Прыжок в прошлое. Дилогия (СИ) - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 56

• Предыдущая
• 56/79
• Следующая

Дальше я все делал, как на автомате – выделение пузырного протока, его перевязка, перевязка пузырной артерии, и только коротко прошипел сквозь зубы, когда мне дали в руку иглодержатель с шелком,

– Вашу мать, с кетгутом дай.

Затем осторожно выделил сам пузырь из серозной оболочки, выложил его на приготовленную плошку. Когда я начал гемостаз оставшейся полости мне сообщили испуганным голосом

– Сергий Аникитович митрополит дышать перестает.

Я похолодел.

– Давайте быстро, как я учил, маску на лицо и дышать! Дрожащими руками мой ученик начал качать мешок.

– Какой пульс, – крикнул я.

– Пока один раз на счет сто один- сто два.

Так наркоз у нас прекращен, дыхание пока искусственное, я ушиваю операционную рану, оставляю стерильные холщовые тампоны, увы, резиновых дренажей пока нет.

А теперь дышать и дышать, увы, никаких стимуляторов дыхательной и сердечной деятельности у меня нет. Вдруг мне показалось, что впалая грудь митрополита слегка поднялась не во время сжатия мешка.

– Георгий погоди не качай!

И на наших глазах Антоний вздохнул сам, затем еще раз, я проверил пульс, который был по моим прикидкам уже семьдесят в одну минуту.

Постепенно больной порозовел, видимо артериальное давление немного поднялось. И, похоже, наркоз перешел уже в постнаркозный сон.

Я, в насквозь мокром халате, взял плошку с пузырем и разрезал его скальпелем и вылил содержимое в баночку. Развернув пузырь, я увидел приличный пролежень во входе в пузырный проток, да, еще немного и перитонит старику был бы обеспечен. Мои же ученики с удивлением впервые в жизни смотрели на желчные камни.

Когда я вышел из операционной, на меня уставились колючие взгляды нескольких сановитых монахов.

– Пока все хорошо милостью божьей, – сказал я, – все, что нужно сделал. Теперь надо только молиться Господу, чтобы даровал нашему митрополиту выздоровление.

Пришлось проявить настойчивость, поскольку митрополита не хотели оставлять у меня. Но с этим решилось очень просто, я сказал, что в таком случае за все последствия такого действия будет отвечать тот, кто это решил, и все монаси сразу потупили свои взоры. Так, что, оставив несколько человек, для ухода и присмотра все остальные разъехались по своим местам обетованным. Я же остался наблюдать за все еще спящим митрополитом. К сожалению доверить кому – либо наблюдение я еще не мог. И мне предстояла бессонная ночь. Антоний долго не просыпался, но все же он, наконец, открыл глаза и первым делом, болезненно скривясь, прошептал:

– Ну как все прошло?

– Владыко, все милостью божией пока хорошо, вот испейте воды прохладной, – и я поднес стакан с водой к губам митрополита, тот мелкими глотками выхлебал его и устало закрыл глаза. Два монаха, сидящие рядом на скамье бдительно следили за моими действиями. Мне же оставалось только сесть рядом с ними и присоединиться к их молитве. Антибиотиков у меня не было, ничего у меня не было и мне, как и всем остальным, оставалось только уповать на небеса.

И они в этот раз не подвели.

На следующее утро Антоний чувствовал себя сносно, температуры не было, побаливал операционный шов, и были немного отделяемого на тампонах, а так все укладывалось в обычную картину послеоперационного больного.

Есть, я ему сегодня не давал, разрешил только питье воды и немного нежирного бульона.

Пришлось практически весь день посвятить единственному больному. К вечеру его немного залихорадило, но после стакана отвара сухих стеблей малины он слегка пропотел, и температура нормализовалась. После успокаивающей микстуры митрополит заснул. На следующее утро, он проснулся раньше меня и хотел встать для утренней молитвы, с большим трудом удалось его уговорить хотя бы сегодня, делать это в кровати. Живот был спокойный, шов сухой, я удалил все тампоны, отделяемого не было, и я постепенно стал успокаиваться. Сегодня Антония уже покормили жидкой кашкой, после чего он уже начал уделять внимание окружающей обстановке и потребовал показать ему, что за камни были у него в желчном пузыре.

