Поединок. Выпуск 9 - Акимов Владимир Владимирович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/113
• Следующая

— А ты?

— Я Рокита.

— А, это ты, — Токмаков неохотно поднялся, — а я сапожник.

— Оружие есть? — спросил Рокита.

Токмаков развязал горловину мешка и вынул нож.

— Это не оружие.

— Смотря где, у нас в городах лучше не надо.

— Вор?

— Законник.

— Сидел? — Рокита с интересом рассматривал татуировку.

— Было.

— Ну, как там?

— Попадешь — узнаешь.

— Смелый, — Рокита повернул автомат стволом вниз. — Законник, машину видел?

— Видел.

— Кури, — Рокита протянул пачку сигарет «Каро».

— Богато живете.

Они закурили. Помолчали.

— Работы на три дня, — сказал Рокита.

— Моя доля?

— Сорок тысяч.

— Годится. Потом разбегаемся, ни вы меня, ни я вас не знаю. Я подаюсь на восток.

— Там посмотрим.

— И помни: я на мокрое не пойду.

— Посмотрим. Документы хорошие?

Токмаков кивнул.

— Пойдешь в деревню, начнешь сапожничать, тебя мой человек найдет.

— Как я его узнаю?

— Убогий он.

— Это как?

— Кривобокий.

— Компания.

Токмаков засмеялся и потянулся.

— Ты, старшой, мои права возьми, не дай бог сапожник да с правами.

— Давай.

Токмаков расстегнул карман гимнастерки, вытащил пачку бумажек, протянул Роките. Тот, не глядя, сунул их в карман куртки.

— Цветные в деревне есть?

— Кто?

— Мильтоны.

— А, есть двое, там Волощук, староста советский, сволочь одноногая, его особенно берегись.

— Как мне дойти до деревни?

— По этой тропинке на большак, а там прямо.

— Я пошел.

Токмаков пошел по тропинке, спиной ощущая злой глазок «шмайссера».

Деревня Смолы. 12 сентября 1944 г.

Волощук, Гончак и Давыдочев обедали. Они сидели в избе Волощука, которая была одновременно и сельсоветом, и жильем.

На столе стоял закопченный чугун с картошкой, лежал на газете шмат сала, в котелке виднелись огурцы.

— Может, консервы открыть? — спросил Давыдочев.

Он сидел, прислонившись спиной к лавке, положив рядом автомат.

— Да зачем, пока жратва есть, — ответил из угла Гончак.

Он снял гимнастерку, и рубашка его белоснежно белела в углу избы.

Волощук нарезал сало трофейным штыком-кинжалом. Резал его крупно, от души.

— Устал, — сказал он. — Ноги горят просто. Всю деревню обскакал. Госпоставку распределял по дворам.

— Когда свозить будут? — спросил Гончак.

— С утра.

— Куда складывать?

— В амбаре у Гронского. Амбар же теперь пустой.

— Опасное это дело, — Гончак взял сало, — а вдруг банда?

— Будем спать в амбаре, — сказал Давыдочев.

— Оно конечно, лейтенант, только потом все это хозяйство через лес везти надо.

За окном залаяла, забилась на цепи собака.

Давыдочев схватил автомат, передернул затвор. Гончак выглянул в окно.

От калитки к дому шел человек в польской полевой форме.

Скрипнуло крыльцо, загремело в сенях.

— Можно?

— Заходи.

— Я — Гронский, сын Казимира Гронского, Станислав.

— А…

Волощук улыбнулся, встал.

— Здравствуй, товарищ Гронский, здравствуй. Как, на совсем или в отпуск?

— Отпуск по ранению, две недели. Где мои, староста, то есть, простите, председатель?

— В город к брату подались, да ты не сомневайся, живы они, здоровы.

Гронский достал документы, положил на стол.

Давыдочев взял их, посмотрел внимательно, протянул Гронскому.

— Ну, что ж, — Гронский встал, — мне пора. В город пойду.

— Послушай, капрал…

Волощук подхватил костыли, заковылял к Гронскому.

— Поживи у нас. Дня три всего. Банда в лесу, а ты парень боевой, — Волощук щелкнул по колодке на гимнастерке Гронского. — Всего три дня. Помоги нам в город госпоставки свезти.

— Не могу, председатель. Ты же сам солдат. Я своих не видел с сорок первого.

