Змея в конверте - Васильева Лариса Геннадьевна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/53
• Следующая

— Ну перестаньте, стыдно ведь…

— Добавлю еще сотню, — произнес он, наконец выпустив ее руку, и на прощание еще хлопнул по заднице: — Молодец, малышка, есть что пощупать, не то что тощие эти, как их, модели. Будь я чуть моложе женился бы на тебе. Так ты деньги копишь для своего парня?

Та обиженно кивнула, одергивая юбку.

Оля очнулась в своей комнате. Фу, как противно! Одной ногой в могиле и такое вытворяет. Сколько ему лет? Семьдесят, восемьдесят? Не зря старик ей всегда казался неприятным. Немного жаль эту глупую телку, Лину, но ведь та могла уйти, а если оставалась, значит, ее устраивает такой способ заработка… Ольга думала об увиденном, и только позже сообразила, что она-то опять побывала там. Это стало получаться непроизвольно, так, как обычные люди переводят взгляд с предмета на предмет.

И хотя она плевалась, возмущалось поведением старого похотливого козла, тем не менее, как только замечала Лину в комнате инвалида, тут же оказывалась у них. Старик требовал от Лины исполнения любых его прихотей.

А как-то Оля поймала себя на том, что не реферат пишет, а смотрит вместе со стариком новости по телевизору. Появилась Лина, подала Георгию Ивановичу лекарство, а он тут же потянулся к ее заднице, но та не обратила на это особого внимания и вышла из комнаты.

— Ишь ты, недотрога! — проворчал старик. — Сбежала! 

Когда они жили в семейном общежитии Ольга осуждала своих соседей, все ей казались пьяницами, ущербными, с какими-то неприличными тайнами. Хотя какие уж там тайны, все было на виду: общая кухня, перегородки тонкие — хранить секреты трудно в таких условиях. Даже дети понимали, чем занимается соседка тетя Валя со своим любовником, когда по субботам ее дочь и сын были в школе.

Она припомнила соседа по общежитию, тоже старика — пенсионера дядю Колю. Этот дядя Коля Иванович, алкаш и любитель кошек, трезвым чинил всему бараку утюги, приемники, магнитофоны — душа человек. Половина его комнаты была завалена запыленными старыми сломанными электроприборами. Оля спрашивала его: — «Дядя Коля, почему вы не выбросите все это?», «Да ты что! Это же можно починить, вот Филипповна с первого этажа принесла миксер. Мне его починить — раз плюнуть. Надо сделать». Миксер валялся у него столько лет, сколько Ольга себя помнила. Филипповна уж скоро помрет, а он все собирается его чинить. Над столом (одновременно рабочим и обеденным) у него был подвешен аквариум, накрытый доской. На доске постоянно сидели кошки. Они свободно прыгали с пола на стол, потом выше. А хозяин в это время обедал. Шерсть от них летала по всей квартире, лежала на столе. Он любил своих кошек и не обращал внимания на грязь. Пьяным, Коля Иванович становился агрессивным, кричал: «Люди хуже кошек! Я любого убью за моего Рыжика!» По его виду было понятно, что точно убьет, и не дай Бог, если в такой момент кота не было на месте, этот алкаш начинал бегать по всему этажу, по длинному коридору, заглядывать в комнаты к соседям, ломиться в туалет и ванну, и при этом кричал: «Где мой кот?! Убью! Я люблю только котов! Я с работы уволился из-за котов!». Работал он когда-то в монастыре, что там случилось с котами Ольга не знала, но удивлялась про себя, неужели монахи не любят животных?

Все женщины были для дяди Коли потенциальными невестами, он считал себя завидным женихом: отдельная комната, мастер на все руки, денежки водятся, в любой момент может заработать десять — двадцать рублей, стоит только починить какой-нибудь старухе радиоприемник. Оля слышала, как он на кухне громко поучал молодую девушку, соседку из другой комнаты: «Запомни, чай я пью не сладким, и не горячим, и заварки мне много не наливай! Так как сейчас себе налила — не надо, это вредно для желудка». А то увидел, как она готовит и начал: «Я не люблю большие голубцы! Делай поменьше. Когда будешь со мной жить, готовь только маленькие, и котлеты тоже…» Он говорил так, словно вопрос их брака уже решен. Время от времени Коля Иванович напивался так, что падал в коридоре, а когда соседский парнишка тащил его, глупо таращил глаза и все время спрашивал подростка: «Ты в отечественную, где воевал?», паренек терпеливо отвечал: «Я родился после отечественной, и после Афгана…»

