Двойник. Дверь в лето - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 83
- Предыдущая
- 83/91
- Следующая
— Купил.
Он тронул мой пояс, пощупал обманчиво мягкий металл и взвесил его на руке.
— Вот те на! Дэнни… слушайте меня внимательно. Я задам вам вопрос, а вы хорошо подумайте, прежде чем на него ответить. Потому что мне не нужны клиенты, которые лгут. Я таких отшиваю. И у меня вовсе нет желания быть соучастником уголовного преступления. Вы приобрели золото законным путем?
— Да.
— Может, вам не известен Закон о золотом запасе от 1968 года?
— Известен. Я приобрел золото законным путем. И намереваюсь продать его за доллары. Монетному двору в Денвере.
— Патент ювелира имеется?
— Нет, Джон. Я сказал вам чистую правду, хотите — верьте, хотите — нет. Я купил его там, откуда прибыл, и совершенно легально, в магазине. Теперь я хочу превратить его в доллары при первом удобном случае. Я знаю, что хранить его незаконно. Что мне будет, если я приду в Монетный двор, вывалю золото на прилавок и попрошу взвесить?
— В конечном счете ничего… если они поверят в ваши «внезапные приступы». Но могут изрядно помотать вам нервы, пока вы чего-нибудь добьетесь. Мне кажется, вам лучше слегка измазать золото грязью.
— Вы имеете в виду — закопать его?
— Нет. Не надо кидаться в крайности. Но если то, что вы мне сказали, правда — вы нашли золото в горах. Ведь именно там старатели обычно находят золото.
— Что ж… как скажете. Я не против небольшой невинной лжи: золото все равно принадлежит мне по закону.
— Разве это ложь? Когда вы впервые увидели золото? Какого числа вы впервые вступили во владение им?
Я попытался припомнить. Купил я его в тот день, когда уехал из Юмы, то есть где-то в мае 2001 года. Примерно две недели назад…
— Тьфу ты!
— Пусть будет так, Джон… впервые я увидел это золото… сегодня, третьего мая 1970 года.
Он одобрительно кивнул:
— И нашли его в горах.
Саттоны оставались в клубе до понедельника, так что я задержался с ними. Другие члены клуба были вполне дружелюбны и на удивление нелюбопытны в отношении моих личных дел. Такого мне не приходилось встречать ни в одной компании, где я бывал прежде. Позднее я узнал, что именно это и считалось правилом хорошего тона в клубе нудистов. Тогда же они показались мне самыми разумными и вежливыми людьми из всех, кого я встречал.
Джон и Дженни занимали отдельный домик на двоих, а я спал на раскладушке в одной из спален клуба. Там было чертовски холодно. На следующее утро Джон принес мне рубашку и синие джинсы. Золото мы снова завернули в мою одежду и засунули в сумку Джона. Сумку поставили в багажник его машины «ягуар-император». Судя по марке автомобиля, Джон был адвокатом не из дешевых. Правда, по его манере держаться я понял это еще раньше.
Следующую ночь я провел у них дома, а уже ко вторнику у меня появились кое-какие деньги. Золота я больше не видел, но через несколько недель Джон вернул мне его точный денежный эквивалент за вычетом обычных комиссионных. Я знал, что он не имеет дела напрямую с Монетным двором, так как за каждую проданную порцию он приносил квитанции от покупателей. За свои услуги он не взял с меня ничего и никогда так и не посвятил в детали сделок.
Меня, честно говоря, детали и не интересовали. Раз у меня были деньги, я мог заняться делом. Уже во вторник, пятого мая, Джейн поездила со мной по городу, и я нашел небольшое чердачное помещение в старом торговом квартале. Я оборудовал его чертежным столом, верстаком, армейской складной кроватью и прочей необходимой мелочью. Там было электричество (120/240 вольт), газ, водопровод и туалет, а большего мне и не требовалось — я должен был экономить каждый цент.
Проектировать с помощью допотопных циркуля и рейсшины было медленно и утомительно, так что у меня не было ни одной свободной минуты. Поэтому, прежде чем строить заново «ловкого Фрэнка», я занялся «чертежником Дэном». Только теперь «ловкий Фрэнк» станет «всемогущим Питом», многоцелевым автоматом, сконструированным так, чтобы он мог делать все, что делает человек, — если, конечно, правильно задействовать торсеновские трубки. Я уже знал, что «всемогущий Пит» не останется таким, как я его планирую, — его потомки превратятся в специализированных роботов. Но мне необходимо было оформить патентные заявки на все, что возможно.
Для патентной заявки не требовалась действующая модель, достаточно было чертежей и описаний. Но модели нужны были мне — модели, которые бы прекрасно работали и легко управлялись. Эти модели должны были сами себя продавать; своей полезностью и очевидной экономичностью они не только показывали бы, что могут безотказно работать, но что они стоят денег, уплаченных за них. А то ведь патентные бюро завалены изобретениями, которые работают, но в коммерческом отношении ничего из себя не представляют.
