Свободное владение Фарнхэма. Пасынки Вселенной - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 78

• Предыдущая
• 78/107
• Следующая

Она подхватила:

– Так ведь я о том и толкую. Любимый, мы с тобой столько перенесли, что сейчас я уже ни о чем не беспокоюсь. Если нам отведен всего лишь час, я буду наслаждаться каждой его секундой. Если нам отведено сорок лет, я буду наслаждаться каждой секундой этих лет. Но только если мы будем вместе. А если нас разлучат, то мне не нужно никаких отсрочек. Но, как бы то ни было, пока мы вместе. И пребудем вместе до самого конца.

– Да, до самого конца.

Она счастливо вздохнула, перепеленала мокрого спящего младенца, уткнулась в плечо мужу и прошептала:

– У меня такое чувство, что это снова наш самый первый день. Я имею в виду убежище. Там было так же тесно, и даже еще жарче – и никогда еще я не была так счастлива. И мы тогда тоже не знали, доживем мы до следующего дня, или нет. В ту ночь.

– По крайней мере, не надеялись. Иначе сейчас у нас бы не было близнецов. – В таком случае, я даже рада, что мы собирались погибнуть. Хью, а ведь здесь места не меньше, чем было тогда у нас в распоряжении, а?

– Женщина, ты просто ненасытна в своей похоти. Мы можем шокировать мальчиков. – Мне, по крайней мере, не кажется, что один раз больше чем за год это ненасытность. А мальчикам еще слишком мало лет, чтобы их можно было чем-то шокировать. О, милый, ну давай! Ты же сам сказал, что возможно через час нас не станет.

– Да, это вполне возможно, и в твоих словах есть большая доля правды и теоретически я полностью «за». Но ребятишки здорово мешают, да, к тому же, на самом деле здесь не так много места, и даже если бы здесь не толпилась мокрая малышня, я совершенно не представляю, как это механически возможно. Это будет не акт, а прямо какой-то тессеракт.

– Что ж… наверное, ты прав. Действительно, расположиться здесь негде. Мы можем раздавить малышей. Но если нам все-таки предстоит погибнуть, то это будет просто стыдно.

– Я отказываюсь допускать, что нам предстоит погибнуть. И больше я никогда, даже на словах, не сделаю такого упущения. Все мои планы строятся на том, что мы останемся в живых. Жизнь продолжается. Что бы там ни было – жизнь продолжается.

– Согласна! Семь без козырей!

– Так-то лучше.

– Удваиваю. И еще раз удваиваю. Хью, как только мальчики подрастут настолько, что смогут удержать в руке тринадцать карт, мы начинаем учить их играть в бридж. Тогда у нас будет своя семейная четверка.

– Согласен. А если они не смогут научиться, мы оскопим их и попробуем снова.

– Не произноси при мне больше этого слова.

– Прошу прощения.

– И вообще я больше слышать не желаю этот язык, дорогой. Мальчики должны расти, слыша только английскую речь.

– Еще раз прошу прощения. Ты права. Но я могу иногда сорваться. Я столько переводил, что иногда начинаю думать на этом языке. Так что не сердись, если у меня иной раз и вырвется словечко.

– Словечко-другое – это не страшно. Кстати, о словечках… Не обменивался ли ты кое-какими словечками с Киской?

– Нет.

– А почему? Я бы ничего не имела против. Вернее, почти ничего. Она была очень мила. Она готова была возиться с детьми в любое время, когда ей только разрешали. Она очень любила наших малышей.

– Барбара, я не хочу думать о Киске. Мне больно вспоминать о ней. Я надеюсь только на одно – что ее новый владелец добр к ней. Ведь она совершенно беззащитна – как котенок с непрорезавшимися глазками. Беспомощна. Киска напоминает мне обо всем самом чертовски проклятом, что только есть в рабстве.

Она сжала его руку.

– Надеюсь, что с ней обращаются хорошо. Но, милый, зачем себя мучить, ведь все равно ей ничем не поможешь.

– Я понимаю и именно поэтому не хочу говорить о ней. Но мне ее не хватает. Как дочери. Да, пожалуй, она была мне дочерью. И никогда – «согревательницей постели».

– Я ни секунды не сомневалась в этом, дорогой. Но… здесь, конечно, может быть и тесновато. Ну ничего, жизнь-то ведь продолжается. Так что мне не хотелось бы, чтобы ты обращался со мной, как с дочерью. Лично я намерена содержать твою постель раскаленной докрасна!

