Зимний дворец. Люди и стены. История императорской резиденции. 1762-1917 - Зимин Игорь Викторович - Страница 94

• Предыдущая
• 94/105
• Следующая

Дальше заработали бюрократические механизмы. Министр народного просвещения в свою очередь обратился в Конференцию Императорской академии наук с распоряжением назначить кого-либо из профильных академиков «главным по громоотводам». Однако Конференция на срочность работы отреагировала по-академически вяло. Только когда в начале мая 1838 г. Комиссия вторично потребовала обозначить, «кому именно поручено будет от Академии устройство сих громоотводов», прозвучало имя академика Паррота. Именно ему и поручили «заняться немедленно составлением требуемого проекта»[563]. В середине мая Паррот принялся за составление проекта, затребовав от Комиссии план как самого Зимнего дворца, так и план его крыши. Однако уже через полторы недели Паррот фактически отказался от работы, заявив, что по состоянию здоровья ему необходимо уехать из Петербурга на дачу. При этом он предполагал приезжать в Петербург только раз в неделю. Также Паррот извещал Комиссию, что «ему совершенно не известен русский язык», поэтому он просил «сношения с ним производить на французском или немецком языках»[564].

Такая позиция академика искренне возмутила членов Комиссии, но они всего лишь потребовали от Академии «заменить Паррота другим чиновником». В результате 2 июня 1838 г. «главным по громоотводам» назначили академика Ленца. Однако Николай I, глубоко почитавший Паррота, лично распорядился, «…чтобы Ленц совещался с Парротом и руководствовался в нужных случаях его мнениями». При этом дело стояло. В конце концов, к осени 1838 г. на крыше Зимнего дворца появились 12 громоотводов.

При восстановлении Зимнего дворца в 1838–1839 гг. особое внимание уделялось противопожарным мероприятиям. Именно тогда возвели брандмауэры и новые каменные и чугунные лестницы, отодвигали от стен и заново перекладывали печи, возводили новые дымоходы. И везде дерево заменяли железом, чугуном и кирпичом.

Поскольку в Зимнем дворце начала работать паровая водоподъемная машина, то пожарники озаботились тем, чтобы ее работа не угрожала дворцу. Для этого в 1842 г. трубу паровой машины оснастили «огнегасительным от искр снарядом»[565].

После пожара 1837 г. очень внимательно следили за состоянием печного хозяйства. В Зимнем дворце печные трубы обслуживала целая команда печников. Для этой работы пытались использовать и новейшую для того технику. Например, в 1849 г. из Гамбурга выписали «модели вновь изобретенного снаряда для чистки труб»[566].

Зимний дворец был настолько большим хозяйством, что уберечься от пожаров было очень трудно. И они бывали, но, к счастью, незначительные. Такие пожары моментально гасили, и по результатам обязательного следствия устраивался жесткий «разбор полетов» на самом высоком уровне. Выводы из трагических событий декабря 1837 г. сделали, но полностью застраховаться от пожаров было невозможно.

Такой незначительный пожар в Зимнем дворце случился в феврале 1865 г. Как следует из рапорта «исполняющего должность заведующего Императорским Зимним Дворцом» военного инженер-полковника Алещеева, унтер-офицер роты дворцовых гренадер, следивший за чистотой и порядком вокруг Зимнего дворца «пополудни в 12 часу заметил выходящий дым из фуражного запертого сарая, принадлежащего Их Императорским Высочествам великим князьям Александру и Владимиру Александровичам». Унтер немедленно бросился к пожарникам, которые во главе с дежурным «при дворце брандмейстером Тимофеевым» сшибли замки с сарая. В сарае горело сено. Его потушили. Началось следствие. Сначала приняли версию, что огонь в сарай с сеном занесла конюшенная прислуга. Однако в результате тщательного осмотра выяснилось, что в полу сарая имелась трещина, уходившая в подвал дворца. Трещину со временем заполнила сенная труха, и один из проходивших по подвалу служителей, державших свечу в руке, случайно поджег эту труху, и огонь моментально ушел в щель, в результате чего сено в сарае затлело, а потом и загорелось.[567]. Как говорится, всего не предусмотришь.

