Бой бес правил - Мякшин Антон - Страница 54

• Предыдущая
• 54/68
• Следующая

— Нет? — гневно поджал губы Барон.

— Нет… Да вы не беспокойтесь! Ведь покушение прошло нормально! Никто не помешал! Значит, этот неуч серафим что-то перепутал и улетел в другое время. Или в другой город. Так или иначе — Ленина-то убили!

— И правда…

Слушал я, слушал… И тут меня разобрал дурацкий хохот. Ну никак не мог остановиться, все смеялся и смеялся. Филимон, забеспокоившись, сунул мне в рот сразу две успокоительных пилюльки.

— Прекрати истерику! — потребовал он. — Что тут смешного?

— А то… — всхлипнул я. — С чего вы ВЗЯЛИ, ЧТО Витольд будет менять прошлое именно в ключевой момент покушения на Ленина? А подальше в глубь веков он не мог разве забраться? Эх вы… высокомудрые лбы…

Черный Барон нахмурился, но, когда смысл сказанного мною до него дошел, широко распахнул рот.

— Упущеньице… — ахнул Филимон.

Дрожащая тишина воцарилась на площади. Когда такая тишина наступает, невольно ждешь — что-нибудь произойдет…

Сначала просто потемнело небо. Потом дрогнула земля. Затрещали стены близлежащих домов. Предметы мебели, расставленные на коврах, завибрировали, зашатались… И вдруг начали подпрыгивать, будто тревожимые внезапным землетрясением. Филимон вскочил и мгновенно рухнул, придавленный выскочившим из-под него диваном. Я удачно увернулся от рухнувшего на меня канделябра. Черный Барон, вцепившись в брыкающийся под ним трон, перепуганно орал, показывая пальцем на возникший посреди площади сноп желтого пламени.

— Тревога! — хрипел полузадавленный Филимон.

В пламени медленно обретала очертания картинка — мой старый знакомец Витольд в полном рыцарском облачении яростно накручивает ручку покореженной шарманки, с чудовищной силой надетой на голову какого-то бородатого бродяги. Вид Светлого рыцаря был ужасен. Пощипанные крылья сладострастно подрагивали, перевязанная голова со сбившимся набок шлемом тряслась. На лице, покрытом синяками и ссадинами, застыло жуткое выражение, какое бывает у слетевшего с катушек диабетчика, наконец-то дорвавшегося до любимых заварных пирожных. Надо же, с каким наслаждением Витольд уничтожает человека! А еще серафим… Бродяга, суча ногами, орет что-то по-немецки. Витольд, мстительно приговаривая:

— Вот тебе! Вот тебе, дьявольское семя! — вращает ручку. А изувеченная шарманка ужасно хрипит:

— Ах-х-х… майн либе Авх-х-х-хустин… Авх-х-х-ху-стин… Авх-х-х-хустин… — словно вследствие потрясения приобрела украинский акцент.

— Выключите музыку-у-у! — зашелся в отчаянном вопле Черный Барон.

— Сволочь… — плакал Филимон, силясь выбраться из-под массивного дивана. — Додумался… прервать род Барона в самом начале… Адольф, помоги!

— Что я могу сделать?

— Сделай хоть что-нибудь!

— Ах-х-х… майн либе Авх-х-х-хустин… Авх-х-х-ху-стин… Авх-х-х-хустин…

— Я тебе покажу, как менять ход истории, венская сосиска! Я тебе покажу, как Ленина убивать!

— Нихт ферштейн Ленин! Майн либе… Капут! Капут!

— Дедушка-а-а! Отпусти пожилого человека, изверг! Выключите музыку!

— Какой же это, ваше превосходительство, дедушка? Он вам по меньшей мере пра-пра-пра-пра-пра… В общем — предок.

— Адольф, брось пререкаться! — Да я…

— Ах-х-х… майн либе Авх-х-х-хустин… Авх-х-х-хустин… Авх-х-хустин…

Черный Барон свалился с трона. Длинное тело его, словно став полужидким, неумолимо расплывалось на быстро обугливающихся коврах. Действительность вокруг нас меркла, вспыхивала и снова меркла. Панически суетящиеся на площади легионеры стали вдруг бесплотными, как отражения в темном стекле… В густо-чернильном небе перекатывались ослепительные молнии. Вот как происходит перелом истории! Только что был всемогущий Барон — и сейчас не станет всемогущего Барона! Как только садистски уничтожаемый серафимом шарманщик окончательно отдаст концы, Черный Барон исчезнет из этого времени, как будто его и не было никогда. Впрочем, почему это «как будто»?

