Шестая колонна. Дети Мафусаила - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 83

• Предыдущая
• 83/95
• Следующая

— Что вы имеете в виду?

— А вам когда-нибудь приходилось ухаживать за спящими? Нет, конечно, нет. Это очень надоедает. Без конца переворачивай их, сгибай им руки, разгибай ноги, поворачивай им головы, закрывай резервуар — прямо конвейер. Я так устала от человеческих тел, что уже готова принять обет безбрачия.

— Не стоит принимать скоропалительных решений, — посоветовал Лазарус.

— А тебе-то какое дело, старый обманщик?

Элеонор Джонсон прервала шутливую перебранку:

— А я рада, что мы снова на корабле. Эти подобострастные скользкие джокайрийцы… ух!

Нэнси пожала плечами:

— Это предрассудки, Элеонор. Джоки вообще-то ничего, хотя и по-своему. Конечно, они не совсем такие, как мы, но ведь и собаки на нас не похожи. Не будешь же ты из-за этого плохо относиться к собакам, верно?

— Вот что они такое, — печально протянул Лазарус. — Собаки…

— Что?

— Я не хочу сказать, что они собаки в прямом смысле — они даже внешне ничем не напоминают собак. Кроме того, джокайрийцы развиты ничуть не менее нас, а кое в чем превосходят. Но они все равно собаки. Эти, которых они называют богами, просто их хозяева, их владельцы. А нас они приручить не смогли, поэтому и вышвырнули за порог.

Либби подумал о необъяснимом телекинезе, к которому джокайрийцы — или их хозяева — прибегли.

— Интересно, — задумчиво сказал он, — как бы это выглядело, если бы они смогли одомашнить нас? Они научили бы нас множеству удивительных вещей…

— Забудь об этом, — резко сказал Лазарус. — Человеку не пристало быть чьей-либо собственностью.

— А что же пристало человеку?

— Человек должен оставаться самим собой… и всегда быть на высоте. — Лазарус поднялся: — Мне пора.

Либби тоже собрался уходить, но Нэнси остановила его:

— Подожди. Я хочу задать тебе несколько вопросов. А какой сейчас год, если считать по земному летоисчислению?

Либби хотел было ответить, но запнулся и задумался. Наконец он выдавил:

— Я не знаю, что ответить. С таким же успехом вы могли спросить меня, как высоко расположен верх.

— Возможно, я неверно сформулировала вопрос, — согласилась Нэнси. — Я не слишком хорошо разбираюсь в физике, но помню, что время — понятие относительное и что одновременность — термин, имеющий смысл только по отношению к точкам, расположенным достаточно близко друг от друга. Но все равно я хотела бы кое-что узнать. Мы летели гораздо быстрее и улетели гораздо дальше, чем когда бы то ни было, верно? Так вот, замедлили ли свой ход наши часы или что-нибудь в этом роде?

У Либби был тот озадаченный вид, который появляется у всех физиков и математиков, когда обычные люди пытаются говорить с ними о тонкостях их профессии.

— Вы имеете в виду парадокс, известный как Лоренца-Фицджеральда сокращение? Извините меня, но говорить об этом словами — значит говорить чепуху.

— Почему? — настаивала она.

— Потому что… ну, потому, что словами этого не объяснишь. Формулы, используемые для описания явления, в данном случае условно названного парадоксом, заведомо учитывают, что наблюдатель сам становится частью явления.

Обычно здравый смысл исходит из того, что мы в состоянии оставаться в стороне от происходящего и наблюдать за ним. Математика же отвергает даже саму возможность такого рода отстранения. Любой наблюдатель является частью целого, и он не может перестать быть его частью.

— Ну а все-таки? Вдруг это у него получится? Допустим, что нам прямо сейчас удалось бы увидеть Землю?..

— Ну вот, опять… — вздохнул несчастный Либби. — Я попытался объяснить все словами и тем самым только усугубил путаницу. Невозможно измерить время в прямом смысле слова, если два события разобщены в континууме. Единственное, что можно измерить, — это интервал.

— Ладно, каков же интервал? Позади столько времени и пространства…

— Нет, нет, нет! Это вовсе не то. Интервал — это… в общем, интервал. Я могу написать формулы, описывающие его, но словами его не определишь. Послушайте, Нэнси, вы в состоянии записать словами партитуру симфонии для оркестра?

— Нет. Впрочем, может быть, это и реально, но заняло бы в тысячу раз больше времени.

