Все божьи дети могут танцевать - Мураками Харуки - Страница 22

• Предыдущая
• 22/24
• Следующая

— Почему время летит так быстро? — расчувствовавшись, сокрушался Такацуки, что случалось с ним редко. — Кажется, ведь совсем недавно поступил в университет. Там познакомился с тобой, с Саёко… А уже и дети пошли. Я стал папашкой. Как ускоренное кино. Какое-то странное ощущение. Но тебе такое вряд ли понять. Ты живешь словно еще в студенчестве. Даже завидно.

— Чему здесь завидовать?

Но Дзюнпэй понимал, что Такацуки имел в виду. Саёко стала матерью. Это и Дзюнпэя ошеломило. Он в очередной раз понял, что колесо жизни крутится вперед, и прошлого уже не вернуть. Как к этому всему относиться, Дзюнпэй толком не знал.

— Только между нами: думаю, Саёко с самого начала ты нравился больше, — сказал Такацуки. Он был сильно пьян. Но в глазах сверкала непривычная строгость.

— Не может быть. — рассмеялся в ответ Дзюнпэй.

— А вот и может! Мне лучше знать. Хотя ты этого не понял. Писать красивые прочувствованные тексты ты умеешь, но в женском настроении разбираешься хуже утопленника. Как бы там ни было, мне нравилась Саёко. С ней никто не мог сравниться и променять ее ни на кого нельзя. Мне оставалось только одно — заполучить ее. Я по-прежнему считаю ее лучшей женщиной в мире. Или ты думаешь, что у меня не было на нее никаких прав?

— Кто спорит, — ответил Дзюнпэй. Такацуки кивнул:

— Но ты по-прежнему ничего не понимаешь. Почему? Потому что ты — неисправимый идиот. Хотя какая в том разница, дурак или нет. Главное, чтобы человеком хорошим был. Вот — придумал имя для моей дочери.

— При этом самое важное я так и не понял?

— Точно. При этом самое важное ты так и не понял. Ни-че-го. А еще писатель.

— Ну, рассказы тут, положим, ни при чем.

— Вот, теперь нас стало четверо, — слегка вздохнул Такацуки. — Как ты считаешь, четыре[16] — нормальное число?

О крахе отношений между Такацуки и Саёко Дзюнпэй узнал накануне третьего дня рождения Сары. Об этом ему как бы виновато призналась сама Саёко. Она была еще беременна, когда муж завел себе любовницу. А теперь домой он почти не приходил. Любовница — его коллега. Но как подробно ни объясняла Саёко, Дзюнпэй не смог понять, зачем Такацуки нужно было заводить женщину на стороне. Разве не он заявил в ночь рождения Сары, что Саёко — лучшая женщина в мире. Казалось, он говорил эти слова от всего сердца. Вдобавок Такацуки до беспамятства любил дочь. Зачем при этом было бросать семью?

— Я часто приходил к вам на ужин. Ведь так? Но при этом ничего не замечал. Вы казались счастливой, чуть ли не идеальной семьей.

— Так-то оно так, — мягко улыбалась Саёко. — Но мы не врали и комедию не разыгрывали. Хотя — что из того? Теперь у него есть она, и к прошлому возврата нет. Вот мы и решили разойтись. Только ты не принимай все это близко к сердцу. Так оно будет лучше. В разных смыслах.

Она сказала: «В разных смыслах». Как все-таки мир полон труднообъяснимых слов, подумал Дзюнпэй.

Через несколько месяцев Саёко и Такацуки разошлись официально. Между ними оставалось несколько разных соглашений, но в целом расстались они без эксцессов. Ни обмена упреками, ни разногласий в требованиях. Такацуки ушел из дому и стал жить с любовницей, Сара осталась с матерью[17]. Раз в неделю Такацуки приезжал к Саре в Коэндзи. С общего согласия и по мере возможности при этом присутствовал Дзюнпэй. Проще ли так было? Сам Дзюнпэй считал, что он как-то сразу постарел, хотя ему едва исполнилось тридцать три.

Сара звала Такацуки «папой», Дзюнпэя — «Дзюн-тяном». Вчетвером у них получалась словно какая-то псевдо-семья. Когда они встречались, Такацуки обычно болтал без умолку, Саёко выглядела так, будто ровным счетом ничего не произошло. Дзюнпэю казалось, что она ведет себя естественнее, чем раньше. Что родители развелись, Сара пока не осознавала. Дзюнпэй безупречно выполнял отведенную ему роль. Они, как и прежде, обменивались шутками, вспоминали прошлое. Дзюнпэй понимал лишь одно: это необходимо для них всех.

— Слышишь, Дзюнпэй, — сказал как-то на обратном пути Такацуки. Январская ночь, изо рта шел пар. — Тебе есть на ком жениться?

— Нет, — ответил он.