На пару с ним частенько пила и Валентина, Олина соседка с другой стороны. Это дама была полной противоположностью Ивановичу: она не любила кошек, любила только собак и в своей комнатке держала две собачонки. Удивительно, как они там все помещались на шестнадцати квадратных метрах: сама Валентина, двое детей и две собаки. Причем и те, и другие умненькие и послушные. Валька, ужасно худая, завистливая и всегда злая, ненавидела всех окружающих, особенно людей успешных и материально обеспеченных. Уже с утра раздавался ее мат. Она поносила соседей, занявших туалет или плиту на кухне, погоду, и просто «блядскую жизнь». В обед и после работы Валентина материла начальство, сослуживцев, случайных прохожих, тех кто едет на машине, когда она ждет на остановке автобус, тех, кто стоит перед ней в очереди в магазине, тех, кто купил себе что-нибудь новое. Умная и едкая, мгновенно подмечала все недостатки окружающих и безжалостно высмеивала их. Хотя она и на собак иной раз кричала, но любила точно только их. Оля слышала, как тетя Валя на улице говорит облезлой бродячей псине: «Сучечка, уйди с дороги, тебя же задавят…».

Валин любовник Валера, тоже алкаш, постоянно таскался в их барак, хотя у него была своя квартира и семья. Иногда Валера угощал чем-нибудь Валентину, однажды принес замороженную говяжью печень. «Половину тебе, половину домой понесу, положи мне в пакет, а то растает», — распорядился он. На следующий день Оля слышала, как он орал на Вальку: «Дура, ты вчера в какой пакет печень положила?!» «В какой?» — не поняла та. «В упаковку из-под женских прокладок!» «Ну и что? Она же чистая была…» «По-твоему, мне в магазине могли печень в такой пакет положить?!»

Валера болел сахарным диабетом и ему пришлось удалить из-за какой-то пустяковой царапины указательный палец. Но он не унывал и как-то, смеясь, рассказывал на кухне, как пробился сквозь толпу алкоголиков ко входу в магазин (это происходило во времена Горбачевского сухого закона) и повернувшись к Вальке, спрашивает, сколько брать бутылок, поднимая над головой два пальца. Но он забыл, что указательного-то нет и Валя видит только один. Она машет ему отрицательно головой и кричит «Две!». Тот опять поднимает свою культю — две же брать? Валька опять качает: «Нет, бери две». Он все равно взял две, можно было и не спрашивать…

А еще одну комнату занимала удивительно милая пара: Галя и Игорек. Как-то, непьющий, Игорь пришел с работы сильно пьяным, и Оля стоя на лестнице наблюдала как баба Дуся с первого этажа дождалась Галю у подъезда и радостно сообщила ей: «Твой-то пьяный пришел! Что, задашь ему?» «Да, сейчас я ему задам», — обнадеживающе ответила Галя и пошла к себе. Баба Дуся долго прогуливалась по коридору мимо их комнаты, прислушивалась, ожидала скандала, но все было тихо. А утром Оля шла в школу и снова увидела бабу Дусю, таподстерегла Галю еще до работы: «Ну что, поскандалили?» «Да», «А что же так тихо? Что ты ему сказала-то?», «Я ему сказала: «Ну зачем же ты, Игорек, выпил?», а он ответил: «Извини Галочка, я больше не буду пить». «И все?!» На лице бабы Дуси было написано глубочайшее разочарование, наверняка думала: «И что за молодежь пошла?! Эх, были люди в наше время!»

В этом богатом респектабельном доме тоже у всех свои скелеты в шкафу, а у кого их нет, тот придумывает, но пожалуй, за ними интереснее подглядывать — на роскошь все же смотреть приятнее… 

Отодвинув свой конспект в сторону, Ольга вздохнула с облегчением: все, сделала домашнее задание, и расслабленно откинувшись на спинку стула, заглянула в квартиру напротив, проверила, как там у них дела. Дочь Кобзева, темноволосая полная женщина, Татьяна Георгиевна, проверяла неизменные тетради и одновременно разговаривала со своим сыном Герой по телефону. Этого Германа Ольга еще ни разу не видела. Как она поняла, Гера был врачом, хирургом, а сейчас находился на стажировке в Лондоне. Мать постоянно упоминала его имя в разговорах с домочадцами У них с Германом было по небольшой отдельной комнате. Татьяна Георгиевна работала в школе, преподавала русский и литературу, возвращалась домой позже всех, у нее постоянно были какие-то вечерние занятия — то факультативы, то вечерники, то консультации. Уже ночью, после ужина, она еще садилась проверять тетради. Это была очень энергичная женщина, постоянно занятая своими школьными проблемами.

• Предыдущая
• 22/53
• Следующая