Поединок. Выпуск 9 - Акимов Владимир Владимирович - Страница 86

• Предыдущая
• 86/113
• Следующая

Киевлянин развел руками, не в силах это объяснить:

— Вы знаете, нравится мне «Нормандия». Поэтому и прихожу.

Так оказалось просто: «нравится»…

Но сильнее всего французские летчики были поражены, когда увидели в первый раз в своей дивизии самолет — подарок от завода… Потом уж привыкли: от театра… от колхоза… от русской православной церкви… Ко всему привыкаешь в людях, когда их поближе увидишь и поймешь! Так само собою у них однажды явилась мысль, как поступить с теми деньгами, которые лежали без употребления за их полной ненадобностью в отношениях с тылом.

Эти деньги еще и добраться не успеют до счета № 14001 Госбанка, как полк «Нормандия» вдогонку им пошлет в Фонд обороны еще 7 тысяч своих премиальных рублей — сбито еще семь самолетов противника. К концу войны Советское правительство, однако, отклонит их очередное ходатайство о передаче своих премий в Фонд обороны, более того, прощаясь с летчиками, настоит на выплате им денег, которые они отказывались брать. Выплачены они были в долларах. Лишь потом, когда уже многие из них распростятся с военной службой, когда начнется новая война — «холодная», они в полной мере оценят, как это было прозорливо и заботливо сделано.

Полк и сегодня жив, он располагается под Реймсом, в краях шампанского. С молодыми французскими летчиками мы там чокнулись шампанским «Нормандия — Неман». Прием был по случаю визита советской эскадрильи в полк-побратим. Здесь с любовью и памятью собрана и представлена полная история «Нормандии».

В годы войны эти люди поняли, что сознание правого дела сплавляло волю миллионов советских людей в несокрушимый порыв нации. Из своих скудных рационов не по приказу свыше, а по движению бьющихся в ритм сердец умудрялись еще отложить на самолеты и танки, понимая, что они должны пройти перед плугом и отогнать тех, кто несет ярмо. Человек, конечно, не лошадиная сила, но если уж и это приходится на себя взять, если надо впрячься и тянуть, то и это он сделает, потому что у него есть с землей связь прочная и нервущаяся. Мир коллективизма не только не гасит человеческую индивидуальность, а помогает ей ярче раскрыться и крепче стоять.

Они не стали в России «большевиками», но подружились с нею и стали друзьями навсегда.

В октябре Пуйяд собрался сам в освобожденный уже Париж — чтобы самому сформировать дивизию. Двенадцать летчиков вместе с ним получили на правах ветеранов отпуск, упаковали чемоданы, раздарили механикам часы и устроили прощальный обед. Транспортный самолет за ними из Москвы уже прилетел, стоял, ждал. Пуйяд задержался по вызову командира дивизии. Но вот, наконец, и он. Сел. Говори, полковник, тост прощания! Встал. Не может начать, волнуется, проглотил комок…

— Завтра, камарады, начинается новое большое наступление на запад… Но каждый может решить сам… Я лично остаюсь, но я ведь командир…

Тихо. Как бывает на свете тихо!

Это же не сверхурочно поработать. Это сверхурочная встреча со смертью.

А в углу двенадцать чемоданов по десять килограммов.

Тихо. В Париже, конечно, уже каштаны жарят на улицах…

— Мой полковник, — сказал в этой тишине Роллан де ля Пуап, — если мы еще немного вот так просидим, то в наших бокалах тост за наступление совсем выдохнется…

«В бокалах!..» В русских граненых стаканах, черт возьми! Вы, де ля Пуап, еще не в кафе «Де ля Пэ» на Больших Бульварах и даже не в ресторане «Москва», а на фронте! Полковник всегда находил ответ, достойный удачной шутки, его надо было сверх всякой меры рассердить, чтобы он мог лишить пилота, например, права неделю играть в покер. «В бокалах!..»

