Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки - Страница 13

• Предыдущая
• 13/104
• Следующая

— Да уж! Не всякий повар так приготовит.

— Ну, слава богу. Девочке будет приятно. Гостей у нас почти не бывает. Ее стряпню и похвалить-то как следует некому. Все, что она готовит, мы же с ней и съедаем.

— Так вы живете вдвоем? — уточнил я.

— Да, и уже очень долго. Сам-то я всегда жил затворником; постепенно эта склонность и ей передалась. Не знаю, что и делать: на белый свет совсем не выходит. Голова светлая, здоровьем бог не обидел, а с людьми общаться не желает. В молодые годы так нельзя. Сексуальность нужно направлять куда полагается. Как ты считаешь? Этой девочке есть чем заинтересовать мужчин?

— Э-э... Да, конечно. Можете не сомневаться, — ответил я.

— Сексуальность — очень творческая энергия. Было бы глупо это оспаривать. Однако если закупоривать ее в себе, не давая выхода, ум теряет гибкость, а тело дряхлеет. У женщин, у мужчин — все равно. Но у женщин, кроме того, начинают плясать менструальные циклы, а это уже ведет к психической нестабильности.

— Да уж, — согласился я.

— Поэтому очень важно, чтобы девочка поскорее сошлась с правильным мужчиной. — резюмировал старик, посыпая солью очередной огурец. — В этом я убежден и как опекун, и как биолог.

— А вы... м-м... включили ей звук обратно? — уточнил я. Не очень хотелось слушать истории о чьем-то половом влечении, когда оставалась незаконченная работа.

— Ах, да! — воскликнул старик. — Я же не сказал. Да, конечно, теперь все нормально. И как я мог о ней позабыть? Хорошо, что ты напомнил. А то бы девочка осталась без звука на неделю, если не больше. Я ведь обычно, как сюда заберусь, так и не вылезаю на поверхность по несколько дней. А без звука, согласись, жить весьма неудобно.

— И не говорите! — поддакнул я.

— Бедняжка почти не общается с внешним миром. Хотя и не очень-то из-за этого переживает. Но телефоном пользоваться так и не научилась. Сколько ни звоню отсюда наверх, трубку никто не берет. Прямо беда...

— С отключенным звуком, наверно, и в магазин не сходишь?

— Да нет, с магазинами как раз получается, — сказал старик. — Слава богу, есть супермаркеты, где все покупают с закрытым ртом. Очень удобно. Она часто там пропадает. Так и живет: то в офисе, то в супермаркете.

— Что, даже дома не ночует?

— В офисе ей больше нравится. Там у нас и кухня, и душ — все, что нужно для жизни. Домой приходит раз в неделю, не чаще...

Я вежливо кивнул и принялся за кофе.

— Но ты, как я понял, все же нашел с ней общий язык? — спросил старик. — Каким образом? Телепатия или что?

— Чтение по губам. Я когда-то ходил на бесплатные курсы. Свободного времени было много — дай, думаю, выучу, вдруг пригодится.

— Ах да, конечно! Чтение по губам... — Старик понимающе закивал. — Очень полезное искусство. Я тоже занимался. Хочешь, поболтаем немного без звука?

— О нет! — спохватился я. — Не стоит. Давайте уж как обычно.

Ей-богу, немого общения с внучкой мне сегодня хватило.

— Конечно, чтение по губам — очень примитивное искусство, — продолжал он. — Есть свои недостатки. И в темноте ничего не видать, и на губы собеседника постоянно смотреть приходится. Но в переходный период это хорошее подспорье. Ты поступил очень прозорливо, когда решил заняться чтением по губам.

— В переходный период?

— Именно, — кивнул старик. — Рассказываю только тебе... Очень скоро весь мир станет беззвучным.

— Беззвучным? — машинально повторил я.

— Да. Без всякого звука. Ведь для дальнейшей эволюции человека звук не нужен. Напротив — он ей будет только мешать. И потому придется отключать звук с утра до вечера.

— Интересно, — сказал я. — То есть, пение птиц, шум моря, музыка — все это исчезнет?

— Безусловно.

— Как-то слишком... безрадостно.

— Что поделать? Эволюция — вещь очень жесткая и печальная. Жизнерадостной эволюция не может быть по определению.

Старик встал с дивана, подошел к столу, вынул из ящика крохотные кусачки для ногтей, снова сел на диван и принялся обстригать по порядку ногти сначала на правой, затем на левой руке.

