Невеста - Демина Карина - Страница 54

• Предыдущая
• 54/117
• Следующая

Они и так изрядно вынесли.

Разглядываю собственные ноги. Ступни распухли и покраснели от болотной воды. Кожа на пальцах сморщилась. Мозоли старые. Мозоли новые… руки не лучше. Наверное, я ничем не отличаюсь от тех бродяг, которыми полны дороги… оно и к лучшему, меньше внимания привлекать буду.

— От Лосиной Гривы у нас два пути. — Все-таки решения, касающиеся двоих, лучше принимать совместно. — Первый — в обход. Как по мне, он безопасней. В предгорьях густые леса и спрятаться легко. — Ноги вытягиваю к костру, и жар щекочет ступни. — Но я не уверена, что мы доберемся до Перевала вовремя. С середины осени леса в спячку впадают. И я слабею.

— А второй?

Оден не собирается менять привычек и устраивается рядом. Что ж, так даже лучше, сама бы я не решилась подойти к нему.

— Через Долину.

— И чем он тебе не нравится?

Всем. Там почти нет лесов. Поля, поля и снова поля, земля, разрезанная на лоскуты, и усмиренные реки в сбруе многих пристаней. Города, городки. Дороги.

Спрятаться не выйдет.

Однако я не уверена, что прятаться нужно…

Оден слушает, поглаживая след от ссадины, точно пытаясь его стереть. И я, подавив порыв сбежать, устраиваюсь поудобней.

— Ваши заняли Долину еще прошлой весной… так говорили.

И устроили знатную резню.

Псы долго пытались прорваться через заслоны альвов, а когда удалось, то попросту не сумели сдержать удар. А за линией обороны были даже не городки — деревни и хутора…

Нет, я не знаю, сколько во всем этом правды, быть может, ее вовсе и нет, а быть может, есть, но не та, что живет в историях, которые разносятся по землям лозы, обрастая жуткими подробностями.

Наверное, жертвы были. Куда на войне без них?

Войны больше нет, но есть ли в Долине мир? И если есть, то для всех ли?

— Год, значит. — Оден ласкает шею, и я запрокидываю голову. — Это много. Достаточно, чтобы навести порядок. И если там действительно встал гарнизон, то нам повезло.

Ему — возможно.

Но говорить не хочется. Я закрываю глаза, позволяя себе расслабиться. Его пальцы скользят по горлу, с каждым разом опускаясь все ниже, на волос, на нить, но в этой неторопливости есть своя прелесть.

Меня, кажется, дразнят.

— Когда случается прорыв… например, при осаде, — голос у Одена низкий, — то избежать некоторых… инцидентов невозможно.

Вторая рука оказывается под рубашкой.

— Война не бывает доброй, Эйо.

Это я и без него знаю.

— Но когда территория занята — дело другое. И свои, и чужие должны знать, что закон по-прежнему в силе. И что за преступлением последует наказание. Вне зависимости от того, кто это преступление совершил.

Ну да… наверное, при нем было именно так. И Оден наивно полагает, что все остальные сделаны по его образу и подобию. Но спорить не стану.

Рука подымается. Шершавые подушечки пальцев едва-едва касаются кожи.

А Оден невозмутимо продолжает говорить:

— Только так возможно удержать равновесие. Особенно если ты пришел надолго…

Он все-таки замолкает и, наклонившись, целует шею. И очень-очень нежно, доверительно шепчет:

— Если вести себя иначе, мелкие конфликты обязательно перерастут в крупные… а с ними разобраться куда как сложнее.

Большой палец вычерчивает полукруг под грудью…

— Не бойся, моя радость.

Чего именно в данный момент не бояться?

— Ты ведь будешь со мной. А меня никто из наших тронуть не посмеет.

Мне бы его уверенность.

— Мы просто попадем домой много быстрее.

Он — точно. Я — возможно.

— Все хорошо?

Оден останавливается, позволяя мне сделать выдох. Но это еще не значит, что он позволит уйти.

— Да.

Мама бы эти игры точно не одобрила. Папа, скорее всего, понял бы… но больше нет ни папы, ни мамы. И вообще, может статься, никого, кроме Одена, с которым мы, вероятно, расстанемся куда раньше, чем я предполагала.

Но об этом я думать не стану.

Не сегодня. Не сейчас.