— Жаль. Дам тебе завтра подводу, автомат дам. И поедешь.

— Ну — коли так — спасибо, а я пока дом осмотрю. Как стемнеет, ко мне прошу, закусить. Часиков так, — Гронский откинул рукав так, чтобы все видели часы, — в девять.

— Добро.

Волощук вышел на порог и увидел человека, сидящего на крыльце.

— Ты кто?

Человек поднялся, достал кучу справок и квитанционную книжку.

Волощук прочел справку, улыбнулся.

— Вот это дело. Сапожник нам нужен. А то я в районе просил, обещали еще месяц назад.

— План-то будет? Я ж от артели работаю.

— Будет, а ты чего не в армии? — подозрительно спросил председатель.

— Там справка, контуженый я. Эпилепсия.

Волощук с сожалением посмотрел на здорового симпатичного парня.

— Где тебя?

— Под Минском.

— Ты к нам надолго?

— На неделю. Ты мне вон ту хибару, — сапожник ткнул пальцем в разваленную баньку, — под мастерскую отдашь?

— Пошли.

Деревня Смолы. 13 сентября 1944 г.

Известие о том, что в селе появился сапожник из города, быстро облетело дворы. К концу дня угол баньки был завален сапогами, ботинками.

Токмаков работал, насвистывая лихой мотивчик.

— Сапожник!

Токмаков поднял голову.

Перед ним стоял горбун Яруга.

— Сапоги к завтрому сделай.

— А, так это ты?

— Я.

— Что для меня есть?

— Нет.

— Завтра к утру заходи.

На улице Яруга столкнулся с Гронским. Капрал шел по селу в новой, вынутой из вещмешка и поэтому мятой форме, в фасонистых сапогах. На его френче блестел орден Отечественной войны, две медали и крест.

— День добрый, дядька Яруга.

— Ты стал прямо маршал.

— Ты скажешь!

— Надолго?

— Завтра к своим уеду. А я до тебя.

— Так пошли в хату.

— Часу нет, продай дядько бимберу.

— Сколько?

— Бутылки три.

— Один выпьешь?

— Да нет, встречу обмоем, Волощук придет да милицианты.

Деревня Смолы. 13—14 сентября 1944 г. 22.30—2.30.

Как только стемнело и деревня затихла, Токмаков вынул кирпич из обвалившейся печки, достал ТТ. Завесил окно брезентом, зажег коптилку. Пистолет лежал в руке привычно и удобно. Токмаков выщелкнул обойму, проверил патроны, несколько раз передернул затвор, затем с треском вогнал обойму в рукоятку, загнал патрон в патронник и поставил пистолет на предохранитель. Задул коптилку, снял брезент с окна, сунул пистолет за пояс. Пора.

Он вышел из баньки, огляделся и мягко, почти неслышно, словно большой живущий в темноте зверь, побежал вдоль затихших домов.

На опушке, возле дома Яруги, Токмаков лег, спрятавшись в кустарнике. Он ждал.

Станислав Гронский зажег две лампы-трехлинейки, и в покинутом доме стало даже уютно. Свет ламп, мягкий и добрый, осветил декоративные венки из цветов, развешенные на стенах, и они словно ожили. Станислав открыл комод, на дне пустого ящика валялась игрушечная аляповатая лошадка со сломанными ногами. Он взял ее, повертел в руках, усмехнулся и, прислонив к стене, боком пристроил на комоде. Наконец в старом, рассохшемся шкафу он нашел то, что искал. Кусок материи в блекловатых цветах. Он взял его и постелил на стол вместо скатерти. Потом снял со стены один из венков, положил в центр стола. Открыл консервы, снял с печи чугунок с картошкой, нарезал сало. Отошел, оглядел стол и водрузил на нем три бутылки с самогоном. Сел, закурил и начал ждать гостей.

Токмаков тоже ждал.

Они пришли сразу все трое. Гончак, Волощук и Давыдочев. Гончак оглядел стол, крякнул довольно и поставил на него котелок с малосольными огурцами.

— Хорош стол, — засмеялся Волощук и вытянул из кармана завернутый в тряпицу кусок домашней ветчины.

Давыдочев достал банку американской колбасы с яркой наклейкой.

— Прошу дорогих гостей, — Станислав повел рукой, — за скромное угощение простите. Но нет дорогой мамуси.

• Предыдущая
• 45/113
• Следующая