Пенсионеры - Можаев Борис Андреевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/3
– Поступила жалоба от гражданки Криволаповой Евдокии Семеновны на Силантьева Парамона Ивановича и на Черепенникова Федула Матвеевича в том, что они, отперев замок, вошли в дом Криволаповой, выпили осадки от пива, хлебную опару и съели на закуску картошку для поросенка. Посему поросенок визжал, когда пришла хозяйка. Вопросы имеются?
– Судить их надо колхозным судом чести!
– Хорошенько их приструнить! Они, как попы, по дворам шастают…
– В таком разе суд колхозной чести занимает свои места в составе председателя Фетиньи Петровны и заседатели – я и Егор Иванович.
– Подсудимые, встаньте! – приказывает Фетинья Петровна, глядя в папку Федосея Ивановича.
Федул и Парамон встают. Парамон в отличие от Федула сух, с бритым морщинистым лицом; впалые щеки придают ему мрачный аскетический вид, и смотрит он в пол, как заговорщик.
– Как вы проникли в избу Криволаповой?
– Подошли – замок висит… Ну, мы его шевельнули. Я шевельнул замочек ай ты, Федул? – спрашивает Парамон.
– Чего его шевелить? Это он от ветру.
– От ветру?! Эх, бесстыжие ваши глаза, – встает Криволапиха. – Небось палец-то об замок зашиб?
Парамон тычет в ее сторону обвязанным тряпицей большим пальцем:
– На, посмотри, на нем шкуры нет!
– А чо у тебя с пальцем-то? – спрашивает Фетинья Петровна.
– Чирьяка под ногтем. Фельдшер говорит: исделай ванную и помочи… Авось отмякнет. Я скипятил чугунок да сунул туда палец-то. Вся шкура и спустилась, как чулок.
– Не отвлекайтесь! Что в избе делали? – строго спрашивает председатель сельсовета.
– А что там делать? Чай, не на работу мы ходили к Криволапихе, – огрызается Федул.
– Не рассуждать! Отвечайте согласно уставу… – повышает голос Федосей Иванович.
– Посмотрели, посмотрели – вроде никого и нет…
– А вы думали – там гостей застолица? – спрашивает ехидно Фетинья Петровна.
– Пускай Федул скажет.
– Я, значит, заглянул на шесток – лагун не лагун и чугуном не назовешь. Ну, вроде бидон… стоит. А в нем и пива-то нет, так – гушша.
– Одна видимость.
– Мы ее выпили…
– Там малость было… На донышке.
– А больше ничего не брали?
– Боле ничего…
– Ах, совесть ваша! – восклицает Криволапиха. – И где ж на донышке! Там более полбидона было. Опара хлебная в деже неделю стояла – и ее выжрали. А кто картошку съел? Поросенку стояла в чашке на скамье… Девки лапшу не доели – я ее тоже туда. Пришла я – поросенок визжит. Я хвать чашку, а там и отчистков нету. Все подчистую стрескали. Хряки они, хряки и есть… – Криволапиха села под общий хохот.
– Что будем с ними делать? – спросила Фетинья Петровна.
– Выговор записать в дело.
– Пускай покаются.
– Граждане колхозники! – переждав шум, говорит Федул. – Ну чего с кем не бывает? Простить надобно. А мы более не будем.
– А Парамон?
– А что Парамон? Иль я чужих коров доил? – вскидывается он. – Не более других пил…
– Хорошо, запиши им выговор, – сказала Фетинья Петровна.
В зале задвигали стульями.
– Подождите расходиться! Слово имеет председатель сельсовета Бобцов Федосей Иванович, – сказал председатель колхоза.
Федосей Иванович встал, полистал в папке свои дела, нашел нужную бумажку, стал зачитывать:
– Товарищи, весна свое показывает: мусор, тряпки, солома, назем и прочие отбросы из-под снега повылазили. От столовой зайдешь в проулок… Тут тебе и собака, и кошка дохлая, и всякие животные валяются до самой речки. А Егор Иванович намедни в речке поймал худые чембары. Протерты не в ходу, а на этом самом месте… На сиденье… Сразу видно – табунщик носил. И у кладовой Степана Ефимовича тоже… мусор и назем. Спрашивается, кто старые чембары в речку кинул? Ведь из нее пьют лошади, скот; ребятешки, подростки купаются с первесны. А что от старых чембар? Один волос исходит и дух чижолый. Куда такое дело годится… Учтите!
– Почем ты знаешь, что табунщик свои штаны бросил?.. – кричат с задних рядов.
– Так они же протертые на сиденье, в седле то есть.
– А может, кто их в конторе просидел?
– Ты сначала установи!..
– Установим… И на следующем собрании сообщим. Все! – Председатель сельсовета закрывает свою папку.
Народ расходится.
1965
- Предыдущая
- 3/3