— Адольф, посмотри на меня!

Я повернулся к Филимону. Страшно бледное его лицо исказилось от невероятного напряжения. Он развел руки — между ладонями возник дымный шар.

— Смотри на меня!

Несчастный шарманщик в последний раз пискнул:

— Капут… — и обмяк.

Серафим торжествующе захохотал. Черная лужица, когда-то бывшая Бароном, растекалась под истлевшими останками трона.

А Филимон швырнул в меня шар. Я мгновенно задохнулся, пронизанный дымными струями. Меня подняло в воздух как осенний хрупкий лист, закрутило в невидимой воронке и…

С размаху бросило в наполненную лязгом и стонами черную пустоту.

В моих ушах еще звучал душераздирающий скрип насчет «Августина» и истошный вопль Филимона:

— Спаси шарманщика!!! — когда я ощутил себя на твердой поверхности.

— Интересно, как это я его спасу… — пробормотал я вслух, исключительно для того, чтобы определить, исправен ли мой речевой аппарат хотя бы для частичной эксплуатации. — И интересно, куда я на этот раз перенесся?

Темно… Ну с этим можно разобраться. Кажется, обычно в таких случаях сначала открывают, а потом протирают глаза… Ох, с каким трудом поднимаются веки… Как меня шваркнуло! Наверняка без сотрясения мозга не обошлось. Постанывая от боли во всем теле, я встал на ноги. Огляделся, пошатываясь.

Какая-то комнатка, что-то вроде вестибюля — без окон, зато с двумя дверями, расположенными друг против друга. На каменных стенах, потрескивая, горят факелы. Стоит в углу здоровенный, окованный железом сундук. В общем, довольно чистенько, скромно, но, как говорится, со вкусом. Правда, впечатление изрядно портит валяющаяся у меня под ногами груда искореженного металла.

Это ведь я сокрушил какую-то конструкцию, когда влетал сюда. Адово пекло, почем я знаю, куда меня занесло? Может быть, здешний хозяин крайне щепетилен в отношении непрошеных гостей, которые еще и умудряются появиться так, что крушат все вокруг? Может быть, эта груда железа до моего визита числилась в качестве фамильной реликвии? Я бы на месте хозяина точно расстроился.

Я нашарил в кармане колбочку и принял пилюльку. Как бы не разволноваться… Еще чего не хватало для полного счастья — так это чапаевского припадка…

— Герр Шульц! — грянул бас из-за той двери, что была ближе ко мне.

Я аж подпрыгнул. Псы преисподней, надо спешить! Стараясь не особенно шуметь, я оттранспортировал бесформенную железяку ближе к сундуку (мало того что она оказалась жутко тяжелой, она еще и с грохотом разваливалась по дороге на составные части), откинул крышку, поднапрягся… приподнял и свалил все это дело на пахнущее пылью дно сундука. Захлопнул крышку и скользнул к двери. Улизну потихоньку, отдышусь, а там уж…

Дверь распахнулась прежде, чем я успел дотронуться до нее. Продолжая двигаться по инерции, я ступил на порог и так больно ткнулся во что-то носом, что в голове у меня помутилось, а в глазах будто зажглось по бриллианту.

— Герр Шульц! — обрушилось на меня сверху.

Нет, все-таки два сотрясения мозга подряд — это слишком. Я слышал, что и при единовременной тяжелой черепно-мозговой травме могут появиться галлюцинации, но уж когда тебя шмякают со всего размаху о непонятную железяку, а через минуту угощают полноценным апперкотом, галлюцинаций точно не избежать. Вот, например, моему знакомому писателю Антону Красноглазову, упавшему с железнодорожного моста, явился дух Рабиндраната Тагора, выглядевший настолько правдоподобно, что Антон даже не испугался, а вступил с коллегой по цеху в дискуссию по поводу преимущества подземных переходов перед надземными. Уж не знаю, чем закончился спор, но к тому времени, когда подъехала машина «скорой помощи», Красноглазов уже свободно разговаривал на хинди и хвастался санитарам, что Брахма приглашал его прокатиться на поднебесной колеснице Пушпаке, добавляя на чистом русском матерном, что по этой причине на вонючую карету «скорой помощи» даже и смотреть не будет… Да что там Красноглазов с его Брахмой! Дух Рабиндраната Тагора — это совершеннейшие пустяки, понял я, когда в глазах у меня немного прояснилось.

• Предыдущая
• 54/68
• Следующая