Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай - Страница 52

• Предыдущая
• 52/101
• Следующая

— Рядом хотя бы осмотреть! — с ожесточением сказал Быков. Склонившись над Машей, он успокаивал ее, говорил какие-то ласковые слова, и голос у него дрожал, срывался. — Говорил тебе... Прошляпили! Что теперь, что?

— Но ведь хоть что-то в человеке должно человеческое остаться! — закричал Ратников, выходя совсем из себя. — Должно или нет, скажи?

— В человеке! — вскипел Быков. — Но в нем, в этом уголовнике, что ты увидел человеческого? Или в этом паршивом фрице?

— Как же я... доверился. Разве можно, ну разве можно было подумать?

— Слюни, старшой, детские слюни!

Ратников диковато посмотрел на него.

— Слюни, говоришь?

Маше показалось, что они кинутся сейчас друг на друга, перестреляются. Она вскочила, встала между ними, раскинув руки.

— Нет, нет, опомнитесь! — И, обхватив голову, кинулась с криком прочь.

— Вернись! — вдогонку ей прозвучал голос Ратникова. — Стой, говорю! — Но только шорох и треск кустарника доносились в ответ.

Затихло все на какое-то мгновение. Билась кровь в висках, стучал в соснах дятел, шумел прибой невдалеке, других звуков не было на земле, только эти, чистые и отчетливые до нереальности. Только эти звуки — никаких больше. Даже голос Быкова не расслышал Ратников, когда тот что-то сказал ему.

И вдруг будто разорвало криком лес:

— А-а-а! Сю-ю-да-а!

Ратников и Быков бросились на голос, срывая автоматы, не успев еще ни о чем подумать, ни о какой опасности, понимая только, что она зовет их, значит, что-то случилось с ней. Они увидели: Маша, загораживаясь руками, пятилась от куста, не спуская с него глаз, точно завороженная. И ужас метался у нее в глазах, когда они подбежали.

— Вон он, там, за кустом, — дрожащим голосом произнесла она, продолжая пятиться.

Шкипер лежал под кустом, на боку, точно спал, свернувшись калачиком. Ратникову бросился в глаза топорик, валявшийся у него за спиной. Он помнил этот легкий, удобный топорик: шкипер на всякий случай захватил его в шлюпку, когда бежали с баржи, потом рубили им ветки, когда ставили шалаш.

Удар пришелся шкиперу поперек правого плеча, ближе к шее, видно, нанесен был сзади и как-то наискось, будто топор скользнул по кости. Кровь на ране уже запеклась и на робе тоже, но еще немножко сочилась между пальцами левой руки, которой шкипер, видно, пытался зажать рану.

Ратников припал к его сердцу.

— Дышит! Тряпки, настой! — крикнул Маше. — Живо!

Молча, сосредоточенно они с Быковым обработали рану, перевязали, располосовав сатиновую юбку на куски, уложили шкипера на ветки.

— Живой пока, — вздохнул Ратников, утирая пот. И Маше: — Не плачь, возьми себя в руки. Значит, немец, этот слизняк...

Быков стал вдруг остервенело стаскивать с себя форму. Он не снимал, сдирал ее с гадливым отвращением, точно она нестерпимо жгла ему кожу, точно тело у него горело под ней. И рвал в клочья, исходя злобой, серое чужое сукно, затаптывал его в землю чужими сапогами, потом сбросил и их, остался босиком и в одном белье, рассматривая в руках автомат, будто впервые увидел.

Казалось, он вот-вот хватит его о дерево, разнесет вдребезги.

— Ну, наплясался, и будет, — сказал Ратников, хмуро наблюдавший за ним. — Автомат оставь, пригодится, от него иудским потом не несет: железо. — И аккуратно влил немножко самогона шкиперу в рот, заросший дремучей бородищей.

— Крови утекло много, — боязливо подойдя, сказала Маша. — Помрет, наверно.

— Пожалела? — зло бросил Быков, облачаясь в свою прежнюю одежду. — Кого жалеешь? За такие дела к стенке ставят!

— Обороты сбавь! — оборвал его Ратников. — Время нашел.

— Сниматься надо отсюда, старшой. Сейчас же.

— Надо. — Ратников положил шкиперу на лоб влажную тряпицу. — Испарина пошла, отойдет.

— Наверно, шум на селе этот гад поднял. Обработал их обоих, сначала шкипера, потом Апполонова — и на село, — предположил Быков. — С минуты на минуту жди гостей.

— Может, на хутор подался. Если в село, там не только про старосту заговорили бы.

— Похоже. Но как же он их, а? Ведь связал его шкипер.

— Теперь какая разница. Давайте уходить. Арифметика простая: слева — село, справа — хутор, перед нами — море. Дорога, выходит, одна.