— Исследования пока не закончены, — продолжал он. — Подробностей я тебе сообщить не могу, хотя в целом все именно так. Но я хочу, чтобы ты никому об этом не рассказывал. Если об этом узнают кракеры, случится непоправимое.

— Об этом не беспокойтесь. Никто не хранит чужие секреты лучше, чем конвертор.

— Ну, тогда слава богу! — Старик с облегчением вздохнул, сгреб открыткой обрезки ногтей со стола и бросил в урну. Затем взял очередной сэндвич, посолил и с аппетитом впился в него зубами.

— Не подумай, что хвастаюсь, но ведь и правда — объедение! — проговорил он, жуя.

— Значит, она прекрасно готовит? — спросил я.

— Да нет, я бы так не сказал... Но сэндвичи — ее коронное блюдо. остальное, правда, тоже вкусно получается. Но с сэндвичами не сравнить.

— Стало быть, редкий дар, — сказал я.

— Вот-вот! — закивал старик. — Так и есть. А ты, похоже, отлично ее понимаешь. Тебе я, пожалуй, мог бы доверить свою девочку со спокойным сердцем.

— Мне? — удивился я. — Доверить? Только потому, что я похвалил ее сэндвичи?

— Но разве они тебе не понравились?

— Очень понравились, — ответил я. И ненадолго — так, чтобы это не помешало работе, — представил обликолстушки. А потом снова отхлебнул кофе.

— Мне кажется, в тебе что-то есть. А может, наоборот, чего-то нет... Хотя, наверно, это одно и то же.

— Иногда мне и самому так кажется, — признался я.

— Мы, ученые, называем это «состоянием в процессе эволюционного отбора». Рано или поздно ты еще поймешь: эволюция — очень жестокая штука. А как ты считаешь: что самое жестокое в эволюционном отборе?

— Не знаю. Что?

— В нем нет места для прихотей. На ход эволюции не могут влиять чьи-то личные «хочу — не хочу». Все равно, что пытаться влиять на ураган, землетрясение или наводнение. Предугадать невозможно, сопротивляться бесполезно.

— Хм-м, — протянул я в который раз. — Значит, ваша эволюция требует, чтобы звуки исчезли? И чтобы я, к примеру, потерял дар речи?

— Строго говоря, не совсем так. Есть у тебя дар речи или нет — в принципе, не так важно. Поскольку сам дар речи — не более чем ступень эволюции.

— Не понимаю, — сказал я. В таких вещах я вообще человек откровенный. Если мне все понятно, я так и скажу: «понятно». А уж если чего-то не понимаю — говорю, что не понимаю, и баста. Никаких размытых формулировок. Я убежден: чаще всего люди конфликтуют именно потому, что нечетко формулируют абстрактные понятия. Тот, кто предпочитает размытые формулировки, неосознанно, в глубине души, сам ищет конфликта. Никакого другого объяснения я этому не нахожу.

— Впрочем, ладно! Давай пока на этом закончим, — сказал старик и снова захохотал. Уох-хо-хо. — А то залезем в такие дебри, что ты не сможешь работать как следует. Еще поболтаем потом как-нибудь.

Я не возражал. Пропищал будильник, и я снова засел за стирку. Старик же достал из ящика стола нечто вроде миниатюрных стальных щипцов для камина, взял в правую руку и начал разгуливать вдоль стеллажей, легонько постукивая странным инструментом по черепам и слушая, как они звенят. Так маэстро, любуясь своей коллекцией скрипок Страдивари, выбирает то одну, то другую, вскидывает к плечу и проверяет струну на щипок. Старик просто слушал звуки, но во всем его облике ощущалась невообразимая для обычного человека любовь к черепам. Однако еще сильнее меня поразила богатейшая гамма звуков, которые эти черепа издавали. От звона бокалов с виски — до стука огромных цветочных горшков. Когда-то на каждом из черепов были мясо и кожа, в каждом — пускай и в разных объемах — находился мозг, который ежесекундно наполняли мысли о еде, сексе и бог знает чем еще. Теперь от всего этого остались только звуки. Самые разные: хрустальных бокалов, цветочных горшков, водопроводных труб и коробок из-под бэнто5.

Я представил, как на одной полке стоит моя собственная голова — без кожи, мяса и мозгов, а старик постукивает по ней стальными щипчиками для камина. Странное ощущение. Интересно, что он прочитал бы в звуке моего черепа? Мои воспоминания? Или то, чего и в памяти нет? Мне стало не по себе.

• Предыдущая
• 13/104
• Следующая