Живой - Можаев Борис Андреевич - Страница 22
- Предыдущая
- 22/30
- Следующая
– Приехали за столбами люди добрые да помогли мне – вспахали огород.
– А вы предупреждали, что огород самовольно вами захвачен? Из какого они колхоза?
Фомичу вдруг стало тоскливо до тошноты, он молчал и устало смотрел мимо следователя в окно; полотняные шторки слегка шевелил врывающийся в открытую форточку ветерок, за шторкой на подоконнике стояли в горшочках, обернутые белой бумагой, ярко-красные цветы-сережки. «Интересно, кто их поливает? Поди, сам этот чистоплюй?» – некстати подумал Фомич.
– Вы понимаете, что сделали этих людей соучастниками вашего преступления? – доносился откуда-то сбоку голос следователя. – Или вы попросту обманули их? Из какого они колхоза?
«Интересно, кто меня судить будет? Старый судья или молодой?» – думал свое Фомич.
– Товарищ Кузькин, вы меня слышите?
– Я сам не знаю, из какого они колхоза. Не спрашивал, – встряхнулся наконец Фомич.
– В таком случае вина ваша усугубляется. Посидите!
Следователь вынул из зеленого пластмассового футляра очки и долго писал, мучительно сводя на переносице черные брови. Потом неожиданно спросил:
– Как ваша фамилия?
– Дак вы же знаете.
– Пожалуйста, отвечайте на вопросы!
И Фомич отвечал: как его фамилия, имя, отчество, и какого года рождения, и в каком селе проживает… Наконец следователь бросил свое: «Посидите!» – закрыл ящик стола и вышел с двумя исписанными листками.
Затем через дощатую перегородку отчетливо донесся его голос: «Обвинительное заключение». Фомич вздрогнул и стал прислушиваться. Следователь читал монотонно, повторяя особо важные обороты. За ним, захлебываясь от поспешности, стучала машинка: «…по делу обвинения Кузькина Федора Фомича по ст.90 УК РСФСР…»
Далее следователь диктовал, кто такой он, Кузькин, и где живет, и кем был. Фомич эту часть плохо слушал и все думал: «Кто меня будет судить, молодой судья или старый?»
»…Игнорируя установленный порядок получения в пользование земли, считая приусадебный участок своей вотчиной, – читал следователь, – Кузькин вышеозначенную площадь земли захватил самовольно.
Кроме того, без разрешения руководства колхоза Кузькин обманом достал лошадь из колхоза для вспашки огорода, не выдавая имен своих сообщников…»
«Ежели старый судья Карпушкин возьмет меня в оборот, тогда беда, – думал Фомич. – Ему что конь, что кобыла: команда была – значит, садись. А ежели молодой судить станет, может, и оклемаюсь. Этот совсем недавно из школы. У него, поди, закон еще из головы не выветрился…»
»…Привлеченный следствием в качестве обвиняемого по настоящему делу Кузькин виновным в предъявленном ему обвинении себя не признал и ничего существенного в свое оправдание не показал. Его утверждение о том, что ему не было известно о решении общего собрания колхозников, не нашло своего подтверждения по материалам дела…»
Фатеев вернулся все таким же приветливым, улыбающимся, как будто бы они сейчас, после подписания этих бумажек, пойдут вместе с Фомичом в чайную выпить.
Фомич внимательно читал и протокол допроса, и обвинительное заключение.
»…На основании ст.21 Закона о судоустройстве СССР данное дело подлежит рассмотрению в нарсуде Тихановского района».
Затем шла подпись: «И.о. прокурора младший юрист А.Фатеев».
– Судить вас будут прямо в Прудках. Выездной сессией, – любезно сообщил Фатеев.
– Вот хорошо! – усмехнулся Фомич. – Все лишний раз ходить не надо. Спасибо хоть в этом уважили.
– Да я еще не знаю, как мне с вами быть. Отпускать ли до суда или взять под стражу? – Младший юрист озабоченно смотрел на Фомича.
– Куда ни сажайте, а все равно с вашим делом выйдет пятнадцатикопеечная панихида.
– Это что еще за панихида?
– Присказка есть такая. Перепил поп. Наутро головы не поднять, а тут старуха пришла: «Батюшка, отслужи панихиду!» – «Панихида бывает разная, – отвечает ей с печки поп. – И за пять рублей, и за рупь, и за пятнадцать копеек. Да хрен ли в ней толку!»
