Реконизм. Как информационные технологии делают репутацию сильнее власти, а открытость — безопаснее п - Петров Роман - Страница 19

Тут будет уместно сравнение всё с теми же муравьями. Когда они тащат вкусного жука в муравейник, они делают это довольно хаотично и неорганизованно, часто мешая друг другу^[75]. Тем не менее, любой жук, которого нашли «разведчики», рано или поздно оказывается внутри муравейника. Может быть, они бы дотащили его быстрее, если бы среди них был один авторитетный начальник, который указывал бы путь и вёл за собой. Но если этот начальник заблудится, то муравьи так же быстро и уверенно потащат жука мимо муравейника.

Возможно, историки будущего скажут, что вторая половина ХХ ‒ начало XXI века стали такой же вехой в истории человечества как неолитическая революция. Впервые за десять тысяч лет процесс объединения людей сопровождается не увеличением, а снижением централизации. Впервые он достиг глобального масштаба. Именно в эти несколько десятилетий развалились все колониальные империи, но появились ООН, ВТО, МВФ и Интернет. При этом единая вертикаль власти в наиболее развитых странах расщеплена на несколько ветвей. Ослабление вертикалей сопровождается беспрецедентным ростом средней продолжительности жизни, увеличением благосостояния, масштабным строительством, взрывным ростом технологий и науки. Происходит качественный скачок в развитии, и всеобщая децентрализация является его неотъемлемым атрибутом. Мощнейший катализатор этого процесса — информационные технологии. Именно они способны предоставить в распоряжение людей лишённый единого центра управления и государственных границ инструмент коммуникации, который сделает ненужными большинство привычных для нас государственных структур, отняв у них немногочисленные полезные функции и обнажив их атавистический характер.

Есть дом в историческом центре Праги. Дом строился за лесами и высоким забором. Когда он был построен и все увидели, что он выступает за «красную линию», исправлять что-то было уже поздно. Но правитель нашел документ, разрешающий строительство и просто повесил того чиновника, который подписал разрешение. Прямо на том доме. Чиновника повесили, но дом не снесли. Болтавшийся висельник должен был убедить остальных чиновников блюсти закон. Перестали они брать на лапу? Нет. Они просто стали лучше заметать следы.

Коррупцию можно рассматривать как игру. Есть риск, и есть предполагаемый выигрыш. Чем выше риск, тем выше ставки игры, но повышение риска (ужесточение наказания или увеличение частоты арестов) не ведет к прекращению игры. Оно ведет только к повышению ставок. Как и борьба с наркотиками ведет, как правило, к росту цены на них^[58].

Организация борьбы с коррупцией провоцирует вовлечение в коррупцию самих борцов и выстраивание коррупционных пирамид, заканчивающихся, в худших случаях, верхушкой власти, если только она не полноправный хозяин подконтрольной территории.

Коррупция свойственна наемному чиновничеству. Руководитель, который не является наемным чиновником, не имеет интереса в коррупции. Он будет получать свой доход от честного и прозрачного ведения дел (налоги для королей или акционерная прибыль для капиталистов) и коррупция будет грабить его самого в первую очередь. Именно поэтому коррупция не была свойственна феодалам как правящему классу.

Поставлен ли наемный чиновник сеньором (королем или еще кем-либо) или избран из народа — он должен как-то оправдывать свое существование, или, в терминах современной экономики, «создавать добавочную стоимость».

Если чиновник поставлен королем или вышестоящим чиновником, то он вообще не зависит от людей, которыми он поставлен управлять, и чьи проблемы он поставлен решать — он от них отчужден. Его добавочная стоимость создается путём контроля вверенного пространства и повышения налоговых поступлений. В такой ситуации он будет делать все, чтобы получить себе дополнительный доход, и коррупция тут будет процветать, не замыкаясь, правда, на верхушку власти, так как верхушка в коррупции не заинтересована и, что также важно, обладает неограниченным репрессивным аппаратом. Таким образом, задача коррупционера — брать, но не настолько много, чтобы информация о его мздоимстве попала на самый-самый верх. На больших территориях, где от короля до мелкого чиновника существовала целая иерархическая лестница, коррупция не могла не процветать.

Добавочная стоимость выборного чиновника заключается в предоставлении общине административных или диспетчерских услуг. Чиновник эффективнее толпы руководит общим ресурсом на благо общины. Чиновник организовывает сбор мнения общины по тому или иному поводу, и чиновник же реализует указания общины. Древняя Греция и республиканский Рим — классические примеры такой организации. Но община из 10 человек — не община из 1000 человек^[17]. Собрать мнение десятка много легче, чем мнение тысячи. Если среди 10 человек можно прийти к консенсусу по поводу достойнейшего, то среди 1000 — уже нет. К тому же, в больших группах начинает проявляться оппортунизм самих членов группы, когда они не только намереваются уклониться от финансирования или соучастия в создании общественного блага, но даже от процесса принятия решения — «умные люди пусть без меня решат, а я соглашусь с ними».

Тогда возникает идея выборов администратора, облечённого властью, причем а) на определенный фиксированный срок, раньше которого его невозможно или крайне тяжело сместить и б) большинством голосов, но не консенсусом и не «подавляющим большинством». Считается, что делегат не будет действовать против интересов общества, так как сам является его членом. В условиях античной Греции, когда делегаты выбирались путем жеребьевки и также путем жеребьевки достаточно часто сменяли друг друга, люди имели основание доверять такому делегату. Но как только делегат получал себе в руки некий инструмент удержания контроля на достаточно длительный срок, его интересы и интересы его электората становились совершенно различными. И тезис о том, что делегат будет принимать справедливые законы или решения, так как не захочет навредить себе, живя по тем же самым законам или решениям, уже не работает^[76]. Выборная система власти представляет собой типичную продажу на рынке с асимметричной информацией. Истинные мотивы делегата выдвигать свою кандидатуру и действия делегата, уже занявшего свой пост, неизвестны электорату. В таких условиях преимущества получает недобросовестный делегат. Имеют место все факторы, сопровождающие сделки с «котами в мешке» ex ante и ex post:

● антиселекция, заключающаяся в том, что чем больше кандидат готов потратить ресурсов на получение должности или чем легче кажется выбор кандидата избирателем, тем меньше вероятность его добросовестного поведения. В конечном итоге плохие кандидаты должны полностью вытеснить с электорального рынка хороших;

● моральные риски, заключающиеся в том, что делегат, уже будучи избранным, будет склонен к нарушению контракта с избирателями, например, не выполнит предвыборных обещаний.

На этапе выборов снова происходит отчуждение чиновника от общины, которой он должен служить. Во-первых, он имеет полномочия, выданные ему на определённый срок и которые у него трудно отобрать по законам, написанным самой же общиной. Во-вторых, вес голоса отдельного члена общины размыт и несущественен. Конкретного человека можно обидеть и пренебречь его интересами ради «интересов общества». Например, в современном обществе, 1 депутат местного совета представляет интересы где-то 10 000 домохозяйств. Кто-то против? Это их проблемы. Остается еще 9 999 семей.

На этом этапе еще раз включается оппортунизм членов общины. Они уклоняются от голосования и не собираются идти против власти и выражать протест. Ведь, в самом деле, чиновник грабит каждого на копейку, а активные протестные действия, даже если они не будут иметь никаких репрессивных последствий, стоят намного больше. В наше время граждане вольны писать запросы в органы власти, и даже участвовать в забастовках и акциях протеста, но им просто лень. Они не видят в этом смысла.