Работа продвигалась и быстро, и медленно; быстро — потому что я точно знал, чего добиваюсь; медленно — потому что у меня не было ни приличной мастерской, ни помощников. Наконец, скрепя сердце, я выкроил средства и взял напрокат кое-какое механизированное оборудование, и дела пошли быстрее. Я работал до изнеможения семь дней в неделю и позволял себе лишь раз в месяц провести выходные с Джоном и Дженни в их голозадом клубе неподалеку от Боулдера. К первому сентября обе мои модели уже были в рабочем состоянии, и можно было приступить к чертежам и описаниям. Я сделал эскизы лакированных корпусов и послал на фабрику заказы на их изготовление, а заодно и заказы на хромирование движущихся частей. Пожалуй, это единственное, что я не в состоянии был сделать сам. Жаль было тратить деньги, но я понимал, что без этого не обойтись. Конечно, я вовсю пользовался каталогом готовых стандартных деталей — самому мне их было не изготовить; правда, после завершения работы дохода они не дали бы никакого. А вот тратить деньги на заказные украшения мне было не по нутру.
Я сидел в мастерской почти безвылазно — времени на прогулки у меня не хватало, что, кстати, было и неплохо. Однажды я вышел купить сервопривод и наткнулся на знакомого из Калифорнии. Он заговорил со мной, и я, не сообразив, что делаю глупость, ответил.
— Привет, Дэн! Дэнни Дейвис! Не ожидал тут на тебя нарваться. Думал, ты в Мохаве.
Мы обменялись рукопожатиями.
— Да небольшая деловая поездка. Через пару дней собираюсь обратно.
— А я вернусь домой нынче вечером. Позвоню Майлзу и скажу, что встретил тебя.
Меня охватило беспокойство.
— Пожалуйста, не надо!
— Почему? Вы же с Майлзом как нитка с иголкой…
— Ну… видишь ли, Морт, Майлз не знает, что я здесь. Я должен быть сейчас в Альбукерке, по делам фирмы. Но прилетел сюда по причине сугубо личной, к фирме отношения не имеющей. Дошло? И говорить с Майлзом на эту тему мне не хотелось бы.
Он понимающе хмыкнул:
— Неприятности с женским полом?
— Д-да…
— Замужняя?
— Вроде того.
Он ткнул меня кулаком в ребра и подмигнул:
— Усек. Старина Майлз — человек добропорядочный, а? Ладно, я тебя покрою, а в следующий раз ты меня покроешь. Она хоть ничего?
«Покрыть бы тебя… — подумал я про себя, — придурок ты чертов». Морт был одним из тех никчемных разъездных торговых агентов, которые вместо того, чтобы искать новую клиентуру, большую часть времени тратят на шуры-муры с официантками. Впрочем, товары, что он пытался всучить, были такие же дрянные, как и он сам, — прибыли они никогда не давали.
Но я угостил его в ближайшем баре и наплел с три короба о «замужней женщине». Пока он хвастался о своих (таких же неправдоподобных) подвигах, я слушал его и обдумывал новое изобретение. Наконец мне удалось от него избавиться.
Другой раз я нарвался на профессора Твишела и даже попытался угостить его — но ничего не вышло.
Я уселся на табурет у ресторанной стойки аптеки на Чампа-стрит и неожиданно в зеркале на стене напротив увидел изображение Твишела. Первой мыслью было заползти под прилавок и спрятаться. Потом я овладел собой и сообразил, что из всех живущих в 1970 году его мне надо опасаться меньше всего. Ведь ничего еще не произошло… я хотел сказать «ничего не произойдет». Нет… не то. Я оставил попытки правильно выразить соотношение времен — мне стало ясно, что когда путешествия во времени станут обычным делом, в английскую грамматику придется добавить целый ряд новых времен, чтобы отразить своего рода «возвратные состояния». Французские литературные и латинские исторические грамматические времена покажутся по сравнению с ними не такими уж сложными. Прошедшее ли, будущее ли — как бы то ни было, Твишела можно не опасаться, и я успокоился. Я долго рассматривал отражение его лица в зеркале, сомневаясь, не обознался ли я. Нет, не обознался. Лицо Твишела трудно было спутать с чьим-нибудь другим — моим, к примеру. Оно было суровым, слегка высокомерным, самоуверенным и довольно красивым — такое лицо могло быть у Зевса. Я вспомнил, во что он превратился потом… и тем не менее я не ошибся — это был Твишел. Я поежился, представив его стариком и вспомнив, как плохо с ним обошелся. Интересно, чем ему сейчас можно польстить?
- Предыдущая
- 83/91
- Следующая