– Туманно…
– На суде прояснится… Ну, так мне итить или вы меня проводите?
– Ладно уж, изберем простую меру пресечения. Вот, подпишите подписку о невыезде. – Фатеев подал бумажку.
Фомич прочитал, что девятого июня состоится суд над ним и до этого момента он никуда не выедет с места жительства. Потом расписался.
– А кто судить меня станет? Карпушкин?
– Не знаю. – Фатеев взял подписку. – Можете быть свободны в означенных пределах.
Суд над Живым состоялся вечером, чтобы колхозников с работы не отрывать. На маленькой клубной сцене поставили столы, накрытые красным полотном, а чуть сбоку, возле сцены, – скамью для подсудимого. Фомич посадил на нее свою ребятню, а по краям сел сам с Авдотьей. Бойкие, смышленые ребятишки с серыми, глубоко посаженными глазами весело болтали ногами и с интересом разглядывали судей за красным столом.
– А вы зачем детей привели? – спросил Живого судья, молоденький белобрысый паренек в клетчатом пиджаке и узеньком галстуке. – Мы не детей твоих судить собрались, а тебя.
– Дети больше моего по колхозной земле бегают, – сказал Фомич, – значит, они больше и виноватые. Пусть смолоду привыкают к законам.
Фомич надел старую, замызганную гимнастерку и нацепил на нее орден Славы и две медали. Медали он натер золой, и они теперь горели, как золотые.
Авдотья сидела прямо, как аршин проглотила, тяжело опустив на колени свои толстые, узловатые, искривленные пальцы.
– А что у вас с руками… – Судья запнулся, не смог произнести привычное слово «подсудимая» и после паузы сказал: – Хозяйка?
– Коров доила… Знать, застудила или так что, – ответила, краснея, Авдотья.
– Она что, дояркой у вас работала? – спросил судья, обращаясь к председателю, сидевшему в первом ряду.
– Не знаю, – ответил Гузенков.
– Три года назад, – пояснил Фомич.
– Ясно!
Судья встал и огласил состав суда. Со сцены откуда-то вынырнул милиционер и встал за скамьей Фомича.
– Отвода к составу суда не имеется у вас, подсудимый? – спросил судья.
– Нет, – ответил Живой.
Из народных заседателей были старый учитель-химик из свистуновской семилетки по прозвищу Ашдваэс да заведующая районной чайной Степанида Силкина, пожилая, но все еще мощная чернокосая красавица, постоянный член президиума всех районных заседаний.
Обвинительное заключение читал и.о. прокурора младший юрист Фатеев. На нем был белоснежный китель, погоны и темно-синие с зеленым кантом брюки. Читал он, как и полагалось, с трибуны, установленной напротив скамьи подсудимого. Трибуну по такому случаю привезли из свистуновского клуба и обшили ее тоже красной материей.
Читал Фатеев с выражением или, как говорят в Прудках, с нажимом, и когда упоминал статьи Уголовного кодекса, то приостанавливался и смотрел в многолюдный зал. В это время становилось особенно тихо. По его словам получалось так, что Кузькин хоть и числился раньше колхозником, но склонность к тунеядству не давала ему «возможности полноценно трудиться на благо нашей Родины». И что теперь он попросту стал антиобщественным элементом, поскольку объявил себя рабочим, а постоянно нигде не работает. И в связи с этим дошел до самовольного захвата колхозной земли и обмана руководства.
– Я требую, – сказал Фатеев в заключение, – изолировать Кузькина от общества как разлагающийся элемент и за совершенное преступление, выразившееся в самовольном захвате колхозной земли, вынести Кузькину строгое наказание – год исправительно-трудовых работ с отбыванием в местах заключения.
В первом ряду захлопали, но особенной поддержки в зале не было, и эти жидкие хлопки вскоре затихли, потонули в дружном кашле, шарканье, шушуканье. Гром грянул, и теперь зал оживленно загудел.
Судья сказал:
– В связи с тем, что подсудимый от защитника отказался и решил вести защиту сам, предоставляется ему слово.
Фомич встал, посмотрел было на трибуну, но ему никто не предложил пройти и встать за нее; он потоптался нерешительно на месте, не зная, на кого же ему смотреть – в зал или на судью, к кому обращаться с речью-то. Так и не решив этого сложного вопроса, он встал вполоборота, так что справа от него был судья, а слева – зал.
- Предыдущая
- 22/30
- Следующая