— А музыканты все равно не могли бы играть до тех пор, пока вы не обратили бы все это в нотные знаки. Вот что я имел в виду, — продолжал Либби, — когда сказал, что язык тут не годится. Однажды я уже столкнулся с подобной трудностью. Меня попросили описать словами принцип действия межзвездного привода и объяснить, почему, хотя привод работает за счет исчезновения инерции, мы — люди, находящиеся внутри корабля, — исчезновения инерции не ощущаем? Словами тут ничего не растолкуешь. Ведь инерция — это не просто свойство материальных тел, это абстрактное понятие, используемое при математическом моделировании физической картины мироздания. Фу-у… Тупик какой-то.

Нэнси слегка растерялась, но продолжала настаивать на своем:

— Все равно мой вопрос имеет смысл, даже если я сформулировала его неверно. И нечего отбояриваться от меня. Допустим, мы сейчас повернем назад и направимся к Земле — то есть совершим тот же путь, но только в обратном направлении, и тем самым удвоим корабельное время. Итак, какой год будет на Земле, когда мы доберемся до нее?

— Там будет… Сейчас, минуточку. — Мозг Либби почти автоматически начал работать над невероятно сложной проблемой соотношения ускорений, интервалов, векторов движения. Согретый внутренним сиянием математического озарения, он уже почти получил ответ, как вдруг вся проблема распалась на куски и стала неразрешимой. Он внезапно осознал, что решений бесконечное множество, и все в равной степени вероятны.

Это казалось невозможным. В реальности, а не в фантастическом мире математики такая ситуация была бы абсурдной. Ответ на вопрос Нэнси должен существовать только один.

Может ли быть так, что фундамент стройного здания теории относительности на самом деле зиждется на абсурде? Или вся загвоздка в том, что физически невозможно повторить путь между звездами в обратном направлении?

— Мне придется немного поразмыслить над вашим вопросом, — поспешно сказал Либби и сорвался с места прежде, чем Нэнси успела остановить его.

Раздумья в одиночестве ничуть не приблизили его к решению проблемы. И причина коренилась вовсе не в сбое его математических способностей. Он знал, что в состоянии разработать математическое обеспечение для группы фактов любой степени сложности. Затруднение и заключалось именно в недостаточности фактов. До тех пор пока кто-нибудь не преодолеет межзвездное расстояние с околосветовой скоростью и не вернется на планету, с которой стартовал, остается только гадать на кофейной гуще.

Либби поймал себя на том, что вспоминает о плато Озарк — своих родных местах; с тоской подумал он о милых его сердцу холмах. По-прежнему ли они зелены? По-прежнему ли дым осенью стелется между деревьев? Он с огорчением констатировал, что и этим вопросом суждено остаться без ответа.

Либби попытался подавить в себе приступ ностальгических настроений. Последний раз подобная волна тоски по родине нахлынула на него давным-давно — во время выхода в открытый космос, когда он еще служил в Космическом строительном корпусе.

Чувство сомнения и неуверенности, чувство потерянности и ностальгии распространилось по всему кораблю. На первом этапе путешествия Семьи были преисполнены надежд, как первые переселенцы, пересекающие прерии в крытых повозках. Теперь же они направлялись в никуда. И содержание, и смысл прожитого дня сводились к тому лишь, что он сменялся на следующий. Их долгая жизнь стала бременем и потеряла всякую значимость.

Айра Говард, состояние которого легло в основу Фонда Говарда, родился в 1825-м году и умер в 1873-м от старости. Он продавал продукты золотоискателям в Сан-Франциско, подвизался в роли маркитанта во время Гражданской войны и мало-помалу приумножил свои доходы.

Говард страшно боялся смерти. Он нанял лучших врачей своего времени, чтобы те продлили ему жизнь. Прогрессирующие процессы старения настигли его в том возрасте, когда большинство мужчин считаются еще молодыми. Медицина оказалась бессильна перед лицом этого явления. Тем не менее его завещание гласило, что деньги должны пойти на «дело продления человеческой жизни». Распорядители Фонда не смогли придумать ничего лучшего для исполнения предсмертной воли Говарда, как приступить к поиску людей, наследственность которых свидетельствовала о предрасположенности к продолжительной жизни. Потенциальных долгожителей поощряли к бракам с себе подобными. Этот метод предвосхитил приемы Бербанка и, не исключено, основывался на блистательных работах Грегора Менделя.

• Предыдущая
• 83/95
• Следующая