Прыжок в прошлое. Дилогия (СИ) - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 43
- Предыдущая
- 43/79
- Следующая
– Сергий Аникитович добил я это дело, вот только никак труба короче не получается, если короче делаю ничего не видать. Я стоял в раздумье, чем бы помочь своему мастеру, в голове мелькали обрывки физики за среднюю школу. Ага, вот оно! В биноклях же ставят призмы, чтобы удлинить фокусные расстояния. И я начал объяснять Кузьме, как выглядит призма. Тот никак не мог понять почему свет в этой призме должен куда – то поворачиваться, но призмы попробовать сделать обещал. Правда прозрачное стекло уже все подходило к концу, и нужно было теперь ждать, когда в вотчине заработает новая печь.
В Думе сегодня ничего особенного не решалось. И я собрался уже выходить, когда ко мне подошел царевич Иоанн Иоаннович. Его свита остановилась немного поодаль. Царевич был довольно высокого роста молодой человек, похожий на отца, с приятной улыбкой, его темные глаза внимательно разглядывали меня. Он первым поздоровался со мной и сказал:
Сергий Аникитович, до сего дня не знаком с тобой, хотя знал отца твоего. Видим мы все, как поднял государь тебя. Значит, дело ты хорошо свое знаешь, да и по Москве слух идет, многим ты облегчение от болезней сделал. Хотел бы я, чтобы ты посмотрел бы меня, что-то в последнее время худовато мне, на коне долго не могу, ездить, устаю. Зайди сегодня в мои покои, думаю, батюшка гневаться не будет.
Конечно, я не мог отказать такому пациенту и, переодевшись в приказе в более подходящую одежду, отправился к царевичу.
Идя к нему, я лихорадочно вспоминал, что вроде при исследованиях в останках почти всех членов семьи царя находили большое содержание ртути, может, царевича до сих пор травят, в отличие от отца.
И действительно при осмотре потливость, легкое дрожание пальцев рук, воспаление десен, его жалобы на слабость, и даже то, что царевич во время разговора часто глотал слюну, все наводило на мысли о хроническом отравлении ртутью.
Пока я его осматривал, мысленно соображал, что же делать, а вдруг это происходит по приказу царя? И все, закончилась моя жизнь в этом мире. А кто еще это может делать? Бомелия уже нет. Скорее всего, происки бояр. В конце концов, я не решился говорить с царевичем об этом. Сказав, что ему нужно больше времени проводить на прогулках, охоте и прописав успокаивающее, я откланялся.
На дрожащих ногам, я шел к царю, тот несколько удивился, увидев меня в неурочный час, но махнул рукой приглашая пройти:
– Ну, чего тебе Сергий Аникитович, просьба, какая есть?
– Иоанн Васильевич разговор у меня тайный к тебе, наедине только могу говорить.
Царь махнул рукой, и охрана вышла за дверь, плотно их закрыв.
– Ну давай выкладывай разговор свой тайный.
– Великий государь смотрел я сегодня сына твоего, Иоанна Иоанновича, по его просьбе.
И есть у меня подозрение, что травят его ртутью и не первый день.
Сказав это, я замер, если это делалось по приказу царя, мне не жить.
Иоанн Васильевич был страшен, лицо его побагровело, он вскочил и начал ходить по палате:
– Эти, опять эти, никак они не успокоятся, не вырвал я жало ехидны! Ты уверен, что это так!!
– Иоанн Васильевич, так ведь дело то в том, что сразу от этого не умирают, поэтому и незаметно все.
– Так, что же делать, может, подскажешь, раз такой умный?
– Иоанн Васильевич, помнишь, собаку я приводил, когда в прошлом году парсуну рисовал. Вот тайно собаку на ртуть натаскать и всех, кто касательство к пище имеют, незаметно проверить. Те, кто еду готовит, да носит, откуда им с ртутью дела иметь, если пахнет, значит вот и отравитель. Главное его живым взять.
– Царь, все еще красный от гнева, усмехнулся:
– Ты меня еще этому поучи, ну, а с сыном, то, что делать?
– Иоанн Васильевич, тебе самому надо бы с ним поговорить, чтобы болезным он притворился, да еду ему приносили только в палаты, так быстрее и отравителя найдем.
– Слушай Сергий Аникитович, не хочу я никого здесь в это дело посвящать, собака то у тебя жива эта?