Снова бои. Только за один из этих октябрьских дней полк сбил двадцать девять самолетов. Капитан де Панж, тоже распаковавший чемодан, продолжал свои хроники. Не вернулся Жак Казанёв… Погиб Жан Монсо… Они сложили головы в чужих полях, уже на западной стороне.

Сколько могил с маками! У них цвет крови, цвет советского знамени. Но, пролетая на бреющем полете там, где пали два новых товарища, капитан де Панж увидел на их холмиках знакомое трехцветье: василек, ромашка, мак.

Кто это сделал? Русские пехотинцы? Местные жители? Этого капитан не узнает.

Чемоданы снова собрали только в декабре, вдруг полным составом, вызванные в Москву по случаю приезда Шарля де Голля на переговоры с И. В. Сталиным. Роллан де ля Пуап и Марсель Альбер стали Героями Советского Союза, позже ими станут Жак Андре и, посмертно, Марсель Лефевр.

Но нет, еще шла война. Сорок пилотов поехали обратно на фронт. Раньше они сражались за франко-советский союз; теперь им надлежало защищать его как новую реальность истории.

— …Вы же знаете, — Пьер Пуйяд вдруг отклонился от темы, — есть только одно золото на свете, золото человеческого общения…

— Сент-Экзюпери?

— Да. Правда, у него сказано чуть по-другому: «роскошь человеческого общения». Думаете, случайно эти слова написал летчик? Даже когда ты не один в небе, не один в бою, все равно в самолете ты — один. И если вернешься на землю, выйдешь из переделки живым, то встреча с друзьями… словом, другого золота на свете нет.

Разговор уже принял этот неожиданный поворот, когда я спросил:

— Скажите, мой генерал, а Сент-Экзюпери никогда не просился в «Нормандию»? Сколько людей к вам рвалось… К тому же, вы и сами поехали во Францию — за пополнением.

— Да, но я поехал в декабре сорок четвертого, а Сент-Экс в июле погиб. Точней, пропал без вести. У летчиков это всегда различается, потому что «пропал без вести» еще дает надежду на возвращение. Но Сент-Экс с задания не вернулся. Мечтал ли он о «Нормандии»? Уверенно не скажу. Ведь он был летчик авиаразведки, а «Нормандии» требовались истребители. Кроме того, когда война началась, ему было сорок лет. Поздно уже было в истребительную авиацию, мы с Жан-Луи Тюляном были почти «дедушками» полка, ведь когда попали в Россию, нам обоим уже было за тридцать…

— Вы знали Сент-Экзюпери лично?

— Да. Оказаться с нами в России было бы вполне в логике его характера, не будь тех помех, о которых я сказал. Но была и еще одна, сложнее всех других. От всех нас понадобилось прежде всего мужество выбора. Война застала кого в метрополии, кого в дальних колониях… Но где бы ты ни находился, решить прежде всего надо было этот вопрос: с какой ты Францией? С Францией Петена и Виши? Или Францией Сражающейся, Францией Сопротивления? Учтите, что и выбор этот перед нами далеко не сразу встал с такой ясностью. В стране царил хаос, а в душах смятение. Вы думаете, так уж много людей 18 июня услышали призыв де Голля? Один француз из тысячи, страна ведь была уже оккупирована… Это известная статистика. Я, например, потратил добрых полтора года, пока принял решение и добрался в Лондон, к де Голлю. Сент-Экзюпери, кстати, с голлистским движением что-то не ладил. А у вас, собственно, в какой связи возник вопрос о нем и «Нормандии — Неман»?

— Он просто пришелся к слову, мой генерал, и вы же дали повод, напомнив прекрасные слова о золоте человеческого общения. Я вот подумал: если бы дневник вашей эскадрильи, а потом и всего полка вместе с капитаном де Панжем вел Сент-Экзюпери! Понятно, что все дневники и журналы должны писаться сухо, строго, точно, но для писателя это наверняка был бы повод рассказать о золоте судеб летчиков «Нормандии» и золоте ваших отношений в полку, и не в полку только…

• Предыдущая
• 86/113
• Следующая