— А постоянная девчонка хоть имеется?

— Думаю, нет.

— Что если тебе сойтись с Саёко?

Дзюнпэй посмотрел на него, как на что-то ослепительное:

— Что с тобой?

— Что значит — «что с тобой»? — Такацуки в свою очередь удивился еще больше. — Неужели не ясно? Кто кроме тебя, может стать отцом для Сары?

— И только? Ради этого мне жениться на Саёко?

Такацуки вздохнул и опустил на плечо Дзюнпэя мощную руку.

— Что, не хочешь на ней жениться? Занять мое место не хочешь?

— Я не в этом смысле. Я просто думаю — неужели можно уладить это, будто какую-нибудь сделку? Это вопрос порядочности.

— Никакая это не сделка, — сказал Такацуки. — И порядочность тут ни при чем. Тебе нравится Саёко? Дальше — Сару ты любишь? Разве нет? Или и это не самое главное? Пожалуй, ты думаешь как-то на свой лад. Это понятно. Но, по-моему, ты лишь собираешься снять трусы, не снимая брюк.

Дзюнпэй молчал. Умолк и Такацуки. Молчал долго, что ему совсем не свойственно. Так, выдыхая белым паром, шагали они вместе на ближайшую станцию.

— В любом случае, ты круглый дурак, — сказал напоследок Дзюнпэй.

— Может, ты и прав, — согласился Такацуки. — Если честно, ты и в самом деле прав. Не спорю. Я сам испоганил свою жизнь. Но тут уж, Дзюнпэй, ничего не попишешь. Остановиться было никак не возможно. Я сам не знаю, почему все так произошло. И не спрашивай. Произошло и все тут. Не сейчас — где-то когда-то такое уже происходило.

Дзюнпэй подумал, ему приходилось и раньше слышать эти слова.

— Разве не ты говорил мне в ночь, когда родилась Сара, что Саёко — самая прекрасная женщина в мире? Помнишь? Женшина, которую нельзя ни на кого променять.

— Это по-прежнему так. В этом смысле ничего не изменилось. Но именно поэтому есть в этом мире такие веши, которые не удаются.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Тебе этого никогда не понять, — сказал Такацуки. И покачал головой. Поставил точку в этом диалоге именно он.

После развода минуло два года. В университет Саёко больше не вернулась. Дзюнпэй попросил одного знакомого редактора, и ей дали кое-какую работу с переводами. Дело заспорилось. Помимо лингвистического таланта, она хорошо владела слогом. Работу выполняла быстро и аккуратно. Результат на редактора произвел такое впечатление, что через месяц ей доверили уже литературный перевод. Гонорар небольшой, но если прибавить алименты Такацуки, на безбедную жизнь матери с ребенком хватало вполне.

Они по-прежнему собирались раз в неделю и вместе с Сарой где-нибудь обедали. Бывало, у Такацуки возникали срочные дела, и он не приходил. В такие дни Саёко, Дзюнпэй и Сара обедали втроем. Без Такацуки все проходило тихо и как-то буднично. Со стороны они казались самой что ни на есть семьей. Дзюнпэй продолжал идти своим путем. В тридцать пять выпустил четвертый сборник рассказов «Молчаливая луна», за который получил премию. По заглавному рассказу решили снять фильм. В перерывах между рассказами он выпустил несколько томиков музыкальных рецензий, написал книжку по теории садоводства, перевел сборник Джона Апдайка. Каждая его работа имела успех. У него был собственный стиль и он мог простыми и убедительными словами легко передавать глубокие отголоски звука, еле заметные оттенки света. У него возник свой круг читателей, устоялся доход; постепенно Дзюнпэй утвердился в качестве профессионального автора.

Он серьезно подумывал сделать Саёко предложение. Случалось, он размышлял об этом всю ночь напролет, наступало утро, а он все не мог уснуть. Бывало, работа валилась из рук. Но даже при этом окончательно решиться он так и не мог. Если задуматься, его отношения с Саёко с самого начала были кем-то предопределены. Его позиция так и осталась пассивной, ведь познакомил их между собой не кто иной, как Такацуки. Это он выделил их из всего курса, это он сколотил их троицу. А потом взял себе Саёко, женился, сделал ребенка, развелся. И сейчас предлагает жениться на Саёко ему, Дзюнпэю. Конечно, Дзюнпэй любил Саёко. Даже и спрашивать нечего. Сейчас идеальный шанс связать с ней свою жизнь. Пожалуй, она вряд ли откажется от такого предложения. Тоже очевидно. Но уж слишком все складывается хорошо, считал сам Дзюнпэй. Не задуматься об этом он не мог. Что подводит его к решению? Он по-прежнему сомневался. Так и не в силах решиться. И вот… землю залихорадило.

• Предыдущая
• 22/24
• Следующая