– Собака то жива, только она у меня была приучена бегать от такой еды, а надо, чтобы она сама лезла к тому, кто ртутью пахнет.
Ладно, поедет с тобой Ивашко Брянцев, с ним натаскаете собаку на ртуть, да может тебе еще, какие яды в голову придут, как готовы будете, тогда и ловить отравителя начнем.
И вот мы с Брянцевым трясемся в возке по залитым обильным летним дождем узким улочкам Москвы, а на душе такая тоска. Ведь наверно всю оставшуюся жизнь здесь будешь опасаться, если не ножа в спину, так яда в вине или еще где-нибудь.
Хоть бери ноги в руки и, как там у Грибоедова: "Вон из Москвы, сюда я больше не ездок!"
Когда мы приехали в усадьбу, я быстро нашел лежавшие у меня в сейфе еще с прошлого года порошки ртутной каломели и выдал их Брянцеву. Псарю мы, конечно, сообщили только то, что собака, должна найти следы этих порошков где угодно, И приказал начать натаскивание собаки с сегодняшнего дня. Проинструктировав Брянцева об осторожности, с этими порошками я удалился, предупреждать его о том, что надо держать язык за зубами, чтобы он не отпал вместе с головой, было излишним.
Еще не отошедший от нервной встряски после беседы с царем я пришел на занятия с лекарями, которые привыкли видеть меня всегда в нормальном состоянии, терпеливо объясняющим все интересующие их вопросы, но сегодня я сорвался, и даже наорал на нескольких туго соображавших сегодня учеников. Но к середине занятий я успокоился и сообщил им, что вскоре наша жизнь коренным образом изменится и что кроме работы в больнице им придется работать со мной в царской лекарской избе или школе. Я еще не уточнил название, и каждый будет обучать по составленной мной программой по пять человек, а читать им всем лекции буду я и два аптекаря. Кроме того, царским повелением нам будет разрешено делать вскрытия казненных преступников. Но если у кого то из моих учеников длинный язык, то лучше обрезать его сейчас, чем меньше народа знают, что вскрытия происходит, тем лучше. Потому, что если нас не сожгут на костре монахи, то еще неизвестно, как на это отреагируют простые москвичи, которые могут сжечь уже вместе со школой и всеми, кто там находится.
Я, конечно, понимал, что слухи все равно пойдут, и со временем, об этом узнает вся Москва, но если это будет все распространяться медленно, то скорее всего к этому привыкнуть, как привыкают ко всему новому.
По виду моих учеников – лекарчуков я видел, что они вполне прониклись и уже ощутили горящие дрова под ногами и надеялся, что хоть какое-то время они будут молчать.
На следующий день я утра был уже у царя. Тот внешне успокоился и начал меня расспрашивать о последствиях отравления ртутью и спросил, в том числе, не может ли быть следствием этого отравления бездетность.
Конечно, я подтвердил, возможно, что бездетность его сына вполне может быть следствием такого отравления, кроме того, ведь не исключено, что и жену его тоже травят. Иоанн Васильевич, похоже, меня последние минуты не слушал, сидел с задумчивым видом, а по щеке скатилась единственная слезинка:
– А я ведь Дуську в монастырь постриг заставил принять, да и Федоску уже мысль была туда же отправить, Ванька, как меня молил, чтобы я не делал этого. А тут оказывается вот такие дела!
И у царя заходили такие желваки на лице, что мне стало не по себе.
Но он уже вел себя, как обычно, спросил лишь, начали ли натаску собак. Я также коротко сказал, что все делается. Для чего и кого никто не знает.
Уже в присутствии охраны и бояр царь повелел мне лечить занемогшего царевича Иоанна, тот какое-то время будет лежать в своих покоях и мне следует его навещать.
Распоряжения царя следовало выполнять немедленно, что я и сделал и отправился к царевичу.
Тот, к моему удивлению в кровати не лежал, а сидел и что-то читал. Мы с ним поговорили о его самочувствии, потом разговор перешел на его планы, на будущее, оказалось, что царевич весьма начитан и много знает, что и как происходит в Европе. И вообще он оказался очень интересным собеседником. Конечно, он пока незаметен в тени своего отца, но видимо кто-то, уже оценил его способности и отсюда и эта попытка его отравления.
- Предыдущая
- 43/79
- Следующая