В начале XX в. в Зимнем дворце появилась стационарная снеготаялка. В одном из словарей снеготаялка обозначена как «приспособление в виде большого ящика с топкой для таяния». Поскольку во дворце появился дополнительный источник воды, то пожарники моментально использовали его, устроив в помещении снеготаялки дополнительные пожарные краны[568].

Очень многие знают башенку на крыше северо-западного ризалита Зимнего дворца. Многие знают и о том, что когда-то в этой башенке находился дворцовый телеграф. Но мало кому известно о том, что сначала на крыше Зимнего дворца императрица Мария Федоровна смотрела на звезды в телескоп. Закованная в доспехи придворного этикета Мария Федоровна имела ярко выраженную творческую натуру. Она прекрасно рисовала и резала по камню. Эти творческие увлечения, вполне вписывавшиеся в контекст эпохи, давали возможность Марии Федоровне хоть немного побыть собой, выйти на некоторое время из часового механизма придворной жизни. Конечно, обсерватория на крыше Зимнего дворца некоторым образом выпадала из придворных стандартов, но императрица могла себе это позволить.

Когда помещение обсерватории было сооружено на крыше – неизвестно. Как неизвестно и то, как выглядела эта обсерватория. Известно только ее местонахождение на крыше Зимнего дворца и время ее ликвидации. Когда Николай I переехал в Зимний дворец, он в ходе глобальной ревизии удалил многие из прежних, уже невостребованных, увлечений предыдущих владельцев. 22 декабря 1826 г. князь П.М. Волконский передал хозяйственникам высочайшее распоряжение «уничтожить вовсе» «устроенную с давних времен» обсерваторию, которая находилась «над прусско-королевскими комнатами Зимнего Дворца» и «пришла в совершенную ветхость»[569].

Говоря об обсерватории, упомянем и о том, что этот интерес «к звездам» разделяла и императрица Александра Федоровна. По крайней мере, в ее комнатах в Елагиноостровском дворце имелся телескоп. Судя по тому, что его периодически ремонтировали, им пользовались[570]. Увлечение супруги, видимо, разделял Николай I. Как известно, именно император лично определил место под строительство Пулковской обсерватории. Потом на смену астрономическим увлечениям императрицы пришли увлечения Николая I различными новейшими системами связи.

Башня и ее разрез 30-дюймового рефрактора Пулковской обсерватории

Связи во все времена уделялось большое внимание. Особенно во дворцах. На протяжении веков скорость связи определялась выносливостью фельдъегерей и их лошадей. Для Российской империи с ее огромными пространствами степень быстроты сообщения имела колоссальное значение. Поэтому оперативности доставке информации уделялось первостепенное внимание. Когда в XIX в. начался стремительный прогресс средств связи, то все новшества в числе первых появлялись именно в императорских резиденциях.

Сигналы телеграфа Шаппа

Николай I, как человек с инженерным образованием, уделял вопросам оперативной связи первостепенное внимание. Для Николая I «скорость прохождения сигнала» имела особое значение. Дело в том, что в период междуцарствия в ноябре-декабре 1825 г. отсутствие подобных систем связи при обмене информацией между Петербургом, где находился великий князь Николай Павлович, и Варшавой, где жил великий князь Константин Павлович, сделало возможным выступление декабристов. В 1830-1840-е гг. Николай I лично изучал две новаторские для того времени системы связи – оптический и проводной телеграф. Оптический телеграф был изобретен во Франции Клодом Шаппом в 1794 г. и к началу XIX в. являлся самым быстрым средством связи, чего не скажешь о его надежности, поскольку надежность оптического телеграфа напрямую зависела от погоды. Тем не менее во времена Наполеона французы активно пользовались системой оптической связи. В России первые опыты в области оптической связи начались по инициативе механика И.П. Кулибина, изготовившего «дальноизвещающую машину», изобретенную в 1794 г.

• Предыдущая
• 94/105
• Следующая