Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/53
• Следующая

Я же тем временем подошел к Лизке, которая все еще лежала в постели, но уже вполне пришла в себя и боязливо стреляла по сторонам глазами. Правая щека у нее еще была неподвижной, но говорить она, хоть и с трудом, могла.

Усевшись напротив нее, сказал:

– Лизавета, я знаю, что случилось, давай рассказывай всю правду.

Та, глянув на меня, зарделась как маков цвет и, опустив глаза, начала рассказывать:

– Вы же видели, Данила Прохорович, напротив вас сидели три мужика. Главный, они его Фрол называли, на меня вообще не смотрел, а вот Яшка, который моложе, все на сеновал звал. А когда он монету серебряную показал, я и пошла с ним. А когда мы зашли в сенник, он мне уд свой вонючий в рот запихал, я испугалась и укусила его. Больно, он даже закричал. Так он нож свой выхватил, по лицу мне полоснул и сказал: если хоть кому вякну, они всех убьют, вот я тятеньке и соврала, что о серп порезалась.

– А как третьего звали, они при тебе говорили?

– Нет, не знаю я, не слышала, Данила Прохорович. А вы тятеньке моему не рассказывайте, а то он меня вожжами запорет, не расскажете ведь?

– Не расскажу, не расскажу, спи себе, – пообещал я и ушел.

Разборка между тем шла полным ходом. Слышался рев Поликарпа Кузьмича, затем кого-то били, потом кто-то заплакал, послышались женские крики, но потихоньку все затихло, всех отпустили, а за столом остался сидеть воевода со своим помощником Петром. На столе виднелась корчага с медовухой, и они усиленно ею наливались. Перед ними стоял хозяин с огромным синяком под глазом и внимательно слушал, что ему говорили.

Я подошел к начальству и, дождавшись ухода хозяина, попросил разрешения рассказать все, что узнал от Лизы. Они уже узнали о присутствии в трактире трех неизвестных, но вот имен назвать никто не мог, и мои сведения оказались кстати.

– Слушай, Данила, а как до тебя дошло, что девка врет? – спросил воевода.

– Так, Поликарп Кузьмич, серп же с зубчиками, рана у нее должна была быть рваная, как если бы пилой пилили, а тут чем-то очень острым разрезано. Я, когда еще зашивал, на это внимание обратил, только кто же знал, что дальше все так обернется? И похоже, что тать-то леворукий был, от удара левой рукой такие раны получаются.

– Да уж, давно на вверенной мне земле такого не происходило, эх, государь меня за это дело не пожалует! – И воевода в расстройстве швырнул латную рукавицу на пол. – Кровь из носу, а этих татей надо разыскать и на березах развесить! Понимаешь, Данила, дело тут такое получается… пойдем-ка к тебе, потолкуем…

Мы прошли ко мне в пристройку, выставили Антоху охранником, и воевода начал обстоятельно знакомить меня с ситуацией, сложившейся в результате моего появления.

Рассказывал Поликарп Кузьмич долго, обстоятельно, членов рода перечислял до Рюрика, но вкратце выходило у него следующее:

– Шестнадцать лет назад свел случай молодого еще тогда Дмитрия Ивановича Хворостинина и боярыню Щепотневу Анастасию, была она красива до невозможности, но тогда уже вышла замуж за древнего богатого старца. Детей у нее не было, и вот, как уж там это произошло… полюбились они друг другу. И родила боярыня через девять месяцев мальчика. Старец тот уже некрепкий умом стал и считал, что так хорошо, хотя окружающие все понимали. Но это было бы ничего. Да вот шесть лет назад старец этот помер наконец, а родни там оказалось выше крыши, и тут-то пропал мальчишка. И хотя все знают, что это сын Хворостинина, а выходит, что наследник-то он Щепотнева. А жил этот Щепотнев уединенно, в дела царские не лез, все царские приказы с послушанием и успехом выполнял, и был ему все эти годы прибыток великий. А Анастасия после пропажи мальчишки умом немного тронулась, все молилась и молилась, и вот в прошлом годе постриг приняла. И тут снова появился наследник – то есть ты, да еще и люди обнаружились, готовые тебя признать. А вотчины-то уже все поделены. Так вот, видимо, кто-то решил тебя извести, а обоз просто под руку попался. А кто это, много думать не надо, дальше там по тракту вотчина боярина Трунова Игоря Ксенофонтовича, вот ему-то ты первая помеха. Дмитрий Иванович перед царем ходит, на виду, если попросит за тебя, будешь с прибытком, а у него убыток большой образуется. Уж как я берегся, но, видно, попало письмо не в те руки.

