие, подумал он. Баслим говорил, что магии и волшебства не существует, но факты сильнее любых слов. На Джаббуле есть уйма колдунов, а если они не занимаются магией, то чем же, простите, они занимаются?

Он уже в шестой раз раскладывал койку, когда раздался пронзительный звук, от которого Торби едва не выпрыгнул из башмаков. Это были колокола громкого боя, возвещавшие учебную тревогу и призывавшие всех занять свои места, но Торби об этом не знал. Уняв сердцебиение, он приоткрыл дверь и выглянул наружу. По коридору сломя голову бежали люди.

Мгновение спустя их и след простыл. Мальчик вернулся в каюту и попытался привести в порядок свои мысли. Вскоре его острый слух уловил, что мягкое шуршание вентиляторов стихло. Но Торби не знал, что ему делать. Он должен был сейчас прятаться в особом помещении вместе с детьми и теми, кому не полагалось участвовать в боевых действиях, но не ведал об этом.

Поэтому он просто ждал.

Снова прозвучали колокола, но на сей раз звук сопровождался рожком, и опять по коридорам помчались люди. Тревога повторялась снова и снова: экипаж отрабатывал «общий аврал», «пробоину в корпусе», «отказ энергосистемы», «отказ системы подачи воздуха», «радиационную опасность» — все приемы, которые обычно предлагаются космонавтам во время учений. В какой-то момент отключилось освещение и исчезло искусственное поле тяготения, и Торби испытал еще с давних времен поражавшее его ощущение свободного падения.

Вся эта непонятная суета продолжалась достаточно долго, и наконец мальчик услышал звук отбоя, а вентиляционная система вновь заработала нормально. Никому даже в голову не пришло побеспокоиться о Торби; старая женщина, командовавшая небоеспособным населением корабля, забыла о каком-то фраки, хотя пересчитывала по головам даже животных, находящихся на борту.

Сразу же после тревоги Торби вызвали к старшему помощнику.

Человек, открывший его дверь, схватил мальчика за плечо и вытащил наружу. Поначалу Торби был слишком ошарашен, чтобы сопротивляться, но, пройдя несколько шагов, взбунтовался: он был сыт по горло подобным обращением.

Чтобы выжить в Джаббулпорте, он был вынужден научиться приемам уличной драки; однако этот его противник явно изучал боевое искусство, построенное на научных основах и самообладании. Торби все же изловчился и нанес один-единственный удар, после чего был прижат к переборке с вывернутым и едва не сломанным запястьем.

— Прекрати дурить!

— А куда ты меня тащишь?

— Я сказал, прекрати эти глупости! Тебя вызывает старший помощник. Не зли меня, фраки, или я выбью мозги из твоей башки!

— Я хочу видеть капитана Краузу!

Мужчина слегка ослабил хватку и ответил:

— Увидишь. Но тебя вызывает старший помощник, а она не любит ждать. Ты успокоишься? Или доставить тебя по частям?

Торби покорно поплелся следом. Вывернутая кисть вкупе с нажимом на нерв, проходящий под костью, имеет свою грубую логику. Они поднялись по палубам, и мужчина втолкнул его в открытую дверь.

— Старший помощник! Я привел этого фраки.

— Благодарю вас, мастер третьей палубы. Вы можете идти.

Торби понял только слово «фраки». Придя в себя, он осмотрелся и увидел, что находится в помещении, в несколько раз превосходящем размерами его собственную каюту. Самым заметным предметом обстановки была огромная кровать, но крохотная фигурка, покоящаяся на кровати, довлела над всем окружающим. Оторвав от нее взгляд, Торби только теперь заметил, что по одну сторону кровати молча стоит Крауза, а по другую — еще одна женщина, ровесница капитана.

Женщина на кровати, несмотря на преклонные годы, излучала властность и силу. Она была богато одета — один лишь шарф, прикрывавший ее тонкие волосы, стоил столько денег, сколько Торби никогда не видел за раз. Однако мальчик видел только ее пронзительные глаза за полуприкрытыми веками.

— Вот как! Я с большим трудом в это поверила, старший сын, — она говорила по-фински.

— Мать моя, послание подлинное.

Женщина фыркнула.

Капитан со смиренной настойчивостью произнес:

— Мать, выслушайте его сами, — он повернулся к Торби и сказал на интерлингве:

— Повтори послание, переданное твоим отцом.

При виде друга отца Торби почувствовал облегчение и покорно воспроизвел непонятный ему текст. Пожилая женщина выслушала его и обернулась к капитану Краузе.

— Что такое? Он говорит на нашем языке? Фраки?

— Нет, мать моя, он не понимает ни слова. Это послание Баслима.

Она вновь обратила взгляд на Торби и обрушила на него шквал финских слов. Мальчик вопросительно посмотрел на капитана.

— Пусть повторит еще раз, — велела женщина.

Капитан отдал приказ. Торби смутился, но с готовностью повторил. Женщина лежала молча, а остальные терпеливо ждали. Злость и отчаяние перекосили ее лицо; наконец она выдохнула:

— Долги надо платить!

• Предыдущая
• 73/216
• Следующая