Повернув голову, я дотягиваюсь губами до белой шеи, которую так и не взял загар. На коже еще вьется узор из шрамов, а на вкус она солона, как те камушки, которые мы с друзьями собирали на пляже в детстве. Тогда нам они казались вкуснее сладостей из лавки найо Руами.

А Оден вдруг замирает.

— Скажи, место действительно так уж важно?

О чем он… ах да.

— Важно. Мертвое, как то поле, выпьет меня досуха. А живое — наоборот… и чем больше оно живое, тем больше я смогу взять. — И отдать Одену. В этом же весь смысл. — На Лосиной Гриве открываются ключи. Чистая вода. Чистая земля. Она поделится силой.

Если повезет, я услышу зов. Поэтому Оден прав — сейчас следует остановиться. Но когда он встает и уходит, мне становится обидно почти до слез.

Все-таки привязалась, глупая Эйо.

Вместо того чтобы плакать, возвращаюсь к костру, к сапогам, уже изрядно продымившимся, но еще мокрым, и обычным ежевечерним заботам. И то время позднее, а вставать придется с рассветом.

Чем раньше дойдем — тем оно лучше.

Возвращение Одена я прозевала. Он двигался совершенно бесшумно, не специально, предполагаю, но в силу привычки. И на сей раз место занял по ту сторону костра.

— Кажется, я немного переоценил свою выдержку. — Это не извинение, скорее уж объяснение. — Эйо… — Огонь окрашивает его лицо в багряные тона. — Если вдруг окажется, что дома тебе… не очень рады, ты позволишь о тебе позаботиться?

— Из чувства долга?

— Нет.

Я жду продолжения, и Оден подчиняется:

— Я хочу, чтобы ты и дальше была со мной.

— В качестве кого?

Скользкий вопрос, и ответ очевиден для обоих: в качестве любимой игрушки.

— Ты хотела дом. У тебя он появится. Ты больше не будешь ни голодать, ни нуждаться, ни подвергать свою жизнь ненужному риску. Если появится желание заниматься чем-либо, я не буду препятствовать. Равно как если и не появится.

Чудесное предложение. Вот только тянет вытащить из костра ветку и со всей дури опустить ее на эту светлую голову. Глядишь, в ней что-нибудь и прояснилось бы.

— А твоя невеста что скажет?

— Забудь о ней.

Ну да, где уж даме из высших обращать внимание на такую досадную мелочь, как я. А мне уж и вовсе по статусу не положено над подобными вещами задумываться.

И ведь в чем-то он прав.

Он действительно даст мне дом, такой, который я захочу, и защиту. Не нужно будет прятаться, выживать, думать о том, где и как я проведу завтрашний день.

Я забуду о голоде.

И о том, каково это — спать на земле, которая начинает подмерзать, чувствуя приближение осени. О затяжных дождях и вечном ознобе, что рано или поздно закончится воспалением легких. О хищниках, неважно, двуногих ли, четвероногих…

Я получу если не все, что пожелаю, то многое.

Вот только тошно отчего-то.

— Если мне будут не рады, — руку от ветки я убрала, поскольку очень уж велико было искушение, — то я просто-напросто вернусь за Перевал. Осяду в каком-нибудь городке поспокойней.

Если сумею таковой найти.

Мне ведь уже не страшны будут ни грозы, ни люди, а силы останутся, говорят, их даже прибавляется, немного, но при моих талантах любая кроха важна.

— Или в деревню подамся. Там мои умения пригодятся.

— Это неразумно. — Ну да, наверное. — Почему?

Ему действительно важно знать? Похоже на то.

— Потому что я не смогу жить по твоим правилам. И если уж заводить семью, то настоящую, такую, где я люблю и где меня любят.

— А если такую не получится?

— Тогда буду одна.

Он молчал минуту или две, а потом тихо произнес:

— Все время забываю, насколько ты молода.

И склонна к пустому мечтательству. Знаю. Но реальность и так слишком многого от меня требует, поэтому хочу себе кусочек сказки в личное пользование.

Пусть и совсем-совсем маленький.

Как и следовало ожидать, ни в морге, ни на месте преступления Крайт ничего нового не обнаружил, отчего испытывал глубочайшее чувство вины. Ему все еще казалось, что любую проблему можно решить с лету, а когда не выходило, парень терялся и впадал в задумчивость.

• Предыдущая
• 54/117
• Следующая