Таврия - Гончар Олесь - Страница 34

Мимо сверкающих, полных света колодезных корон, между груд искристого антрацита ребята снова выбрались к стоянке арбаче к кибиткам и рыжим, выгоревшим на солнце верблюдам, которые дремали, лежа в пыли, или тоскливо высились вдоль заборов, словно живые привидения пустыни.

Возле продуктовых амбаров чабаны громко ссорились с кладовщиком, поблизости грызлись чьи-то здоровенные овчарки, но Данько, еще полный впечатлений от водокачки, ничего этого не слыхал. Остановился посреди стойбища, поморгал глазами… Потом, закинув голову, вдруг раскатисто, полной грудью выкрикнул:

— Лудло — на башню!

И застыл, радостный, возбужденный, мечтательно заглядевшись в чистую небесную синь…

Хутор Кураевый возник и разросся в степи возле нескольких землянок, в которых издавна зимовали со своими семьями чабаны. Теперь землянки были почти незаметны за кошарами, воловней и другими хозяйственными постройками. Воловщики, кузнецы, доярки — все, кто постоянно работал на хуторе, — получали место в низком с покоробленными стенами бараке, всех же прибывших на сезон не мог вместить никакой барак. Для сезонников заранее обносилась отрадой небольшая площадка, примыкавшая к кошарам, сваливалась туда арба курая или соломы — и гнездитесь…

Сюда после распределения попали криничане и кое-кто из орловских ребят (большинство орловцев, в том числе и Мокеич, были назначены еще дальше — на Джембек-сарай). Загородка и солома под открытым небом — это было все, что мог предложить сезонникам Гаркуша, приведя их в табор.

— Под открытым небом? — увидев ограду, воскликнула Ганна Лавренко так, словно всю жизнь спала в обитых бархатом спальнях.

— А что же, — засмеялся Гаркуша. — В компании да вповалку, чтоб к осени с приплодом были!

Ганна уставилась на него своими прекрасными большими глазами:

— А если дождь?

— Ха, дождь!.. Наловим рыбы — будет борщ!..

Так началась их жизнь в таборе Кураевом, который в конторских книгах значился фермой Кураевой. Аскания отсюда была чуть видна — стояла далеко в степи, как синяя туча, высунувшаяся краем из-за горизонта и застывшая на все лето в неподвижности. Фантастическим, несбывшимся сном промелькнула она перед сезонниками, со своей могучей зеленью, с крылечками и палисадниками, со светлыми прудами и журавлями-красавцами на окраине парков… Все это предназначалось кому-то другому, прежде всего той рыжей ведьме с бураковым лицом и отвислым подбородком, которая, щурясь, осматривала их из-под своей панамы. Им же, сезонным невольникам и невольницам, надлежало прожить лето в далеком полевом таборе, не защищенном ни одним деревцом, открытом всем ветрам. В одну сторону от табора тянулись поля, в другую — лежала гладкая, как море, испокон веков не паханная степь, тысячи десятин сенокосных угодий… И то и другое принадлежало Фальцфейнам. Хлеба в этом году выдались слабосильные, зато травы, успев вымахнуть на зимней влаге, накатывались теперь из степи на табор тяжелыми, пенистыми валами.

С первых дней сезонники попали на сенокос. Ежегодно у Фальцфейнов заготовляли сотни скирд сена, чтоб хватило для нужд собственных экономий, а также на продажу. Самое лучшее степное сено, сухое и зеленое, как чай; прессовалось в таборах в тюки и в таком виде отправлялось на Каховскую пристань.

Но перед этим его нужно было накосить, сгрести, сложить чьими-то руками…

…До восхода солнца поднял Гаркуша людей на сенокос. Похаживал в загородке, весело пощелкивал сезонниц по пяткам:

— Ну-ка, хватит отлеживаться! Поднимайся, которая хочет заработать к осени на чепец!

Косарям приказчик пообещал выдать вечером по чарке, если не будут лениться.

Вскоре у кладовых зазвенела батрацкая сталь: косари подбирали себе косы, пробовали бруски. Девушки разбирали вилы и грабли.

Выведя людей за табор, приказчик поставил косарей лицом в степь и торжественно снял картуз:

— Помогай бог!

У девушек пока не было работы, они разбрелись, искали цветы в траве.

— А нам же как? — крикнула приказчику Олена Перепетая, когда Прокошка-орловец первый, богатырски развернувшись, со свистом углубился в травостой. — Ждать, пока накосят?