— В леса надо уходить. Со шлюпкой-то как?

— Спрячем понадежней. Апполонова бы похоронить.

— Не тот час. Мертвому любой дом подходит.

— Нехорошо, человек ведь.

— Да они и Федосеева из могилы выковырнут. Ты же видишь, чего только один фашист наделал. Идиоты мы, старшой, свет таких не видывал: гадали, сомневались, как с ним быть? А он не гадал, не сомневался.

— Ладно, время идет, — виновато произнес Ратников. — Шалаши завалим, продукты, воду с собой. Носилки быстренько сварганим.

— На себе этого типа тащить? Ну, знаешь....

— Не ожесточайся, боцман. Так черт знает, до чего докатишься. Может, он и не виноват.

— Не районная прокуратура. Следствие, что ли, наводить будем? Оступились раз — хватит!

Ратников понимал, что Быкова лучше не сердить сейчас.

— Мы им, боцман, такой карнавал закатим! Мыслишка пришла мне кой-какая... Ну а теперь поторопимся. Апполонов простит нас. Вернемся сюда, и Федосеева перезахороним, поближе к лесу. Рядышком обоих положим: рядом воевали, рядом и положим.

— Собак не пустили бы следом, — обеспокоился Быков. — Тогда...

— Кукушка нам долгую жизнь накуковала...

К шкиперу понемногу возвращалась жизнь. Когда Ратников и Быков подошли к нему с готовыми носилками, сплетенными из веток, он лежал уже с полуоткрытыми глазами, хотя еще, видно, и не понимал происходящего. Маша сидела рядом, утирала ему лицо влажной тряпицей, причитала потихоньку:

— Сашка, Сашка, как же это ты, бедолага?

Но шкипер лежал, не видя ее и не слыша, смотрел не мигая на неподвижно застывшие кроны деревьев, точно наклеенные на синеватом фоне неба. Его осторожно уложили на носилки, с трудом подняли, даже березовые важины прогнулись, пружиня.

— Тяжелый, дьявол, — сердито бросил Быков, и они тронулись в лес.

Маша шла рядом, несла канистру с водой, заглядывая шкиперу в лицо. И он точно почувствовал на себе ее взгляд, как будто она разбудила его, слабо шевельнул губами:

— Воды... пить.

Ему дали немного воды, взгляд его слегка прояснился, видно было, что он пытается сообразить, что же с ним происходит. Потом, видимо, понял, что его куда-то несут, и беспокойством тронуло его лицо, и пальцы, темно-бурые от запекшейся крови, нетерпеливо зашевелились.

— Не надо, — захрипел он. — Положите.

— Лежи, пока несут! — не оборачиваясь, буркнул Быков. — Бросить бы тебя к чертовой матери.

— Перестань! — оборвал Ратников.

— Как же это тебя, Сашка? — всхлипывала Маша, шагая рядом с носилками.

— Чемодан с вами? — вдруг спросил шкипер и опять закрыл глаза.

— Нету чемодана, — спохватилась Маша, растерявшись.

— Вернись и возьми. У Апполонова в головах. Пропадете без него.

— Мертвый ведь Апполонов. Зарезанный. — Маша вся сжалась. — Я боюсь.

— Значит, и его...

Шкипер опять забылся, умолк.

— На тот свет идет, а все о барахле думает, — чертыхнулся Быков, когда они вошли в лес и опустили носилки.

— Надо забрать чемодан, — сказал Ратников, — дорого стоит, может пригодиться. Сходи-ка сам.

Быков нехотя ушел. Вернулся злой, покосился на шкипера.

— Поговорил бы я с тобой в другой раз. — И на вопросительный взгляд Ратникова сердито отмахнулся: — Ни черта там нет!

— И чемодан тоже... И Апполонова, и чемодан... — выдохнул шкипер, не открывая глаз.

— Куда немец ушел: на хутор или на село? — спросил Ратников осторожно.

Голова шкипера откинулась на сторону.

— Сзади, топором меня... и все.

Лесом идти было свободней, но пот катился с лиц Ратникова и Быкова — с каждым шагом, казалось, тяжелел шкипер. Наконец Ратников остановился.

— Все, шабаш! Далеко от моря уходить не стоит. Будет нужда — шлюпкой воспользуемся.

Они сидели около носилок на теплой траве, измученные переходом, восстанавливали потраченные силы, молча смотрели на шкипера. Он то ненадолго приходил в себя, то сознание у него опять проваливалось, губы беззвучно шевелились, — будто с кем-то и о чем-то говорил он, — и нервным тиком подергивалась щека, полуприжатая к разрубленному, замотанному тряпками плечу.

• Предыдущая
• 52/101
• Следующая