Хроники Заводной Птицы - Мураками Харуки - Страница 39

• Предыдущая
• 39/168
• Следующая

Мы погоняли лошадей по травянистой равнине. Все молчали, но думали об одном: удастся ли нам благополучно перебраться на ту сторону. Если монгольский патрульный отряд доберется до моста раньше нас – тогда конец. Шансов выбраться из этой заварухи не оставалось никаких. Помню, подмышки стали мокрыми от пота.

– Лейтенант, в вас когда-нибудь стреляли? – обратился ко мне Ямамото после долгого молчания.

– Нет, – ответил я.

– А самому приходилось стрелять в кого-нибудь?

– Нет, – повторил я снова.

Какое впечатление произвел на него мой ответ? Зачем он задавал эти вопросы? Я так и не узнал этого.

– Вот здесь документы, которые нужно доставить в штаб, – проговорил Ямамото, положив руку на седельную сумку. – Если это будет невозможно сделать, их надо уничтожить – сжечь, закопать в землю… Но что бы ни случилось – они не должны попасть в руки врага. Что бы ни случилось. Это наша самая главная задача. Хочу, чтобы вы это поняли. Это очень, очень важно.

– Я все понял.

Ямамото пристально посмотрел мне в глаза.

– Если мы окажемся в безвыходном положении, первым делом пристрелите меня. И без всяких колебаний. Я застрелюсь сам, если смогу. Но если из-за руки не сумею покончить с собой, тогда стреляйте вы. И наверняка, чтобы насмерть.

Я молча кивнул.

До переправы мы добрались еще засветло, и стало ясно, что мучившие меня дорогой опасения имели под собой основания. Там уже расположился небольшой отряд монгольской армии. Мы с Ямамото взобрались на невысокий холм и стали по очереди наблюдать в бинокль. Восемь человек – не так уж много, но вооружение они имели чересчур внушительное для пограничного дозора. У одного был автомат. На небольшом возвышении стоял станковый пулемет, обложенный мешками с песком и повернутый дулом к реке. Понятно, они обосновались на этом месте, чтобы не дать нам перейти на тот берег. У реки разбили палатки, в землю вбили столбы, к которым были привязаны десять лошадей. Судя по всему, монголы не собирались уходить, пока не поймают нас.

– А нет ли какой-нибудь другой переправы? – поинтересовался я.

Оторвавшись от бинокля, Ямамото посмотрел на меня и покачал головой.

– Есть, но слишком далеко. Верхом понадобится два дня, но у нас нет столько времени. Так что остается переправляться только здесь.

– Вы имеете в виду ночью?

– Именно. Ничего другого не остается. Лошадей оставим здесь. Уберем часового, а остальные, наверное, будут крепко спать. Не волнуйтесь – из-за шума реки почти ничего не будет слышно. Часового я беру на себя. Ну, пока нам делать нечего, так что лучше поспать сейчас, чтобы отдохнуть как следует.

Переправляться решили в три часа утра. Капрал Хонда снял с лошадей все снаряжение, отвел подальше и отпустил. Вырыли глубокую яму, закопали лишние боеприпасы и провиант. Оставили только фляжки с водой, еды на один день, оружие и немного патронов. Если бы монгольские солдаты захватили нас, мы все равно бы не отбились, сколько бы ни имели патронов: по огневой мощи они были сильнее во много раз. Покончив с делами, решили отсыпаться до назначенного часа. Следовало воспользоваться вынужденным отдыхом: прорвись мы через переправу, времени на сон, наверное, не нашлось бы. На часы первым стал Хонда, его должен был сменить Хамано.

Ямамото лег в палатке и тут же заснул. Похоже, все это время он вообще не спал. У изголовья лежала кожаная сумка, куда Ямамото положил свои важные бумаги. Скоро отключился и Хамано. Усталость одолевала, но нервное напряжение никак не давало уснуть. Спать хотелось смертельно, но я ничего не мог поделать. Представлялось, как мы убиваем монгольского часового, как пулемет поливает нас огнем на переправе… Нервы напряглись до предела. Ладони стали мокрыми от пота, ломило в висках. Сумею ли я в случае чего действовать, как подобает офицеру? Я не был уверен. Выбравшись из палатки, направился к стоявшему на часах Хонде и присел рядом.