Когда я протянул ему блюдце с камушками, он, как ребенок начал их перебирать и разглядывать на свет.

– Сергий Аникитович, и как же такая напасть получается, смотри, твердые какие, и не сломать?

– Владыко такая болезнь у всякого может случиться. Камни могут ведь и в почках быть. А чаще всего они получаются, по каким-то причинам, из-за еды или из-за питья, пузырь желчный воспаляется и в начале появляется там крупинка мелкая и постепенно на ней все больше твердого тела откладывается, и появляются камни такие.

Вот когда ты отец Антоний к себе поедешь, я подробно распишу какие травы пить и пищу, какую вкушать.

Митрополит положил мне на колено свою тонкую руку.

– Погоди Сергий, я хочу сказать тебе кое-что. Когда ты мне сказал, про болезнь мою, я решил, что Господь бог такое испытание дает, и, вверяясь тебе, думал, что если дела твои от дьявола, не жить мне вовсе.

А сейчас вижу я ясно, как в день погожий, правду люди говорят, лежит на тебе божья благодать, не даром ты имя такое носишь.

И значит, все, что ты делаешь, по воле Господа нашего, и где нам смертным с ней спорить.

Посему, не будет у меня к тебе претензий никаких больше.

Вижу я, как после того, как ты царским лекарем стал, великий государь здоровьем лучше стал, все об этом говорят. Но и врагов ты этим приобрел себе немало. Если я, бог даст, поправлюсь, приезжай ко мне, длинный разговор у нас с тобой будет. А сейчас, я пока не могу ничего говорить, устал я, – и он взглядом показал на развесивших уши монахов.

За эти дни я не имел возможности даже посмотреть, что делается у Кузьмы. Когда же я, наконец, нашел время и пришел в мастерские, то он со смущенным видом достал с полки какую-то медную штукенцию и протянул мне. Только я хотел спросить, что же это такое, как понял, что – это зажигалка.

Да, эта зажигалка нисколько не напоминала мои изящные рисунки. Грубо спаянная емкость для бензина с торчавшим фитильком, и приделанная к ней конструкция с большим колесиком с видневшимся под ним кусочком обточенного квадратом кремня.

Кузьма извиняющимся тоном сказал:

– Сергий Аникитович все перепробовали, парень аж руки о кресало стер, ничего кроме кремня не искрит. Вот и сделал я кремень поменьше.

Он ловко крутанул большим пальцем колесо, и из-под него брызнула целая куча искр, и фитиль загорелся синеватым пламенем.

– Не знаю, – продолжил он извиняющимся голосом, – нужна ли будет кому такая забава. Ведь ежели куда ехать, надо и бутылку с вашим бензином везти.

– Ну и совсем не обязательно, – возразил я, вон у тебя емкость, какая большая, быстрее кремень сотрется, чем бензин кончится. И смотри, ты в дождь попробуй в поле костер разжечь, трут сухой, где найдешь? А такой зажигалкой запросто. Так что давай сделайте дюжину, я для начала подарю несколько, а там посмотрим, будут брать, будем и делать. Вот только нужно кое-что доделать, чтобы огонь ветром не задувало, да и крышка нужна к ней, я тебе ее сейчас нарисую.

Погоди, Сергий Аникитович, – остановил меня Кузьма, – вот посмотри, – и он достал с полки микроскоп, который пылился там уже почти все лето.

– Сделал я, наконец, все. Теперь принимай работу.

Я смотрел на бронзовый микроскоп и даже не знал, что сказать.

Быстро схватив предметное стеклышко из коробки, где они лежали уже пару месяцев, я капнул на него воды и положил на столик над конденсором, повернул зеркальце, чтобы оно направляло солнечный свет на препарат, и приник к окуляру, движение винтом и вскоре увидел мелькание простейших в толще водной глади.

Да это был уже микроскоп.

Кузьма с пониманием следил за моими движениями.

– Ежели бы ты Сергий Аникитович знал, сколько я с этими линзами мучился. Они же крохотные совсем, должны быть. Их в руках не удержать. Хорошо, что можно самому теперь через стекла смотреть. И спиртовки теперь у меня разные есть. Но все равно, на десяток испорченных линз, только одна хорошая получается, а то и меньше. Пока придумал, как их в окулярах закреплять, тоже много поломал.

• Предыдущая
• 56/79
• Следующая