– Хмм… Ты хочешь напомнить мне о моих преклонных годах.

– О мои натруженные ноги! Он еще говорит «преклонные года»! С практической точки зрения мы станем ровесниками – нам обоим будет примерно по четыре тысячи лет, считая туда и обратно. А я преследую сугубо практические цели. Ты понял?

– Понял, понял. Конечно, четыре тысячи лет, это именно практично. Хотя, сказано возможно, и не совсем для «практических целей».

– Тебе так легко не отделаться, – грозно сказала она. – Со мной это не пройдет.

– Слушай, у тебя мысли работают только в одном направлении. Ладно. Сделаю все, что в моих силах. Я буду просто лежать и беречь силы. А тебе предоставлю делать все остальное. Ха, да мы, кажется, приехали!

Ящик несколько раз передвинули, затем он некоторое время пребывал в неподвижности, затем неожиданно взлетел вверх, так что заныло под ложечкой, так же внезапно остановился, вздрогнул и теперь уже застыл окончательно.

– Вы находитесь в экспериментальной камере, – произнес голос ниоткуда. – Имейте в виду, что вас возможно ожидает падение с небольшой высоты. Советуем вам обоим встать, взять на руки по одному ребенку и быть готовыми к падению. Понятно?

– Да, – ответил Хью, помогая Барбаре встать. – С какой высоты?

Ответа не последовало. Тогда Хью сказал:

– Дорогая, я не понял, что они имели в виду. «С небольшой высоты» может означать и один фут и пятьдесят… Обхвати Джо руками, чтобы он не ушибся и лучше немного согни ноги в коленях. Если толчок будет сильным, то не напрягай ноги, а мягко опустись на землю. Ни в коем случае не приземляйся на вытянутые ноги. Ведь этим шутникам нет до нас ровным счетом никакого дела.

– Согни ноги в коленях. Обхвати Джо. Понятно?

И они упали.

Хью так и не понял точно, с какой высоты им пришлось падать, но, в конце концов, решил, что там было не более четырех футов. Вот еще мгновение назад они стояли в ярко освещенной камере, в тесноте; в следующее мгновение они уже оказались под открытым небом, в ночной тьме и в падении.

Когда его подошвы ударились о землю, он мягко повалился, слегка ударившись правым бедром при падении, и в тело ему впились два очень твердых свертка с долларами, которые лежали у него в заднем кармане брюк. Потом он перекатился набок, оберегая ребенка от удара.

Затем он сел. Барбара лежала на боку подле него. Она не шевелилась.

– Барбара! Что с тобой?

– Ничего, – тихо сказал она. – Кажется, цела. Просто перепугалась.

– А с маленьким Джо все в порядке? Хьюги-то цел и невредим, но боюсь, он теперь гораздо более чем просто мокр.

– С Джо тоже все в порядке.

Джо тут же как бы в подтверждение этих слов громко расплакался; брат тут же присоединился к нему.

– Думаю, он тоже перепугался до смерти. Помолчи, Джо. Видишь, мама занята. Хью, где мы?

Он огляделся.

– Мы, – возвестил он, – на автомобильной стоянке в торговом центре примерно в четырех кварталах от моего дома. И, скорее всего, довольно близко к нашему собственному времени. По крайней мере вот это – форд шестьдесят первого года выпуска и мы почти что свалились на него.

Стоянка была пуста, если не считать этой машины. Ему вдруг пришло в голову, что их прибытие вполне могло быть не просто хлопком, а, например, взрывом, если бы они приземлились футах в шести правее. Но он тут же отогнал эту мысль. Они уже столько вынесли, что еще одна миновавшая их опасность значения не имела.

Он встал и помог подняться Барбаре. Она поморщилась, вставая, и в тусклом свете, падавшем на стоянку из окна банка, Хью сразу заметил это.

– Что-нибудь не в порядке?

– При падении я кажется подвернула ногу.

– Идти можешь?

– Могу.

– Я понесу обоих ребятишек. Здесь недалеко.

– Хью, куда мы направляемся?

– Домой, конечно, куда же еще?

Он взглянул в окно банка, стараясь взглядом отыскать календарь. Он увидел его наконец, но света было недостаточно и цифр нельзя было разобрать.

• Предыдущая
• 78/107
• Следующая