Так что единственное тебе остается – до Хворостинина без помех добраться, и если признает он тебя, с ним вместе в ноги царю Иоанну Васильевичу пасть, тогда жить будешь. А этих татей Трунов нанял, без сомнения. По Фролу-то кол давно плачет. Они купца с возчиками убили, потому что, наверное, там и сам Трунов побывал. Боялись, чтобы видоков не случилось. А Фрол ведь боярином был и татем стал, вот что вино с человеком сделать может. Так что придется тебе исхитриться и добраться до батьки своего. Помочь я тебе ничем не могу, служба у меня. А теперь еще и с обозом этим закрутилось дело… – И воевода, хватанув полкружки разведенного спирта, ушел в зал.

Я сидел и обдумывал услышанное. Вот и сочинил биографию себе на голову, кто же думал, что все так в точку попадет? И похож я на Хворостинина, и пятно родимое, и время совпало, как специально. Приобрел я теперь, сам того не желая, кучу могущественных врагов. Так что хочу я или нет, единственная моя надежда – добраться до Дмитрия Ивановича. Ну а там уж – как карта ляжет.

Мы с Антохой шли по узким кривым московским улочкам между высокими заборами и деревянными домами. Народу на улице было полно, идти приходилось осторожно, чтобы не влезть в конский навоз, под которым почти не было видно примятого снега. После недели путешествия по пустынному зимнику, по которому ехали с возом мороженой рыбы, окружающее воспринималось как Содом и Гоморра. Наша маскировка сделала свое дело, никто не искал лекаря и боярского сына среди голодранцев-рыбаков, везущих мороженую рыбу на продажу. Наша одежда и доспехи были спрятаны на днище саней, куда ни один самый приставучий караульный не совал свой нос. Единственное, лошадей пришлось оставить воеводе. И сейчас мы пробирались пешком, ежеминутно рискуя получить кнутом от всадников, проезжающих по улице и бесцеремонно расталкивающих толпу. Хотя говорят, что язык до Киева доведет, но нас он пока до усадьбы князя довести не мог. Наконец до меня дошло, что надо делать, я поймал за шкирку какого-то мальчишку-оборванца и сказал:

– Покажешь усадьбу князя Хворостинина, получишь деньгу.

Тот недоверчиво посмотрел на меня, и я показал ему крепко зажатую в кулаке чешуйку.

Шли мы не очень долго, и около высоких крепких ворот наш подозрительный провожатый буркнул:

– Тута они проживают, – и требовательно протянул руку.

– Погоди, погоди, – улыбнулся ему. – Я спрошу сначала. – И застучал в ворота, из-за которых немедленно послышался крик:

– Ну кто там еще, у нас все дома!

– Князь Дмитрий Иванович Хворостинин здесь проживают? – крикнул я в ответ.

– Ну здеся, и чего надо?

Я сунул монету в руку мальчишки, и тот в один миг испарился.

– Посыльный с письмом к нему, от воеводы Торжка, – закричал я.

За воротами послышался разговор, затем открылась узенькая дверь, в которую мы с Антохой вошли по одному. Когда зашли во двор, увидели трех стрельцов, смотревших на нас с большим подозрением.

– Ну где твое письмо, давай сюда.

– Велено в руки передать и на словах еще кое-что молвить, – спокойно ответил я.

Стрельцы рассмеялись:

– Смотрите, какой парень сурьезный, степенно отвечает, тогда вон туда идите и ждите, когда у князя до вас дело дойдет. Там накормят, да и обогреетесь. И глядите, без шалостей.

Мы успели посидеть в тепле, отогреться и выпить по кубку горячего сбитня, когда меня позвали к князю. Я снял простую свиту и остался в расшитом кафтане. Глаза стрельца удивленно расширились. Мы пошли наверх, в терем. Князь, высокий худощавый мужчина, сидел на высоком стуле во главе длинного обеденного стола, больше в зале никого не было. Когда мы зашли, он пристально посмотрел на меня и прошептал:

• Предыдущая
• 14/53
• Следующая