— О, какая усердная, — усмехнувшись, повернулся к ней Гаркуша. — Видать, не ленивой матери дочка!.. Сейчас найду и вам работу, девчата… Оставьте пока свои инструменты здесь, а сами давайте за мной!

Собрав девушек, Гаркуша загадочно улыбнулся и повел их по траве дальше в степь.

— Куда вы нас ведете? — удивленно спросила Ганна Лавренко. — Вперед косарей заворачиваете. Хотите, верно, чтоб ноги нам порезали?

— Отсюда начнем, — остановился, наконец, приказчик. — Растягивайтесь, девчата, в одну линию… Будете идти перед косарями и… птицу сгонять, чтоб не порезали. Раздвигайте руками траву, смотрите, может, где гнездо… Если гнездо — сразу подавай знак косарю, чтоб обошел…

— Жаворонков пасти, — засмеялась Вустя Яресько. — Такая работа нам по душе. Может, так все лето здесь пробудем…

— А вы думали как? У нас хозяйство культурное, заповедное, не то, что там, на Джарилгаче… Есть у нас, девчата, недалеко коса Джарилгачская, птица тучами на ней садится, гнездо к гнезду… Так — верите? — едут и пудами оттуда яйца нагребают… свиньям своим на корм!

— Кто едет?

— Да кто же… всё хуторяне, — буркнул Гаркуша, промолчав, однако, что набеги на Джарилгач и на Чурюк чаще всего устраивают как раз его братья с отцовского хутора. — А у нас насчет этого строго… Фридрих Эдуардович из самой Швейцарии телеграмму прислал: смотрите, мол, во время сенокоса за гнездами… Так-то… Каждая птичка под охраной, каждую насекомую жалеем… Ну, айда, девчата, вон косари уже приближаются…

Поблескивая мускулистыми икрами, девушки двинулись в открытую степь. В самом деле, по душе, видимо, была им эта работа! Ступали осторожно, раздвигали траву, как воду, мягко, ласково, и казалось, не из травы выпархивают перед ними жаворонки, а прямо из их ловких рук…

Гаркуша был доволен новым набором. Прекрасно работали новые сезонники, не приходилось подгонять. Мужчины, раздевшись по пояс, шли друг за другом, как тридцать три богатыря из сказки… Брали усердно, на всю руку, нагребали с размаху покосы, как волны… Радовался втайне приказчик, наблюдая сенокос: будут и похвалы, будут и премии!

Удачный, радостный день для Гаркуши был украшен еще и румяными щеками Олены. Аппетитная, полная девушка и, кажется, не такая строптивая, как другие: еще в Каховке приказчик приметил ее… Своим присутствием Олена оживляла сегодня для Гаркуши весь сенокос. Шея Гаркуши невольно все время поворачивалась туда, в сторону Олены: она шла третьей в длинной линии девушек, которые брели и брели все дальше в степь… Не остановятся, не оглянутся… Однако куда их понесло? Шутят или поиздеваться вздумали над приказчиком? Словно далекая туча, на горизонте синеет среди ослепительной степи Аскания, а они на ее фоне как джарилгачские чайки…

Зови — не дозовешься… Пришлось на коне догонять.

— На Асканию собрались, что ли? — крикнул Гаркуша, прискакав без седла к беглянкам.

— Еще дальше, — ответила Вустя, поддержания дружным смехом девушек. — До самого моря хотели!..

— Поворачивайте назад! А то вы, наверное, и в самом деле подумали, что вас сюда на баловство наняли, жаворонков пасти… Сено вон уже надо шевелить!

Гоня своих веселых беглянок по степи назад, Гаркуша все время ехал над головой Олены, заговаривал с ней о том о сем. Девушки насмешливо перемигивались: подлаживается приказчик к Олене, осоловел, чего доброго в кухарки переведет…

— Гонят вон наших арестанток, — встретили девушек шутками косари. — По всей степи, верно, птицу подняли?

— На орлиное гнездо в одном месте наткнулись, — весело рассказывали девушки. — С яичками.

— Почему ж вы не махали?

— Зачем махать? Далеко! Пока вы туда докосите, уже и орлята из гнезда вылетят!..

— Разбирайте вилы, девчата, — приказал Гаркуша. — Пора за дело!

— Разве уже не пойдем больше? — насмешливо обратилась к нему Олена.