– Ну что, Хонда? Может, нам здесь умереть придется?

– Все может быть, – отозвался капрал.

Мы помолчали. Что-то мне не понравилось в этом его «все может быть». Был здесь оттенок какой-то неопределенности. С интуицией у меня не очень хорошо, но я все-таки понял, что за расплывчатым ответом Хонды что-то кроется, и решил выведать, что он имел в виду.

– Если тебе есть что сказать – выкладывай, не стесняйся, – сказал я. – Может, мы вообще в последний раз разговариваем. Отведи душу!

Плотно сжав губы, Хонда некоторое время поглаживал пальцами песок у себя под ногами. Я видел, что в душе у него идет какая-то борьба.

– Господин лейтенант, – наконец заговорил он, глядя мне прямо в глаза. – Из нас четверых дольше всех проживете вы – и умрете в Японии. Жизнь ваша будет гораздо длиннее, чем сами думаете.

Теперь пришла моя очередь пристально посмотреть на капрала.

– Вы, наверное, сомневаетесь: откуда это может быть мне известно. Я и сам не могу объяснить. Просто знаю – и все.

– Это что же, наитие?

– Может, и так. Хотя это слово не совсем передает то, что я чувствую. Это слишком сильно сказано. Ведь я уже говорил: просто знаю. Вот так.

– У тебя давно такие способности?

– Давно, – четко проговорил Хонда. – Но с тех пор как себя помню, я скрывал это от других. А сейчас… это дело жизни и смерти. Потом оно вас касается, вот я и сказал.

– А о других ты тоже знаешь?

Он покачал головой.

– О чем-то догадываюсь, а о чем-то – нет. Однако вам, господин лейтенант, наверное, лучше не знать об этом. Может, я слишком много на себя беру, рассуждая перед вами о таких важных вещах. Вы ведь университет окончили. Но на человеческую судьбу надо оглядываться, когда жизнь прожита. Не надо забегать вперед. Я уже к этому в какой-то степени привык, а вы – нет.

– Ну, во всяком случае, я здесь не погибну?

Хонда зачерпнул горсть песка под ногами и смотрел, как он с шуршанием сыплется между пальцами.

– Это я могу вам сказать. Здесь, в Китае, на материке, вы не умрете, господин лейтенант.

Мне хотелось продолжить разговор, но Хонда внезапно умолк. Казалось, он отключился, погрузившись в свои мысли. Держа винтовку в руках, капрал вглядывался в дикую степь. Моих слов он больше не слышал.

Я вернулся в палатку за гребнем холма и лег рядом с Хамано. Закрыл глаза. Теперь сон пришел сразу. Глубокий сон, который, кажется, утянул меня за ноги на дно океана.

Я проснулся от металлического клацанья предохранителя. Ни один солдат на войне не пропустит этот звук мимо ушей, даже если крепко спит. Это особый звук, тяжелый и холодный, как сама смерть. Почти инстинктивно я протянул руку к браунингу, лежавшему у изголовья, и тут же получил удар сапогом в висок, от которого у меня на миг потемнело в глазах. Переведя дух, я чуть приоткрыл глаза и разглядел человека, который, судя по всему, меня ударил. Он нагнулся и взял мой браунинг. Я медленно приподнял голову – прямо в лицо уставились дула двух винтовок. За ними маячили фигуры двух солдат-монголов.

Заснул я в палатке, но теперь она исчезла, будто по мановению волшебной палочки, и над головой было развернуто усыпанное звездами небо. Еще один солдат наставил автомат в голову лежавшего рядом со мной Ямамото. Тот лежал тихо – может быть, думал, что сопротивляться не имеет смысла, или берег силы. На солдатах были длинные полушубки и военные шапки-шлемы. Двое светили на нас большими карманными фонарями. В первые минуты я толком не мог понять, что случилось. Наверное, потому, что спал очень крепко и шок, от того, что увидел, оказался слишком сильным. Но, посмотрев на монголов и лицо Ямамото, я наконец осознал: нашу палатку обнаружили раньше, чем мы стали переправляться через реку.

Следующей мыслью было: что с Хондой и Хамано? Я осторожно повернул голову, чтобы оглядеться вокруг, но больше никого не увидел. Или монголы их уже убили, или им удалось бежать.

• Предыдущая
• 39/168
• Следующая